Что не дает умереть этой деревне, как многим, на нее похожим? Редкая красота, сильный характер и богатство озера, у которого она родилась и кормится?
На берегу Сямозера, в деревне Сяргилахта, в семидесятые годы снимали «А зори здесь тихие». Один из самых пронзительных фильмов о Великой Отечественной войне. В старинной деревеньке Руга, что на том же берегу, снимали «Холодное лето 53-го» с Анатолием Папановым в главной роли. И в самой деревне Сямозеро тоже бывали киносъемки. Почему именно здесь?
В карельском Сямозерье пока еще уцелели старинные северные деревни. И немногие их старожилы за чашкой чая с румяными калитками неторопливо поведают гостю предание о посещении Сямозера самим Петром I.
Ну, а то, что в Сямозерье археологи обнаружили следы стоянок древнего человека – установленный факт. Некоторые из деревень-долгожительниц – Сямозеро, Ахпойла, Эссойла, Курмойла, Корза, Метчелица, Рубчойла, Руга и другие – упоминаются в писцовых книгах XVI-XVII веков.
Вид с холма на Сямозеро
Дорога в деревню Сямозеро
На закате дня
На трех китах
Историю о российском императоре, гостившем в простой избе сямозерца и парившемся в баньке по-черному, много других то ли былей, то ли легенд слышал в шестидесятые годы от местных карел и мой отец. Тогда он зачастил рыбачить в эти места, что в пятидесяти семи километрах от Петрозаводска. И лучшего отдыха от кабинетной работы для него не стало. Не только потому, что огромное Сямозеро, раскинувшееся на 25 километров с юго-востока на северо-запад и больше 15 километров с запада на восток, одаривало красотами, свободой и удачной рыбалкой. На удочку попадались судак, сиг, лещ, крупный окунь и ряпушка. А потому еще, что завораживало своим особенным характером: то своенравным, суровым, то спокойным и ласковым. Непостоянным, как у баловня судьбы: то неподвижно серебрится на солнце, будто пролитая ртуть, то приветливо переливается, купая облака, отражая все краски неба, то величаво катит к берегу набирающие силу волны… То вдруг внезапно от чего-то будто рассердится, потемнеет, станет штормовым, опасным.
Закаты и восходы над Сямозером пылают нереальными красками. И острова, а их больше восьмидесяти, разбросаны по озеру, будто родинки на теле человека. И тишина здесь – до звона в ушах, и терпкий аромат старины в самой деревне, и уютные запахи, родные кому-то с детства: топящихся банек на берегу, жареной рыбы (если добрый улов), наколотых дров, свежего сена…
Рыбача на Сямозере, отец подружился с пожилым местным карелом, почти не говорившим, но понимавшим по-русски. Дед и позволил Петровичу (так, по-свойски, но уважительно, стали называть в деревне моего отца) сначала оставлять лодку, затем построить избушку на самом берегу, возле хозяйской баньки. Места хватало. Далеко еще было до нынешнего дачного бума.
Когда отец вышел на пенсию, можно сказать, почти переселился в деревню. О чем, наверное, давно и мечтал. Немногословный, спокойный, неприхотливый в быту бывший фронтовик во всем знал меру. Таких деревенские уважали.
К слову сказать, свою рыбацкую избушку, которая больше 40 лет уже стоит у самой воды, он соорудил по всем правилам карельской деревенской архитектуры. У избушки надежный для болотистой почвы фундамент: не дает ни просесть, ни подгнить от сырости. Неказистое с виду маленькое строение держится на трех правильно поставленных камнях-валунах, как на трех китах. Просто, толково, надежно и дешево. Такой фундамент посоветовали местные старики, и отец их послушался.
Хитрая будка Петровича
В собранном из досок и всякой деревянной мелочи домишке, точнее, будке, за четыре десятка лет перегостило столько народу, сколько во всей деревне за это же время не наберется.
