Книга называется «Ставшему ветром», сбор материалов для неё и последующие попытки издания растянулись почти на пятнадцать лет, и в результате всё получилось не совсем так и не совсем о том, как представлялось вначале. Но, может быть, это и к лучшему?
Первый вывод после прочтения, который с радостью сделал лично я — что ждать пятнадцать лет всё-таки стоило. И дело не только в том, что автор этих строк является также одним из многочисленных авторов сборника. Я-то как раз себе там не очень нравлюсь, но сам виноват — надо было более ответственно отнестись к отбору материала… Дело в другом — в том, что любые акции, посвящённые памяти Башлачёва до сих пор имеют смысл.
Это далеко не всегда было очевидно. Когда в конце 80-х в серьёзных литературных журналах начали появляться первые публикации башлачёвских текстов, многие профессиональные литераторы не хотели признавать открытого ими автора своим коллегой, говоря: «Да, талантливый был парень, но не успевший реализовать свой талант!» Да и кое-кто из популярных музыкантов считал поднятый в прессе шум вокруг непризнанного гения всего лишь модой.
Что-то вроде моды действительно появилось совсем ненадолго — мемориальные концерты, дежурные посвящения от людей, которые так ничего толком и не поняли, перепевки песен Башлачёва в самых неподходящих для этого телепрограммах, включая конкурсы солдатской песни, публикации мемуаров — в том числе и не вполне достоверных…
Потом Башлачёва не то чтобы забыли — просто все любители скандалов и сенсаций нашли себе более подходящих кумиров, а песням типа «Егоркиной былины» не нашлось места в FM-эфире. Поэт вернулся на круги своя — в андеграунд, к самым искренним и преданным своим слушателям, чтобы остаться там уже навсегда. Но этих «самых преданных» оказалось больше, чем кто-нибудь мог бы себе представить.
Башлачёв для них больше, чем кумир. Он повод для того, чтобы собраться вместе и поделиться со своими единомышленниками сокровенными мыслями. Пускай даже так — через книгу. И, надо сказать, сколько бы ни было знаковых, значимых для нашего поколения личностей, вряд ли кто-то ещё мог бы стать столь же достойным поводом для подобного сборника.
Сборники памяти Цоя или Летова, цитатами из которых все мы когда-то говорили, стали бы всего лишь собраниями фанатских экзерсисов, коих в Интернете и так до чёртиков — причём читать их было бы интересно только самим авторам. Сборник памяти Янки Дягилевой мог бы сделаться фактом не только тусовочной жизни, но и литературы — но… только женской литературы.
СашБаш — универсальный повод для объединения очень разных, но очень глубоких творческих личностей. Даже в момент, когда его посмертная слава превращалась в моду, он не был поп-звездой в привычном понимании, поскольку не приложил к собственной раскрутке никаких усилий. А это значит, что в отличие от многих других легенд русского рока, успевших насладиться известностью при жизни, наскандалить и назвездить от души, он остался едва ли не единственным человеком с неисправимо чистой репутацией. А ещё его песни, его тексты вызывают хоть при чтении с листа, хоть при прослушивании с диска, настолько сильные эмоции, что рука сама тянется к перу, чтобы ответить.
Башлачёвское творческое наследие, небольшое по объёму, затрагивает столько ключевых для нас проблем, тем, вопросов, что и круг затронутых в сборнике тем выходит далеко за рамки описания слушателями своих взаимоотношений с данным конкретным музыкантом.
Правда, и уровень произведений тоже оказался очень разным. Причём слабые и малоинтересные подборки далеко не всегда принадлежат откровенно слабым сочинителям. Скажем, вряд ли кто-то из читателей надолго запомнит маленькую частушку Дмитрия Аверьянова про месяц, вышедший из тумана, однако сочинил её человек, чья группа «Пограничная зона» ещё в 90-х считалась в среде любителей андеграундного рока одной из лучших. Просто так вышло, что пятнадцать лет назад авторы были молоды, неопытны и о многих вещах хоть и желали высказаться, но нужные слова не находили. Башлачёв — это всё-таки целый космос, разговаривать с которым нам, простым смертным, очень трудно. Впрочем, наиболее талантливым стихотворцам удалось донести до читателя своё слово так, чтобы не возникло никакого недопонимания. Касается это прежде всего прямых посвящений — таких, например, как у ярославца Владимира Ермолинского:
Мила мне Земля, что родила меня,
Но так далека — больно, больно же мне!
