Публикуем главу из повести Андрея Цунского «Горячая вода», посвященной известному в Петрозаводске «сто девятнадцатому» дому, в котором прошли детство и отрочество автора.
24 июня в 20 час. в Crema caffe Национальная библиотека РК проводит презентацию повести Андрея Цунского «Горячая вода», опубликованной в мартовском номере журнала «Сибирские огни». Вход свободный
Модальные глаголы
Глава, не вошедшая в журнальный вариант
В восемь тридцать пять начинались уроки, но являться надо было к восьми двадцати. Пятнадцать минут мы перед уроками делали зарядку. Кто это придумал, в чью голову пришла эта мысль и что он пил накануне ее пришествия, я до сих пор интересуюсь.
Хуже не было, когда на входе у гардероба дежурила еще и училка географии. Проскользнуть незамеченным было невозможно. Заказали где-то, изготовили, и каждый день вручали дежурному преподавателю резиновый штамп «ОПОЗДАНИЕ». Это слово тискали в дневник напротив первого урока. Мой дневник напоминал билет образцового члена профсоюза – штамп в каждой графе. Сначала меня ругали. Да всех ругали… А потом – ну правильно, потом привыкли.
Тогда за опоздание попробовали снижать оценку на один балл. Но в нашей школе учился сын известного в городе адвоката. Номер не прошел.
Решили снижать оценку за поведение. На это было и вовсе плевать – мне «примерное» никто бы в страшном сне не поставил – хотя странно, ничего особенного я такого не вытворял… На «неуд» нужно было сильно постараться. К тому же «неуды» сильно портили показатели школе. Так что зря только потратили деньги на штамп.
И вот как-то раз вывалился я из дому и по пути, проскользнув по накатанной горке, въехал прямо в спину Мире Степановне Ноусиайнен.
Мира Степановна – высокая изящная женщина. Если говорить о том, кто был в нашей школе образцом интеллигентного воспитания и поведения – то это была бесспорно она. Всегда с достоинством – но без намека на чопорность, очень аккуратная – но не до истерики. Одна из преподавательниц назвала моего одноклассника «выродком» за то, что тот брызнул в проход чернилами, стряхивая перьевую ручку, и попал ей на капроновые колготки. Когда чернильное пятно настигло крахмальный манжет Миры Степановны, она лишь покачала головой, и, совершенно по-девчачьи махнув рукой, обронила: «Эх.. Издержки производства! Не отвлекайтесь!» А было ей за пятьдесят… Точнее – за шестьдесят… И все равно она была самой молодой из наших педагогинь. Такой характер. Любая вещь, которая принадлежала Мире Степановне, будь то предмет одежды или как сейчас говорят «аксессуар» — могла быть эталоном вкуса. И моды, кстати. Не той, что на этой неделе или в этом сезоне, а на все времена. И если по чьей-то глупости считалось, что высокая женщина не должна носить обувь на высоких каблуках (было в те времена такое «мнение»), то она, не стесняясь ходила и в таких туфлях и в сапожках. Чиновника из наробразования она поставила на место ехидной фразой: « А вам не нравится? Вам кажется, что мне не идет?» и нарочно выставила туфли в проход на совещании. Тот густо покраснел. Видно было, что увиденное ему очень нравилось. Несмотря на возраст нарушительницы неписанного правила.
Она могла запросто сделать замечание такого рода:
— Ты построил фразу, как черный американец из Алабамы!
Заметим, что эти слова были адресованы мне. И я тут же ответил:
— Из Нью-Орлеана. Это фраза из интервью Луи Армстронга! (Папа привез мне книжку об Армстронге на английском языке из магазина «Планета» в Питере).
— Ну, тогда прекрасно. Осталось тебе, Андрей, научиться играть как он. Хотя я слышала, как ты играешь Saint Louis Blues… Ладно, поскольку тема нашего урока – музыка, будем считать, что ты вживаешься в атмосферу. Но только на этом уроке.
