Эрудированный, энергичный, живущий в самом эпицентре литературной жизни и делающий всё возможное, чтобы эта жизнь не была скучной, он продемонстрировал петрозаводчанам разные грани своего таланта. У нас в стране немало писателей, умеющих стройно говорить и чётко формулировать свою гражданскую позицию. Но не часто в одной личности органично уживается теоретик литературы, практик и просто интересный человек, интересный вне своей профессиональной деятельности.
Тот день для столичного гостя оказался настолько насышенным, что времени на отдых почти не оставалось. Днем он прочитал лекцию «Нужны ли классические традиции современной литературе?».
Для самого лектора вопрос оказался скорее риторическим. Ведь даже в произведениях постмодернистов типа Владимира Сорокина или Виктора Пелевина, обыгрывающих штампы советской массовой культуры, традиция играет важнейшую роль. Всякая пародия имеет смысл только тогда, когда читатель узнаёт в ней черты первоисточника. Сам Алексей Николаевич с наибольшей симпатией относится к прозаикам-почвенникам, не отрицающим, а сохраняющим прямую связь с классическими корнями.
Впрочем, многие представители противоположного лагеря ему тоже по-своему интересны — по крайней мере как исследователю. Тем более, что «гражданская война» в литературе, достигшая предельного ожесточения в конце 80-х годов и привлекавшая к себе внимание даже падких на скандалы, но не очень любящих читать что-то серьёзное обывателей, давно стихла, перешла в более конструктивный диалог людей с разными взглядами на будущее страны. Наконец-то настал момент, когда можно оглянуться и спокойно подвести некоторые итоги последнего двадцатилетия и… обратить внимание на некоторые детали, которые раньше почему-то в глаза не бросались.
Например, на апокалипсические мотивы в современной литературе, неожиданно перекликающиеся с похожими мотивами, которые были популярны сто лет назад у авторов Серебряного века. Наверное, пессимизм, тревога за будущее — вообще общая черта всех художников, творящих на грани двух столетий. Однако каждая историческая эпоха накладывает свою особую печать на их произведения. Сологуб, Мережковский и Андрей Белый, какими бы экстравагантными их взгляды на религию порой ни казались, всё-таки не порывали с православной культурой окончательно и старались развивать идеи Достоевского и других великих предшественников.
Наши современники имеют другой опыт — опыт нескольких десятилетий воинствующего атеизма. Поэтому преодоление очередного кризиса в духовной жизни общества им даётся куда большей кровью, а ответы на многие вопросы приходят оттуда, откуда меньше всего их ждёшь. Так, например, вопреки известным заповедям, у многих авторов 90-х вдруг выходом из затянувшейся тупиковой ситуации становится убийство. Связано это было и с общей криминализацией общества, и с невозможностью поверить, что после глобальной катастрофы возникнет некий новый Иерусалим.
Лет через десять тот же мотив начал смягчаться и переходить в новое качество, а главное — возникла целая плеяда авторов, говорящих с читателями живым, современным языком о сложных философских и религиозных понятиях.
Другой любопытный момент — как возникал и трансформировался образ грядущей катастрофы, наиболее отчётливо нарисовавшийся в конце 70-х в «Прощании с Матёрой» В. Распутина. Вообще пророчества в книгах, предчувствие и предсказание будущего — тема неохватная, трудно умещающаяся в рамки одной лекции. Алексей Варламов за полтора часа успел рассказать многое. О настроениях собратьев по перу он может узнавать не только как читатель, но и как редактор, просматривающий сотни рукописей и открывающий молодые таланты. Многочисленными примерами, напоминаниями о ставших уже хрестоматийными сюжетах Айтматова, Казакова, Бородина, Маканина, Астафьева, слушателей ненавязчиво подвели к логичному выводу:
— Русская классика настолько богата, настолько прозорлива, настолько к нам обращена, что главное, чтобы мы следовали её традициям, не отказывались от этого, не теряли с ней живую связь, потому что как народ, как нация, пока мы всё это читаем, мы — есть!
Потом были ответы на вопросы и записки. Их накопилось немало, что было хорошим знаком — значит, услышанное никого не оставило равнодушным. Кто-то спрашивал, как соотносится литература читабельная и интеллектуальная, и возможны ли счастливые совпадения. Кто-то подозревал в предвзятости жюри некоторых престижных литературных премий, и Варламов как лауреат «Антибукера» и премии имени Солженицына, а также сам участник жюри некоторых конкурсов, был вынужден объяснять, за какие заслуги отмечают эпатажного Сорокина.