С виду крохотная, внутри будка удивляет гостей своей вместимостью, изобретенными удобствами. Дальняя половина узкого коридорчика служит кухонькой, в ней помещаются небольшой стол с газовой плиткой, рукомойник с раковиной, холодильник и полки для непортящихся продуктов да ещё тот, кто готовит еду. Узкая дверь ведет в комнату с обычной плитой и минимумом необходимой мебели. Уют создают красивые занавески на двух окошках, боковом и прямо смотрящем на озеро, покрывала и коврики, которыми аккуратно покрыты и одновременно утеплены два дивана и тонкие стены. Стол у окна облагораживает большая настольная лампа под зелёным шелковым абажуром и всегда нарядная скатерть. В углу, напротив плиты с дымоходом, буфет с намытой до блеска посудой, которая долго не живет, потому что часто бьется о камни во время мойки с пирса. Уютом в основном занимается женская половина Петровичевой родни, своим вторжением в избушку по теплым летним дням нарушающая неряшливый мужской рай.
Закуток за печной плитой, отгороженный занавеской, служит шкафом для одежды, постельного белья, чистой обуви. Между закутком и диваном легко споткнуться о плоскую ручку от дверцы в подпол, где хранится что-то из провизии. Например, картошка и другие овощи.
К самому просторному месту сорок лет уже ведет небольшая металлическая лестница, крепко прибитая к стене в коридорчике. Лестница ведет на чердак, где всему есть свое место – рыболовным снастям, прочей хозяйственной утвари, где можно поставить как минимум две палатки для гостей. В носовой части чердака, отгороженной дверцей, отец догадался оборудовать кубрик, похожий на вагонное купе: с двумя спальными полками по бокам и столиком посредине. Небольшое окошко над столиком, под самыми сводами крыши, тоже оформлено как следует: с форточкой и ставенками, чтобы не слишком дуло в холода.
Из этого окошка можно свысока смотреть на наш небольшой пирс и кажущееся безбрежным озеро. Однако же за это «свысока» обитателям кубрика зачастую приходится пострадать.
Вой и свист ветра, стонущие валы разгулявшихся в непогоду волн, кажется, вот-вот доберутся до будки и её наблюдательного кубрика. Кажется, еще миг – и снесут это хлипкое строение, поглотят как скорлупку от ореха. Однако домик Петровича повидал много штормов, но стоит как стоял.
Когда озеро штормит или даже волнуется, в кубрике не уснуть. Намаявшись без сна, не раз спускалась вниз, чтобы отдохнуть от громкого, иногда как выстрелы, плеска волн. И, странное дело, внизу, у воды, оказывалось намного тише. А еще тише становилось, если среди ночи постоять с полчаса на пирсе. И тогда кажется, что это могучее, многовековое озеро ведет себя как капризный ребёнок в кроватке: встанешь рядом – успокоится, отойдешь – снова зайдется плачем. И не поймешь: то ли злится на что-то это гигантское дитя, то ли жалуется, то ли просит о чем-то…
«Не струсили»?
Главным, конечно же, удовольствием остается рыбалка. Часто удачная. Оттого по выходным и летом, и зимой при жизни её основателя наша будка была до отказа забита друзьями и знакомыми. Кому места для ночлега не хватало, те палатки рядом ставили. Отец не то чтобы не противился, а, похоже, любил такие лагеря.
Брат и племянник продолжили эту традицию. Но уже не с таким размахом. Должно же быть место не только гостям, но детям и внукам? Не один год рядом с отцовской будкой строят дом, небольшой, но крепкий, бревенчатый. В таком спокойно спать в любой шторм.
Отец во всем знал меру. Это помогало ладить и с жителями деревни, и с озером. Сямозеро способно на всякое. И наградить добрым уловом, и безжалостно наказать, в худшем случае поглотить в своих пучинах бесшабашного или алчного, и тем более того, кому море по колено. Такая беда случилась и с одним из гостей отцовской будки.
К отцу же озеро было настроено дружески, потому, должно быть, что он понимал его правильно. Умел с ним ладить, терпеливо учился не попадать в его ловушки. Не испытывал судьбу понапрасну. Но и не трусил: надолго уплывал на лодке порыбачить, все острова обследовал на наличие ягод и грибов.