Когда преподавательница не помню чего сказала при ней и при всем нашем классе, что один из учеников на ее уроке «воняет», Мира Степановна тут же жестко высказалась:
— Я надеюсь, вы были настолько тактичны, чтобы предложить ученику выйти и привести себя в порядок так, чтобы другие ученики этого не слышали? Я в таких случаях прошу намочить тряпку или даю прямо в руки записку с такой просьбой. Как поступили вы?
Вот такая Мира Степановна.
А мне везет как всегда. После моего удачного спуска с накатанной горочки мы с ней лежали в почти интимной позе с полными снега ртами.
В душе я похолодел до температуры окружающей среды. В себя меня привел ее смех. Она смеялась так от души, и так искренне, что я нашел в себе силы встать и помочь ей подняться. Но улыбнуться не мог – мне было обидно до слез. Так осрамиться перед ней было катастрофой…
— О, Господи! Всегда мечтала погибнуть быстрой смертью с интересным молодым человеком в обнимку! – сказала хулиганка Мира Степановна.
И через три минуты мы уже шли и оба улыбались.
— На зарядку ты уже даже не торопишься – заметила она.
— Да, смысла нет… — ответил я – все равно штамп влепят – через пять минут или через десять. – и опешил от её ответа:
— Точно. Глупость и зарядка эта, и штемпель этот… Ладно, пошли не торопясь, а то еще раз брякнемся, а мне уже все-таки не двадцать. Кстати, чтобы время не тратить зря. Как ты сегодня готов к уроку?
— Да готов… вроде бы. Модальные глаголы – не так сложно. Can, may, must… выражают не конкретное действие, а отношение к нему, как к возможному, необходимому, разрешенному или запрещенному…
— Да. Но это только три глагола. А если ты хочешь сказать – «Я должен сделать это сам», то какой глагол ты используешь?
— Я скажу « I have to do it myself».
Мира Степановна помолчала. Я решил, что сморозил что-то не то. Но она вдруг гордо и грустно проговорила:
— Верно. И всегда говори именно так. А те три – старайся употреблять реже.
— Почему?
Она снова на меня посмотрела и спокойно вдруг отвечала:
— Потому что у нас все и всё can, всё что угодно may, и каждый что-то must. А в результате – резиновые штампы, или – если не хочешь штампом по голове — идиотские прыжки, приседания, ужимки… И очень редко кто понимает, что he or she just has to do.
И улыбка с ее лица совсем исчезла.
Ее муж, Эльмер Иванович, приехал вместе с ней строить коммунизм в Россию из Америки. И больше десяти лет строил его далеко за Уралом. А она побывала в лагере ЧСИР.
Я могу сказать, основываясь не на фактах или чьих-то словах, а на нескольких взглядах, которыми они смотрели друг на друга: эти люди любили друг друга совершенно. И они не озлобились на страну, которая отняла у них возможность родить своих детей.
Но и поговорить им бывало тут не с кем. Я не знаю, почему Мира Степановна выбрала меня для того, чтобы многое мне тем утром рассказать, откровенно высказаться о том, что творится вокруг…
Мы опоздали к середине второго урока.
Я не хотел ее подводить, и сказал, что как-нибудь отоврусь, но она запретила.
— Врать всем иногда приходится. Но повод нужно для этого иметь серьезный. Какой у тебя урок?
— Валерья… то есть физика…
Тут она улыбнулась, и сказала:
— Видишь, как хорошо. Врать не придется. Если нет цели соврать – то и не приходится.
Владимир Валерианович Кузнецов преподавал у нас физику и был классным руководителем. А еще — замечательным человеком. Искренняя душа… Ему не нужно было врать, и понимал он все правильно. Когда все вокруг изменилось, он попробовал себя в бизнесе. Лучше бы он этого не делал. Он любил свою работу в школе, а к деньгам был равнодушен… Так получилось, что даже драматическим финалом своей жизни он преподал нам последний урок…