Больше всего из этой части выступления запомнились очень точные и правильные слова о цензуре старой и новой. Возможно, Алексей Николаевич и не первым это заметил, но в последние годы советской власти, несмотря на жёсткое давление со стороны партийных идеологов, у художника действительно оставалось гораздо больше простора для маневра, чем сейчас. Идеологическую цензуру можно было обмануть — недаром же в 60-70 годы было опубликовано немало смелых по тем временам вещей, позднее ставших современной классикой. Рыночную цензуру обмануть невозможно, искать с ней компромиссы человеку, занимающемуся серьёзным искусством, а не книжным фастфудом, трудно.
Однако есть у рынка и другая сторона. Деньги всё-таки не всесильны, и как бы ни пытался какой-нибудь олигарх тратить миллионы на рекламу своих графоманских романов и на заказные хвалебные рецензии именитых критиков, новым Достоевским он всё равно никогда не прослывёт. Сейчас, в отличие от советских времён, нет ни одной искусственно раздутой литературной репутации. Есть чрезвычайно талантливые, но по каким-то причинам недооценённые авторы — такие, как Леонид Бородин или Борис Екимов, но тех, кто пробился в первые ряды — будь то Прилепин, Улицкая или Акунин, не упрекнёшь в том, что они занимают не своё место.
Вечером в том же помещении состоялась пресс-конференция писателя. И тут местная пресса показала себя не с лучшей стороны. К назначенному часу на встречу явилось не больше десятка человек, из которых активно в разговоре участвовали только двое. Остальные, видимо, сочли событие не достойным внимания. И напрасно. Варламов умеет непринуждённо общаться с любой аудиторией, давать на каждый вопрос развёрнутый и откровенный ответ. Беседа длилась всего час, но время это промелькнуло незаметно. Журналистов интересовала и политическая позиция гостя, и отношение к творчеству некоторых знаменитых современников, и история создания его собственных книг.
— Алексей Николаевич, вы ведь не в первый раз приезжаете в Карелию? Когда произошло ваше знакомство с нашим краем?
— В первый раз я оказался в Карелии зимой, в конце января 1981 года. Я тогда был студентом университета, членом турклуба, и зимой мы поехали в поход. Поход начался на станции Кяппесельга, затем мы должны были дойти на лыжах по Онежскому озеру до Кижей, но до Кижей по какой-то причине не дошли и вышли к какой-то деревне. Зимняя Карелия произвела очень сильное впечатление, особенно когда мы шли по льду озера и лыжи периодически проваливались в воду, или когда, усталые, мы разбивали лагерь. Залезаешь в палатку — лютый мороз, колотун, ботинки промёрзли, штаны стоят колом, костра ещё нет и нет сил разводить… В общем, это было экстремальное мероприятие, но при этом было желание вернуться сюда ещё раз.
Потом мы ещё неоднократно ездили в походы по северным районам. Рыбачили на озере Кереть, а на озере Сандал чуть не потонули. Поднялся сильный ветер, а мы путешественниками были ещё неопытными, и большой волной нас чуть не унесло в открытое море. А в последние годы я часто бываю на Сямозере.
— Знакомы ли вы с карельской литературой? Выделяете для себя какие-то имена?
— Мы уже давно знакомы с Сергеем Прониным, прекрасным актёром и поэтом. Мне приходилось писать рецензии на произведения Яны Жемойтелите. Если брать более старшее поколение, то прежде всего хочется вспомнить Дмитрия Гусарова. Мне очень нравилась его суровая военная проза, а ещё я запомнил, как он разнёс в пух и прах роман Бориса Васильева «А зори здесь тихие…». Он доказывал, что описанная в книге красивая история во время войны в Карелии просто не могла иметь места. Я ничего не имею против Васильева — хороший писатель, прекрасный роман, и упрёки в его адрес сродни упрёкам в адрес Владимира Маканина в связи с его романом о чеченской войне, где какие-то мелкие детали не самое главное. Но сам факт этой полемики запомнился надолго.
Что касается более молодых авторов, то это прежде всего Дмитрий Новиков. Я очень люблю его рассказы. Приходилось мне читать и несколько очень любопытных вещей Раисы Мустонен. Ну и, конечно же, Ирина Мамаева. Хотелось бы, чтобы она писала как можно больше.