Был, правда, случай, когда перегруженная нашими гостями деревянная моторка попала во внезапно разыгравшийся шторм. Петрович не засуетился, а спокойно и заботливо укрыв позеленевших от страха своих пассажиров плотной накидкой, так ловко лавировал между волн, что все обошлось без потерь. И когда за чаем все наперебой рассказывали о том, как они «не струсили», отец, улыбаясь, слушал так, как будто не он только что всех спас, а кто-то другой…
Многих сямозерцев давно нет на земле. Нет и папы, оставившего нам с братом, нашим детям и внукам возможность отдохнуть у одного из самых живописных карельских озер.
Какую рыбу поймаешь…
Когда-то не верилось, что подолгу смотреть на водную гладь, на закаты, бродить по сонной деревенской улице может быть не скучно. Но пришло время – и все изменилось: в красках заката различаешь уже больше оттенков и радуге в небе радуешься как дитя. Теперь только, шагнув в зрелую половину отпущенных Богом лет, по-настоящему могу понять и разделить чувства папы, находившего душевный покой у огромного озера с морским характером.
У Сямозера и вид, и характер морской. Оно велико и глубоко, местами до 25 метров. Что шутки с ним плохи, давно проверено не только любителями рыбалки, но и путешествующими по озеру на байдарках и катерах. Однако желающих состязаться с озером, принимающим в погожие дни смиренный облик голубой глади, по-прежнему хватает. Таким легко попасть в беду.
Местные жители далеко от берега не уходят: удят рыбу с лодок, неподалеку. Или отсиживаются на ближних островах. Ловят окуня, плотву, леща, налима, щуку на обычные и донные удочки, спиннинг и самоловки. Не жадничают: на уху поймают – и восвояси.
Ловись, рыбка!
А молодых, крепких, азартных приезжих и туристов столь скромный улов не устраивает. Они рыбачат подальше, ставят сети, и добычи привозят больше. И какой! На дне их причаливших к берегу лодок бьются, доживая последние мгновения, сиги, судаки, лещи… Тут уже речь не о простой ухе, а о королевской – тройной. Кто такой хоть однажды отведал, не забудет никогда.
У сямозерцев рыба не только на столе, но и в песнях.
«Как на озере, да на Сямозере,
Парни прямо у крыльца
Ставят сети без конца …» – шутят задорные участницы местного фольклорного ансамбля из сямозерской же деревни Корза, названный ими «Корзинской группой бабушек». А еще озорнее – КГБ.
Шутят бабушки с единственным среди них дедушкой, местным краеведом Анатолием Андреевичем Васильевым так, что не только смеяться, но иногда и плакать хочется. Если, скажем, поют сочинённую 100 лет назад песню с мечтой о хороших дорогах всюду в Карелии. Есть у сямозерцев и другая заветная мечта: чтобы старинная изба в карельской деревеньке Рубчойла, которую больше века назад построили три брата Моисеев, Ермолаев и Осипов, наконец-то была отремонтирована и стала всем на радость музеем древностей и школой народных ремесел, которые ещё не забыты: ткачество, плетение из бересты и щепы, рукоделие и прочие. Там, в этом просторном и до сих пор величавого вида доме деревенские жители готовы разместить районный этнокультурный центр. Да и дом этот карельский, срубный с тесовой крышей, сохранить в первозданном виде важно бы для потомков. Хотя бы один такой сберечь на всё Сямозерье.
Сегодня дом в лесах. На реставрацию требуется не меньше 12 миллионов рублей. Ремонт застопорился. Обидно. Тем более что этот год назван в республике многообещающе: годом карельского языка. А на то, чтобы сохранить хотя бы один-единственный памятник карельской деревенской архитектуры, денег от властей пока нет. Не зря гласит карельская поговорка: какую рыбу поймаешь, такую и уху похлебаешь. Выходит, только озеро, при всем своем суровом характере, не обманывает сельских жителей: кормит не благими намерениями и красивыми обещаниями.
