1980, лето
– Алёнка! Алёнка, иди домой. Где тебя весь день носит? Маковой росинки во рту, небось, не было.
– А мы с ребятами на великах в село ездили.
– В Дмитровское? Что это вам там понадобилось?
– Мы в церковь, на ангелов посмотреть хотели.
– Хороши?
– Хороши!
– Когда-то мы с бабушкой в той церкви венчаться мечтали. Не пришлось.
1861, весна
– Михаська, айда на Жаленку, там дед Ивашка щуку в полтора аршина поймал.
– Это где ж?
– Да на омуте, под Свиной горкой.
– А чем поймал-то?
– Удой.
– Ой, брешешь. Удой такую не взять.
– Так он её к берегу подтащил и клюкой огрел, вот и вытащил. Михаська, ну пойдём на Жаленку, маманька кулебяку обещала, если щуку поймаем.
– Пойдём, только не на омут, а то Кутузиха опять высечь велит, что без её ведома.
– Да это, если прознает, но она опять в селе, там в церкви иконостас меняют.
1895, Пасха
– Аниська, собирай малышей. Егор, запрягай лошадь. Вишь, народ к службе уже потянулся.
Быстро забегала по избе девчушка, её старший брат вывел во двор чалую. Не опоздать бы к заутрени, а то отец Дмитрий велит колодезной водой облить. Вскоре большая семья Михайлы Скворцова была уже в пути. От Ляхова до Дмитровского версты четыре, но малым не дойти, да и мать-старуха скрипит, на ноги жалуется. С божьей помощью доберёмся, псалмы послушаем, пасху осветим.
– Радуйтесь, Христос Воскрес!
– Воистину воскрес!
– Хорошо нынче в церкви пели.
– И вправду хорошо.
– Аниська, а ты знаешь ангелы-то в алтаре живые. Ей-богу видела, как они рапидами махали.
Аниська, или Анисья Михайловна, как она нынче себя ощущала, не поверила. Ей, двенадцатилетней девице, в сказки верить не пристало. Сегодня в честь праздника ей подарят прялку. Не детскую, а настоящую – приданое готовить. «Надобно сказать отцу, чтоб нашу фамилию на ней вырезал», — подумала она, пока рядом щебетала подружка.
1903, Святки
Дверь скрипнула тихонько, но, снимая у печки валенки, Анисья уронила кочергу. Матушка услыхала, забранилась.
– Петухи скоро запоют, а ты только явилась. Где тебя леший носил?
– Сначала, — запинаясь, начала оправдываться Анисья. — мы колядовали, а потом… снег полоть за околицу пошли, а там парни горецкие… Мы от них убежали и в село, к церкви, подслушивать.
– Много ли наслушали?
– Танюшка похоронный звон услыхала, так испугалась. Ты ведь знаешь, у неё мать болеет, помрёт видать скоро, а отец сказал, что на Карасихе женится. Мачеха сироту не помилует. А я колокольцы весёлые услыхала…
– Ох, замуж тебе пора, Аниська.
Красная горка
– Ну, что, Михал Степаныч, можно сватов засылать?
– А отец добро дал? – чубатого парня Михал Степаныч Скворцов недолюбливал, дочкин выбор не одобрял.
– А как же, ему Анисья и сама нравится. Говорит, она самая подходящая невеста.
– А вот мне ты, Иона, не больно нравишься.
– Так не вам же со мной жить.
– Всё равно понять не могу, что она в тебе нашла. Ладно, пусть Борис сватов присылает. Опосля Покрова сыграем свадьбу, раньше, всё одно, с отцом Дмитрием не договориться.
– Да, уж больно грозен батюшка наш.
Конец октября
– Устька, мешочек с ячменём не забудь. Надо пожелать молодым богатства на выходе из церкви.
– Не забуду, матушка. – Ответила девчушка. – Ой, и радостно колокола в церкви звонят!
– Хорошие колокола и звонят по хорошему поводу.
– А я, когда вырасту как Аниська, тоже в нашей церкви венчаться буду.
– Да сначала вырасти, ягоза.
1929, ноябрь
– Не вставайте, матушка. Бабка Аграфена сказала, тяжёлыми были роды. Мы с Веркой за хозяйством присмотрим. И малых накормили, – уговаривала мать разродившуюся два часа назад очередной девочкой двадцатилетняя Катерина. Младшая сестра Верка стояла поодаль, качая новорожденную, рядом с ней, сунув палец в рот, крутился младший брат, четырёхлетний Николка.
– Чай не девочка уже, сестричка-то ваша десятая у меня.
– Всё одно, матушка, полежите.
– А как Иона Борисыч нагрянет, щей подать велит?
– Так они же уже в печи с час как томятся.
Анисья Михайловна Белякова мужа своего не боялась, но детям внушала к нему уважение. Пожалуй, и вправду вставать рано. Раз все сыты и полежать можно, она откинулась на подушки. В свои сорок шесть лет, роженица всё ещё оставалась красивой женщиной. Синие глаза не утратили своей глубины. Не портила её и ранняя седина, посеребрившая тёмные волосы. Старшие сыновья уже обженились, две старшие дочки выросли, того и гляди сами замуж повыскакивают. Ничего, вон Нюрка подрастает.
– Катерина, будешь сестре крёстной. Подумай, как наречёшь малую, да иди, рубашечку вышивай. Там в сундуке отрез льна найдёшь.
– Матушка, а можно её Маргаритой назвать? Уж больно красиво звучит.
– Святцы почитать надо бы. Ты на службу завтра сходи, с отцом Александром поговори. Скажет можно, что ж не назвать. Заодно и о крестинах договорись, чтоб до поста успеть.
2009, накануне Троицы
– Мам, пока вы оградку красите, мы пойдём на ангелов посмотрим… Знаешь, Димка, они такие красивые, словно живые. Сто раз видела, а всё равно к ним тянет… Я где-то читала, что их знаменитый Боровиковский писал… Да, обветшала ты, Успенская церковь. Апсида совсем рушится, скоро не к кому будет в гости ходить, а жаль…