— Кстати, в ходе лекции вы сказали, что в наше время нет ни одной литературной репутации, которая была бы незаслуженно раздута. Ну а, допустим, Веллер или Проханов — разве они занимают то место, которое заслуживают? Некоторые писатели, все-таки продвигают не столько собственную литературу, сколько себя. Допустим, очень многие люди не читали Проханова, но знают его как телезвезду. Может быть, это исключение из правил?
— Как вам сказать… Что касается Проханова, то у меня его позиция вызывает уважение. Всё-таки он не торгаш и всё, что говорит, говорит искренне. Кроме того, он не только писатель, но и редактор газеты «Завтра», в 90-х годах страдавший от тяжёлого прессинга со стороны либеральной интеллигенции и носивший клеймо «красно-коричневого». Я не поклонник творчества Проханова и не согласен с его точкой зрения по многим вопросам, но это человек глубоко искренний. Что касается Веллера, то тут ситуация несколько сложнее. Мне кажется, его сейчас многовато в эфире и в средствах массовой информации. Я ничего не имею против Веллера, у него есть заслуженная популярность и свой читатель, но мне кажется, что он уже повторяется. Впрочем, частота появления человека на экране и его литературная репутация — не одно и то же. В конечном счёте всё определяется количеством читателей, тиражами, продажами, переводами. Пелевина вообще никто никогда не видел — и нельзя сказать, что его тиражи от этого страдают. Сорокина и Алексея Иванова мы тоже видим в кадре нечасто, Дмитрия Быкова видим часто, но я уверен, что его популярность от этого не зависит. Поэтому я остаюсь при своём мнении, что в наше время нет так уж сильно раздутых литературных репутаций.
— Как вы относитесь к прошедшим недавно в Москве митингам на Болотной площади и на Поклонной горе?
— Я был только на Болотной, поскольку митинг на Поклонной — это совсем другое, это — мероприятие, искусственно организованное властью. Я очень хорошо понимаю людей, пришедших вместе со мной. Мне тоже не нравится многое из того, что происходит в стране. Но среди выступавших не было людей, чьи взгляды я бы разделял. Слабость так называемой «внесистемной оппозиции» в том, что у неё нет лидеров, вызывающих доверие. Когда на трибуне появлялись писатели — Акунин или Улицкая, это было, конечно, интересно. Но политики подобного отношения не вызывали. Возможно, это беда нашего времени. И кроме того меня смущает отношение к прошедшим в декабре выборам в Государственную думу. Дума, на мой взгляд, настолько бессмысленная и неэффективная структура, что даже честные выборы ничего не решают, а тем более по партийным спискам. Всё равно все эти партии карманные.
— На ваш взгляд, современная российская литература отражает действительность?
— Отражает. Но иногда для того, чтобы это понять, должно пройти время…
После пятиминутного перерыва писатель при уже куда большем стечении народа, в том числе и представителей местной творческой интеллигенции, начал свой творческий вечер. И опять речь больше шла не о его творчестве, а о судьбах русской литературы и наших классиках начала прошлого века. Впрочем, это было немного и о себе. Ведь Алексей Николаевич является автором целого ряда писательских биографий, изданных в рамках знаменитой серии «Жизнь замечательных людей» — по мнению специалистов, весьма удачных. Работа над книгами о Грине, Пришвине, Булгакове, Платонове превратилась для него в открытие этих вроде бы давно вдоль и поперёк исследованных мастеров с новой, неожиданной стороны. Пришвин оказался не только певцом лесных далей, но и летописцем трагических послереволюционных лет, то оказывавшимся в оппозиции к новому строю, то пытавшимся как-то объяснить и оправдать происходящее. Взаимоотношения Платонова с системой тоже не были такими ровными и однозначными, как их пытаются представить некоторые биографы. А сколько загадок и нестыковок открывается в жизни любого человека, если начать вглядываться чуть внимательнее в отдельные детали! Увлечённый рассказ продолжался ещё два часа. И по живой реакции аудитории, по количеству передаваемых записок с вопросами — в том числе и полемическими, было понятно, что о смерти классических традиций пока говорить рано.
Олег Гальченко, кандидат филологических наук
Приезд Алексея Варламова в Петрозаводский государственный университет состоялся по приглашению учебно-методического управления, Открытого университета, филологического факультета ПетрГУ при поддержке Оксфордского Российского Фонда.