Кормит деревни озеро. И не один век. Между прочим, уха по-старокарельски варится по особому рецепту. Сначала в кипящую воду кладут нарезанный картофель и луковицу. Когда вода закипит снова, опускают мелкую рыбу целиком (чищенную, конечно), причем у окуня чешую не снимают: от нее навар хороший. Затем сварившуюся мелочь вынимают, и в кипящий бульон кладут куски крупной рыбы – судака или сига. В конце варки добавляют лавровый лист и перец. Это двойная уха.
В тройной же – три закладки или три смены рыб. Сначала ерши, плотва (у плотвы отрезают голову, иначе уха будет горчить) и прочая мелочь, затем – окуни. И, наконец, в бульон попадает благородная рыба – судак, сиг или лосось. Такую уху не едят, а вкушают, причем сначала в полном молчании, потому как не оторваться: вкусно до головокружения!
На рыбалке уху готовят, как водится, на костре. Обычно из большого количества рыбы, без всякой приправы, кроме соли. И пьют ее из кружек.
В уху из плотвы во время кипения бросают 2-3 березовых уголька, чтобы снять горечь.
Сямозеро не скудеет: северный его берег – место нерестилища рыб разных пород. И ловится она легко. Только из местных уже мало кто по-настоящему рыбачит: сямозерская рыболовецкая бригада давно распалась.
Петровичи
Старинная деревня Сямозеро, ожерельем опоясавшая дугу побережья, некогда была центром поселения. Четверть века назад в её окрестностях располагались фермы и пастбища благополучного совхоза. Имелось и немалое стадо хозяйских коров, и клуб, в котором устраивали праздники, показывали фильмы, и почта, и амбулатория, и рыбопункт со своей рыболовецкой бригадой. Сегодня здесь ни коров, ни коз, ни овец, ни даже – домашней птицы. И дворовых псов уменьшилось: почти всех зимой голодные волки утащили.
Место встреч – магазин. Он остался пока. Умереть и захиреть деревне не дает самое живучее здесь существо – его величество озеро. Потемнели и покосились от времени родовые дома. Иные и вовсе рухнули, или их снесли наследники либо дачники, чтобы поставить новые и по-новому. Уже – не по-карельски, а по-новорусски, с размахом и комфортом.
В старых карельских домах маленькие окна. Это не прихоть, а необходимость для северян: с маленькими окнами легче удержать тепло в доме. Теперь такой нужды не стало. Современные стеклопакеты, прочные крыши, печи и обогреватели защищают новых хозяев от холода даже в жестокую стужу. Сюда привлекает и развитая сеть дорог. Глухим этот край не назовешь.
Устало смотрят на жизнь помутневшими оконцами дома-стариканы. С ними тихо уходит в мир иной и сама исконная деревня. На ее месте растет новая – дачного типа. Но деревенская дорога на главной улице прежняя, с неизменными лужами после дождей, которые рассекают и дорогие автомобили состоятельных наследников, дачников, и транспорт попроще. Озеро, как и сотни лет назад, в центре деревенской жизни.
В пятницы, субботы и воскресенья, когда деревню активно навещают горожане, топятся баньки, попыхивая ароматным дымком. Возле них или на мостках и пирсах возятся с незатейливым скарбом (тазами, ведрами, домоткаными половиками) пожилые хозяйки этих банек.
От былого величия в деревне осталось несколько статных карельских домов, бревенчатых, с оконцами, украшенными резными наличниками, и высоким крыльцом с широкими ступенями, на которых можно не только присесть, но и прилечь. На сегодня в Сямозере зарегистрировано 65 постоянных жителей, 30 хозяйств. С дачниками, приезжающими на лето, народу значительно больше.
На бодром фоне нарядных дач особенно выделяются замшелые от времени, но стойкие бревенчатые аборигены. В их числе дом Петуховых. Далеко не дворец. Да и жили в нем больше ста лет не баре, а простые люди крестьянского роду-племени. Лет двадцать назад можно было видеть в распахнутом окошке хозяина дома Федора Петровича Петухова. Бывало, проходя мимо, помашешь ему рукой, да и он махнет в ответ. Вот и весь разговор. Немолод уже был хозяин, одинок (жену похоронил, дети разлетелись по городам) и неохотно выбирался из своего жилища, по которому свободно разгуливали козы и овцы.
