В мастерской художника
Заглянула в гости к известной художнице Виктории Зориной, чтобы поговорить о том, как сказалась на ее творчестве пандемия. Оказывается, пандемия не нарушила ее жизненного ритма, скорее даже наоборот — способствовала плодотворной работе.
Наша беседа, как и обычно, вышла слегка из берегов, за рамки обозначенной темы.
— Как тебе работалось, как ты себя чувствовала во время изоляции?
— Сначала всё было так непонятно… Ощущение, что почва ушла из-под ног и все летит в тартарары. Думалось, кому в таких условиях нужны художники и их картины, вообще искусство? А еще и другой момент: магазины закрыты, бумаги и красок нет. Но у меня в архиве лежала целая папка забракованных работ. Дай, думаю, займусь коллажем, когда-то мне нравилась эта техника. У меня даже была целая серия под названием «Острова».
Не делать ничего я не могу, потому что только так ощущаю себя в жизни нормально, слишком сильна во мне потребность созидания чего-то нового. Давно я хотела передать в работах что-то едва уловимое, невидимое движение, например. Когда вокруг благодаря пандемии всё вдруг остановилось, замедлилось, начинаешь смотреть на вещи другими глазами, появляются новые смыслы.
Наблюдая за природными явлениями, кажется, ощущаешь, как происходит таяние снега, видишь, как течет вода, как появляются мхи. Мне всегда нравилось рассматривать болото, там целый макрокосмос, растения сродни фантастическим. Мне стала интересна не констатация факта, а сам процесс, который становится очевидным.
Как-то мы ездили в Гирвас. Рассматриваешь эти скалы, и кажется, они вечные, а в трещинках, если вглядеться, своя жизнь течет как по артериям! Интересно это показать. У меня таким образом появилась целая серия коллажей. Эти работы не очень-то похожи на меня. Ну и что? Вот, в Японии, например, некоторые известные художники, закончив очередной этап в жизни, вообще берут себе новые имена, начиная работать по-новому.
— В своем первом интервью «Лицею», которое ты давала много лет назад, рассказывала о своей дипломной работе, за которую получила медаль Академии художеств. Ты училась на декоративно-прикладном отделении по стеклу и керамике, но после обучения никогда в этом материале не работала. Почему?
— В 90-е годы художники на предприятиях не были востребованы. А стекло все-таки связано с производством. У меня было двое маленьких детей. Руки были связаны. Работа с глиной тоже требует определенных условий, наличия мастерской. Мы же долгое время жили с детьми в однокомнатной квартире в общежитии, а работали на кухне. Поэтому я обратилась к графике и работе с деревом.
Кстати, с самого начала я знала, что хочу учиться только в Мухе (Ленинградское высшее художественно-промышленное училище имени В.И. Мухиной, ныне Санкт-Петербургская художественно-промышленная академия имени А.Л. Штиглица. — Ред.). О ней рассказывал мой учитель Александр Харитонов, и, когда я впервые попала внутрь, в это великолепие, ничего другого и помыслить не могла и не хотела. Всё с самого начала мне там показалось родным и понятным. А стекло и керамику выбрала потому, что еще в детстве прочитала книжку про мальчика-стеклодува с острова Мурано. Мне показалось это таким заманчивым! Позже фильм посмотрела и увидела, какое это волшебство, когда из огненной массы рождается стекло. Этот процесс просто завораживал! Кстати, кафедра была не самая популярная, и все удивлялись, почему я выбрала ее. Я же ни минуты не пожалела! Это лучшая из кафедр!
— Муранское стекло такое яркое, эти цвета созвучны твоим нынешним работам…
— Муранское стекло и в самом деле имеет цветность и такой же насыщенный цвет, как в витражах, но я лично предпочитаю бесцветное прозрачное стекло. Особенно, если это касается посуды. Тут мне нравятся формы без всяких граней и росписей. Именно такое стекло я обычно покупаю, и все свои букеты ставлю в такие вазы. А цветность в моих работах от любви к народному искусству, от природных красителей, которые использовали.
— Кто такой художник вообще? Чем он отличается от обычного человека? И когда ты сама осознала себя художником?
— В течение почти всей жизни, когда меня спрашивали, кто я такая, обычно отвечала: «Я – учитель рисования в школе. Преподаю изобразительное искусство». Слишком высокие мерки я на себя не примеряла. Для меня слово «художник» звучало с большой буквы, было слишком значимым. Из карельских художников моими кумирами были Александр Харитонов, Александр Трифонов и Олег Юнтунен. Я считала их настоящими художниками, потому что искусство для них было самым важным в их жизни.