Не видел счастливого даже и дня
И вот оно — счастье так близко, в окне!
Прости, Боже, грех мне, и ярость, и прыть…
Преграду долой!.. Шаг всего! Ну, — вперед!
Не жил я ни разу, зачем же мне жить?
«Пуск, «Первый!» — «Я — «Первый!» — «Смелее! На взлет!»
Это уже не просто рифмованная эпитафия. Для многих авторов желание говорить от имени гибнущего менестреля — не попытка примазаться к чужой славе, а акт погружения в материал, медитативного постижения того, что «обрёл-обнял летящий Башлачёв». Конечно же, очень хочется приблизиться и к загадке смерти конкретного человека, о которой за последнюю четверть века чего только не написали! Но разговор быстро сбивается на вечную борьбу жизни и смерти вообще — и вот уже перед глазами рисуется символическая картина мира, где жить всем придётся страшно, грустно и недолго:
Легкий звон летит над кладбищем,
Деревца качаются тонкие.
Дождик капает так понимающе
Над поэтами и над подонками…
Над солдатами и над шоферами,
Над простыми русскими бабами…
Слез людских мы не мерим озерами,
А их мерить морями надо бы.
SANTA-Дергачев
Догадки о том, что делает бытие настолько трагичным, у значительной части авторов совпадает. Как и положено в поэзии, вдохновлённой «новым язычеством», здесь много природной символики, ветров, снегов, дождей, а также плохих дорог, ведущих не туда, и, конечно же, неба, которое одновременно и манит, и убивает. Но имя главного убийцы звучит для всех одинаково, хотя и не всеми называется вслух. Его зовут Город.
Нет, конечно же, мы не лицемеры и не будем заявлять, будто всю жизнь мечтали уйти в лаптях с каменным топором в тайгу и до скончания веку прятаться там от современной цивилизации. Все мы дети урбанизма и вне города чувствуем себя несколько некомфортно — почти как в ссылке. Однако почему же именно северная культурная столица рождает на свет самых мрачных и пессимистичных писателей со времён Гоголя и Достоевского? Почему самые искренние и ранимые поэтические души так остро переживали тот насильственный разрыв с корнями, с землёй, с природой, который произошёл в двадцатом столетии?
Башлачёв был первым в российской рок-культуре, кто об этой страшной, неизлечимой уже раздвоенности заговорил прямо, иногда с иронией, как в «Подвиге разведчика», иногда с надрывом. Нам же осталось только подхватить чужой мотив и развить на свой лад:
Слепое. Гремучее, как одиночество
Оно —
Город.
Навеян проклятьем, завещан пророчеством
Зыбкий
Морок.
Непойманным светом, неузнанным стоном — от
Смрада
Змея;
Последней надеждой, единственным поводом —
Боже!
Верю…
Юлия Николаева
Да, из такого ада можно сбежать только в окно, только в небо!.. Или же — в творчество. И тут мы подходим к самому интересному — к смыслу, которым наполнился сборник за время, пока ждал своего часа. Как известно, о чём бы ни писал писатель, пишет он, в конечном счёте, прежде всего о самом себе. «Мадам Бовари — это я!», — когда-то гордо заявлял Флобер, а вот авторы данного издания могут смело ответить классику: «Башлачёв — это мы!» Ведь стремясь воздвигнуть памятник своему герою, они невольно увековечили в бумаге и типографской краске своё время, своё поколение, свои заблуждения, тревоги и мечты.
Кроме всего прочего, перед нами ещё и памятник такому любопытному культурному явлению, кажется, до сих пор не попавшемуся на глаза филологам-исследователям, как самиздат 90-х. Влад Шилков, Сергей Трищенко, Дмитрий Галь, Владимир Дэйн, Светлана Середа, Владимир Кухаришин…Обилие имён самиздатовских звёзд той поры в оглавлении не случайно — именно они поддерживали проект своими материалами наиболее активно. Некоторые уже и с творчеством завязали, и писать научились на более профессиональном уровне, и собственных книг навыпускать — пусть и небольшим тиражом, но своим читателям они запомнились прежде всего такими — искренними и бескомпромиссными, полными сил и непримиримыми к любой литературной попсе.