Федор Петрович славился в деревне крутым и неровным нравом. Из своего окошка он мог, ни с того ни с сего, такое соседу выпалить, что хоть жалобу пиши в сельсовет. Но скандал как-то побурлит-побурлит, да утихнет. Будто само озеро убаюкивает и мирит здешних жителей шепотом волн: «Да не со зла то, а так, а так, а так …».
С Петровичем, моим отцом, Петухов ладил больше, чем с некоторыми земляками. Не потому, что оба Петровичи, и не потому, что отец, городской пенсионер, полюбил деревенскую жизнь и честную рыбалку. Хотя и это имело значение. А потому, что оба бывших фронтовика воевали на одних фронтах, Ленинградском и Карельском, хотя и не встречались. Оба прошли всю Великую Отечественную до Победы. Обоим было что вспомнить, о чем погрустить, кого помянуть за чарочкой в банный день.
Давно нет на земле и Петровичей, и других их ровесников. А высокий дом у дороги одного и будка на самом берегу другого целы, стоят как памятники обоим. Окнами на жизнь.
А Федор маршала возил
В один из самых старых в Сямозере дом Петуховых теперь приезжают летом московские родственники. Напротив, в крепком пока еще родовом доме Лапиных, хранят очаг наследники.
Местные жители в деревне почти все, так или иначе в родственных связях. За исключением тех, кто поселился здесь позже. Титовы, Лебедевы, Белокуровы, Поповы, Гакал, Пряжинские, Палкины (Тряпицыны) – это родня довольно близкая. Но и приезжие прижились.
Нина Михайловна Мелентьева
Нина Михайловна Мелентьева родом из Орловской области. В пятьдесят восьмом завербовалась в Карелию на лесозаготовки, вышла замуж за сямозерца. Уже 55 лет живет в доме, построенном аж в 1913 году. Мужа давно похоронила. Летом её навещают дочь и сын. Зимой сама справляется с нехитрым своим хозяйством. В морозы далеко за водой идти не надо. Прорубь в озере через дорогу. Дрова припасены. Много лет Нина Михайловна держала коз, сама их пасла с биноклем из-за ослабевшего зрения. Теперь в её хозяйстве – только домашние любимцы: коты да собаки. Зимой в занесенной снегом деревне с ними не так тоскливо и одиноко.
Года два-три как на главной деревенской улице не увидишь ни «козу рогатую», ни овцу пугливую. Во дворах – ни кур, ни гусей, ни уток. Старикам тяжело ухаживать за живностью, детям, что живут в городе – недосуг.
Только во дворе Морозовых высятся стога сена. Пенсионеры Иван Федорович и Раиса Ивановна держат корову, свинью и кур. Нелегко, конечно, достаются Морозовым доморощенные продукты: молоко, сметана, творог, яйца и мясо. Не зря Раиса Ивановна и нахваливает мужа: «Всё это Ванечка на своих плечах тянет … Хороший он у меня …». А внучки, особенно младшая, дуются: «Дедушка строгий, все время ворчит, что мало помогаем …». Но, конечно, понимают: ворчит дедушка от усталости и по привычке.
Сямозерцы Морозовы
Валентина Акуленко
Старожилы живут рыбалкой, сбором грибов и ягод, огородами. Те, кто помоложе, находят заработок в селе Эссойла – нынешнем центре поселения, что в десяти километрах от деревни. Там есть и две пилорамы, и стройка, и небольшое производство молочного и мясного профиля, пекарни, клуб, аптека, школа, детский сад, амбулатория…
Продукты и кое-что из промтоваров в деревенский магазин привозят в основном из Эссойлы. В магазинчике одно время была небольшая библиотека, собранная с миру по нитке. Книги продавец выдавала по записи. Выбор скромный, подбор книг стихийный. «Красных дьяволят», например, оказалось несколько экземпляров. Зато любителям русской, зарубежной и советской классики везло больше, чем поклонникам детективов. Помнится, у здешних мужичков, которых магазин привлекал явно не книгами, появилось тогда интеллигентное выражение: «Сбегаю за пивом в библиотеку».