Рисование на бумаге — это всего лишь одна составляющая часть из большого и емкого понятия «художник». В целом это человек, который высказывается языком живописи, графики и скульптуры про то, что он думает о мире, о жизни, о взаимоотношениях людей. При этом имеет свою особенную ноту звучания. И Саша Трифонов, и Олег Юнтунен, и Александр Харитонов имели свой собственный голос. Вспомните, вот идет по улице Харитонов, и даже облик его говорит о том, что этот человек — художник!
Только совсем недавно я вдруг ощутила, что могу про себя сказать, что я тоже художник. Мне кажется, у меня тоже появился свой голос, своя позиция, накопился жизненный багаж размышлений об искусстве, появилось представление о том, каким оно может быть. Я, наконец, могу аргументированно противопоставить свое мнение другому, противоположному и авторитетному. Я окрепла в отношении самой себя. И это всецело новое для меня ощущение. И, кстати, моя подруга Татьяна Жемчужникова, с которой мы уже 40 лет дружим и вместе учились в Мухе, недавно подтвердила мои ощущения, сказав: «Ну, Вика, а ты художник!».
— Однажды много лет назад я увидела в Фискарсе (Финляндия) ошеломительную выставку объектов из дерева. До сих пор забыть не могу! Во время наших совместных выставок я видела, что тебе интересна фактура дерева. Ты работала с деревом, создавала женские скульптурные образы. Откуда этот интерес?
— Дерево — это моя страсть! Да, и ты права, финны и в самом деле очень интересно с ним работают, осмысливают этот материал весьма современно. У нас же он используется очень традиционно, хотя в традиции немало интересных моментов, которые можно было бы развивать. Это мягкий и теплый материал. Неслучайно же в 2018-м году я затеяла выставку «Про дерево» в нашем Городском выставочном зале.
Идея, помнится, возникла сама собой. Дело в том, что уже очень давно, преданно и почти фанатично люблю сам материал, начиная с дипломной работы в Мухе, в которой впервые соединила стекло и бересту. Были у меня и деревянные игрушки, и роспись традиционная, а некоторые свои работы я создавала по технологии иконописи, работала с фактурой дерева.
Все в нашей семье неравнодушны к дереву: и муж Владимир, и сын Всеволод, они мои главные помощники. Мне всегда было обидно, что в краю, где дерево – наше всё, с ним в основном работают традиционно.
— Когда ты осознала, что сама готова создавать выставки как экспозиционер?
— Это началось, пожалуй, с выставки «Остановка — Север», когда в обычном зале музея «Кижи» при минимуме средств удалось устроить экспозицию — и разнообразную, благодаря фотографии и объектам, а еще и пространственно интересную.
Думаю, этот интерес к экспозиции появился еще и благодаря тому, что удалось увидеть во время поездок в европейских музеях. Одним из первых был опыт создания экспозиции выставки «Эстетика фаллаута» со студентами из Мухи, одногруппниками нашего сына. Это были объекты из старого железа. Удачной, как мне кажется, получилась и экспозиция выставки, посвященной «Калевале» в Музее изобразительных искусств Карелии, когда удалось с головой погрузиться в работу с музейным фондами.
— На мой взгляд, не менее интересной получилась и выставка в ГВЗ «Птицы». Как ты продумывала экспозицию, выбирала художников?
— Главное, на что ориентировалась, — чтобы непременно присутствовало разнообразие в походе к теме и в работе с материалом. Если говорить о выставке про дерево, то мне всегда интересен был Дмитрий Москин с его деревянными игрушками, Игорь Монахов тоже любит этот материал. Помните его красных всадников или огромного деревянного коня, на котором все хотели покачаться, как в детстве? Для выставки про птиц он делал огромное перо, которое висело под потолком. Пригласила художников, известных мне, из Санкт-Петербурга, Череповца, Новгорода. Приглашала интересных финских авторов Кари Сёдё и Юркки Поуссу. Мне всегда интересно, как круто работают с деревом финны.
— Заканчивая разговор, хочу спросить: что для тебя есть творчество? Какой бы синоним ты подобрала для этого слова?
— Размышление… Монолог… Если говорить о состоянии души в этот момент, то это может быть ощущение наполненности, цельности. Не всегда, конечно, результат тот, какого ждешь, но процесс создания работы для меня сродни наркотику, без него жить не можешь.
— Можно сказать, что это полет, счастье?
— Не всегда счастье и полет. Иногда настигает разочарование. Что-то не получается, когда находишься в смятении и поиске, или начинаешь посыпать голову пеплом. Когда начинаешь думать, что ты не способен ни на что… Вот недавно я делала работу на дереве. Смывала раз пять! Хотя в целом творчество оказывает на меня лечебное воздействие.