Самиздат 90-х был детищем людей, чья юность пришлась на золотой век русского рока. Эти люди формировались под влиянием тех же веяний времени, что и лучшие тогдашние поющие поэты. Но творить им пришлось совсем в другом информационном пространстве. Уже свобода слова считалась чем-то само собой разумеющимся, уже самые продвинутые учились печатать свои тексты на компьютерах и подключались к Интернету. И всё-таки большинство ещё не осознало всех возможностей, которые несут новые технологии и жило в мире бумажной литературы, бумажной прессы и купленных в ближайшем ларьке дешёвых пиратских аудиокассет. Противоречия времен не просто отражались в стихах — можно сказать, что стихи только из этого материала и делались.
Если поднять самиздатовские архивы пятнадцатилетней давности и попробовать перечитать все эти отпечатанные бледноватой краской на ризографе листочки, то процентов 90 материала покажется несусветным бредом или детским лепетом. За довольно короткий срок устарели целые жанры, когда-то считавшиеся главной достопримечательностью альтернативной прессы — к примеру, от всяческих вариаций на темы Толкиена или Стивена Кинга самым здравомыслящим редакторам было тошно уже в 95-м. А вот поэзия «башлачёвского призыва» осталась вполне актуальной. Видимо, рок-н-ролльный драйв с одной стороны и подпитка корней от древних песнопений, сказок и легенд — с другой, сделали своё дело. Самое важное дело, которое можно было сделать для нас.
Культурная среда, в которой протекали наше детство и юность, кажется, была придумана только для одного — чтобы украсть у нас родину. Достаточно только вспомнить, как от советских цензоров доставалось даже обласканным властью «толстым» почвенническим журналам типа нашего петрозаводского «Севера» за слишком частое употребление слова «русский». Причём вовсе не потому, что у власти были люди какой-то не той национальности, а потому, что ностальгия по Российской империи со всеми её достижениями и заслугами не приветствовалась никогда.
Моё поколение, связывавшее свои представления о фольклоре, о традициях национальной культуры в лучшем случае с Людмилой Зыкиной, вовремя узнало, что есть Россия, частью которой быть не стыдно и даже почётно. Февральский вечер 1988 года, когда ведущий хит-парада радиостанции «Юность» Александр Градский впервые поставил в эфир «Время колокольчиков» в исполнении погибшего неделю назад, никому не известного «одного из лучших рок-гитаристов Ленинграда», для сотен современников начал новый отсчёт времени.
Хриплый голос из чёрного динамика рассказал нам об этом, вернул нам самих себя и подсказал путь, которым надо идти. Приятно сознавать, что под его влиянием сформировались и мои земляки — поэты новой карельской волны, как раз нахлынувшей в середине 90-х и внесшей свой вклад в сборник — Олег Мошников, Дмитрий Горох, Валентина Калачёва. Всё-таки не случайно от Череповца до Петрозаводска ближе, чем до Питера, — вон сколько башлачёвских наследников выросло только у нас!
Пытаясь примирить радетелей православных канонов и поэта, по не вполне выясненным причинам ставшего самоубийцей, автор замечательной статьи «Живой» Анна Белоногова пишет:
«Креститься можно не только водой, но и исповеданием Христа Богом, своей кровью, своей мукой и отрицанием дел сатаны. Существует тонкая грань, личная внутренняя духовная жизнь, рост человека, который не виден со стороны, но отпечатывается (неведомым образом) в творчестве, как в сокровенном акте жизни».
Вполне возможно, что найдутся теософы и священнослужители, которым эти размышления покажутся спорными. Однако существует другой факт, опровергнуть который невозможно. Своей кровью и мукой Башлачёв крестил и благословил целую плеяду поэтов. И те даже много лет спустя не забывают учителя и приносят к пьедесталу памятника самое ценное, что имеют — своё слово.
Да, не всё получилось так, как задумывалось. А всё же, может быть, и к лучшему, что книга появилась именно сейчас. Только сейчас мы можем по-настоящему оценить упорство и твёрдость, с которыми москвичка Оксана Красюкова, затеявшее столь сложный проект и выступившая в качестве редактора и составителя, довела его до успешного завершения. Остаётся лишь сожалеть, что тираж сборника всего 1000 экземпляров. Этого слишком мало для большой страны и даже для лучших её библиотек. Зато в возникшем недавно в социальной сети «Vkontakte» сообществе «Ставшему ветром» места хватит всем. Присоединяйтесь, если имя Александра Башлачёва что-то значит и для вас.