Теперь последний очажок культуры, державшийся на энтузиазме прежнего продавца, погас. Зато не гаснет спрос на спиртное. Что составляет печальную сторону и статистику жизни и этой деревни тоже.
Как бы там ни было, жизнь свое берет. Кипят ремонты старых и строительство новых домов. И в столетнем доме Петуховых появилась постоянная хозяйка. Намытые окошки весело сияют на солнце. У калитки, опершись на неё, отдыхая от домашних дел, улыбается погожему дню румяная голубоглазая женщина. Зинаида Федоровна – дочь Федора Петухова. Родилась она в этом же доме, но, став взрослой, выпорхнула из него, как и все дети Федора Петровича. Как и многие дети сямозерцев. Как и многие дети российских деревень. Зинаида давно живет в Подмосковье. Выйдя на пенсию и овдовев, она стала на лето приезжать в Сямозеро. Жить в огромном обветшавшем доме одной было бы невмоготу, если бы дети не помогали, не старались бы продлить жизнь родовому гнезду.
В просторной комнате с побеленной только что большой русской печью сохранилось немало вещей, переживших их творцов и хозяев. Старинный прадедовский комод из карельской сосны покрыт кружевной салфеткой и заставлен фотографиями, вазочками, шкатулочками. В углу, над комодом, икона с лампадкой. На стенах и пожелтевшие от времени, и новые фотографии. На одной, 1913 года, супружеская пара: Петр Илларионович и Федосья Васильевна Петуховы – дед и бабушка Зинаиды по отцовской линии. Дед Петр одет как казак. Зинаиде запомнилось, что дед служил в казачьих войсках царской армии.
Петр и Федосья Петуховы. Фото 1913 года
Среди семейных фото несколько вырезанных из журналов и календарей портретов маршала Мерецкова. Даже в деревне не все знали, но отец рассказывал мне, что долгое время на фронте шофер по специальности Федор Петухов был водителем у самого Мерецкова, Героя Советского Союза. В то время, когда будущий маршал в 1944 году руководил освобождением Карелии и Заполярья. Зинаида немногое могла вспомнить из воинской биографии отца. Но маршала Мерецкова, кумира и легенду их дома, называла только по имени-отчеству – Кирилл Афанасьевич.
Понятно, что возить по фронтовым дорогам человека такого ранга могли доверить только такому классному шоферу, каким был Федор Петухов.
Если прадеду Иллариону, который почти полтора века назад построил родовую крепость, достались от бога золотые руки, то и его внуку Федору тоже. И документы, подтверждающие это, Зинаида хранит. Правда, только те немногие, что уцелели: Красноармейская книжка «помощника командира взвода шоферов» Федора Петухова, несколько наградных удостоверений: медалей за храбрость и боевые заслуги и орден Отечественной войны…
Зинаида по рассказам отца вспоминала, что командующий очень ценил своего находчивого водителя, считал его «счастливым талисманом», убедившись в его умении лавировать на трудных военных дорогах, уходить от бомб, прорываться невредимым сквозь артобстрелы.
Смертельный номер
Мало кто из деревенских знал, каким героем был их земляк Федор Петухов на войне, что возил он по фронтовым дорогам самого Мерецкова, что Федора Петровича принимали в доме маршала как самого дорогого гостя. А если бы он и рассказывал об этом, то вряд ли поверили бы…
Зато о чудачествах Петухова могли много чего припомнить при случае. Для этого он давал немало поводов.
Главной частью своей долгой жизни Федор Петухов считал фронт и ударную работу в леспромхозах. А уж озеро любил как родину. И оно будто это чувствовало. Коварное и смертельно опасное для кого-то, Петухову Сямозеро многое спускало и прощало. По нему он мчался как бесшабашный юнец, лавировал в шторма между высоких волн на своём «шитике» с мотором, на лодке, самим сшитой, сделанной вручную, по старым карельским традициям. На озере он держался так же бесстрашно, как на фронтовых дорогах. Федору озеро прощало даже то, за что других отправляло на дно.
Например, когда кто-то из городских друзей Петровича (моего отца) просил показать рыбное место, Федор Петухов, если был в настроении, недолго собирался. Быстро накидывал на себя ватную фуфайку и еще две старых толстых фуфайки прихватывал с собой. Когда устроившиеся в петуховской лодке рыболовы обнаруживали, зачем Федор Петрович захватил с собой две старых фуфайки, ретироваться было уже поздно. Ватным старьем Петухов ловко затыкал дырку в своей лодке. И ничего: возвращались невредимыми и с рыбой. Но, как говорится, этот смертельный номер Петухова нечего и пытаться повторить. Да никому такое и в голову не приходило.
Родовое гнездо
В необъятном домище из двух половин места хватало всем: и супругам Петуховым с пятью детьми, и старикам-родителям, и гостям, и домашним животным. Обогревали жилье три русских печи. Одну, действующую по сей день, я увидела во всей её первозданной красе. Но и руины двух других показала Зинаида. Такие хоромы одной печью обогреть было бы невозможно.
По подсчетам Зинаиды Федоровны в их родовом гнезде появились на свет или прожили семь поколений Петуховых. Старший в династии сам строитель дома прапрадед Илларион Еремеевич. Младшая в роду малышка Ярослава живет с родителями в Москве, а на лето проводит с бабушкой Зиной в Сямозере.
Когда мы с Зинаидой осматривали их дом, она приговаривала: «Так натопаюсь за день, что ног под собой не чую …». Да уж! Размеры традиционного карельского жилища впечатляют. Но сей размах – от нужды. В северных деревнях, где девять месяцев зима, дома строили так, чтобы и не тесно было, и чтобы лучше хранили тепло, и чтобы лишний раз не выбегать на мороз.
Первый этаж – для хозяйства: погребов, сеновала, ям для хранения снеди, для хлева, курятника и прочего. Рыбу хранили во льду. У сямозерцев рыба, особенно ряпушка, до сих пор любимое блюдо. Мясо на втором месте. Его зимой тушами подвешивали на чердаке.
– Помню, забьет отец зимой барана и на чердаке повесит. Утром пойдет туда с топором, отрубит кусок, потом раскрошит помельче, бросит в чугун – и в печь … – вспоминала Зинаида.
На втором этаже три жилых комнаты и чулан. Больше всего поражают размерами сени, верхние и нижние. Из сеней можно попасть в любое помещение дома, кроме конюшни. В сенях иногда устраивались на ночлег, а дети играли в прятки.
Кроме русских печей, почетное место в карельских домах занимали лежанки. На вид это широкие низкие печки. На них не готовят еду, а только отдыхают и спят. Случалось, рожали детей. Чтобы лежанка не остывала, побрасывают поленья в маленькую топку. Зинаида показала мне новую лежанку, построенную уже детьми на месте старой, столетней. Новая отделана современно, под красный кирпич. Но прослужит ли так долго так верно, как старая, сложенная из добротного кирпича-сырца, скрепленного целебной глиной, намоленная радостями, страданиями и чаяниями домочадцев?
Со слезой в голосе Зинаида заметила, что у старой лежанки прощения попросила, когда ту разбирали: «Сколько нашей семье она помогала, скольких наших недугов отогревала! Я низко поклонилась ей на прощание!».
Немало припомнила Зинаида Федоровна о своих предках. Слушала её и жалела об одном: столько раз проходила мимо этого дома, столько раз видела в окошке Федора Петровича Петухова, и ни разу не удосужилась зайти в гости. А ведь было о чем расспросить старожила. Хотя и не знатен, и не знаменит. Однако вот сам маршал доверял ему свою жизнь.
Семен и Роза
Семен Петрович Молошкин
Напротив магазина, в начале деревни, много лет прочно стоит дом самого многочисленного сямозерского семейства – Молошкиных. Супруги Роза Васильевна и Семен Петрович в свое время перевыполнили программу по демографии, произведя на свет много девочек и мальчиков. Дети выросли, построили в деревне свои дома. Не стало Розы Васильевны, доброй, голубоглазой, белокурой, поившей полдеревни молоком от своих двух коров. Дом Молошкиных без хозяйки по-сиротски притих. Семен не знал, как и чем заглушить тоску по жене.
В недавнем прошлом Семен Молошкин – деревенский морской волк. До пенсии бороздил на рыболовецком катере СБ-40 воды самых рыбных карельских озер – Онежского и Сямозера. Ловил с бригадой рыбопункта ряпушку, сигов, судаков – много разной озерной рыбы. На заслуженный отдых руководство Петрозаводского рыбокомбината проводило лучшего ловца рыбы Сямозерского рыбопункта с почетом.
Многодетные супруги Молошкины трудились, не разгибая спины. Семен – на рыбном фронте рекорды ставил. Роза – в местной пекарне вкусный хлеб пекла, потом почту разносила. И по дому забот у неё было через край.
Семь дочек и два сына – главное богатство Семена и Розы.
Но у выросших детей и внуков – своя жизнь, мало похожая на их с Розой. Хотя и в той же деревне, у того же озера. Корову Семену Петровичу пришлось продать: доить ни одна из дочерей больше уже не захотела, просто некогда им.
Словом, в деревне взрослые дети стали жить по-городскому. А Семён, как был, так и остался деревенским. И всеми мыслями – в той, лучшей жизни с Розой и домом, полным ребятишек и гостей. Недавно не стало и Семёна Петровича.
Крест над деревней
Что же все-таки не дает умереть этой деревне, как многим, на нее похожим? Редкая красота, сильный характер и богатство озера, у которого она родилась и кормится? Обновленных и новых домов с каждым годом прибывает.
А не так давно, на праздник Успения Богородицы, сямозерцы собрались на освящение новой часовни. Стоит теперь стройная красавица на самом берегу озера, на месте прежней Успенской церкви, разоренной в тридцатые годы минувшего века. Начала это благое дело Ольга Судавная – не коренная жительница, но всей душой полюбившая Сямозеро. Сначала на месте будущей часовни появился поминальный крест. Изготовили и установили его сямозерец Анатолий Петрович Иконников и давно обосновавшийся в деревне Евгений Арсентьевич Васянин. Сбором средств и оформлением земли под будущую часовню занялись Ольга Судавная и Лидия Паюсова. Средства на строительство пожертвовал тоже не местный, а новый сямозерец Евгений Твердовский.
В народе говорят: «Коли уж крест над деревней есть, то все должно пойти на лад». Хорошо бы.
Деревенская часовня
И родник свой сямозерцы обустроили: выглядит теперь как теремок из сказки.
В окрестностях Сямозера и в самой деревне появились укромные уголки с богатым дачным хозяйством, с бассейнами. Хозяева одной такой усадьбы как-то посетовали: дескать, столько денег вбухали в свою двухэтажную дачу, а детей и внуков туда не заманишь, пустует, никто в бассейне не плещется. На лето к морям-океанам, к южному солнцу молодые повадились…
Не станешь же замечать взрослым и неглупым людям, что комфорт и роскошь, которыми они так гордятся, на что средств и сил не жалеют, не заменят душевной погоды в доме, что, кроме теплого туалета и прочих благ, человеку на отдыхе нужна хорошая компания, свобода и свежий ветер в лицо… Вот же на нашей скромной дачке, где до сих пор еще стоит у воды отцовская будка и лишь недавно появилась, наконец, жилая комната в срубе-долгострое, от гостей по выходным тесно. И весело всем, и места хватает.
Да, обустройство – дело вкуса, наличия средств и возможностей. И прадедовский порядок жизни в древних домах никого уже не устроит. И комфорт в разумных пределах – норма бытия. Но не роскошь. Она здесь прячется за высокими заборами, смотрится чужеродно, высокомерно, неприветливо. Она нелюдима, опаслива, недоверчива. Не отражается в озере. А оно-то и есть – единственный и настоящий в деревне хозяин и долгожитель.
Грустит ли оно, печалится ли, о том, что деревенский дух из деревни выветривается, уходит в небо, как дымок из старой баньки? О том, что утрачено многое, что давало сельским людям хлеб насущный и смысл жизни? О том, что построенное прадедами на века, в согласии с природой, останется только на кинолентах, фотографиях, в архивах и в памяти?
Солнце в цветке
Фото автора
