Кем я считаю Ленина сейчас – в год его 150-летия? Наверное, прежде всего глубоко несчастным человеком, дожившим до исполнения своей мечты и увидевшим, что создающаяся на его глазах система совсем не похожа на земной рай для всех трудящихся.
Я родился в год 100-летия вождя революции – правда, не в апреле, а в декабре. И сей факт настолько поразил моё воображение, что, будучи второклассником, я даже подсчитал, что будет, если мне предстоит прожить ровно столько же, сколько прожил Ленин. Получилось, что помереть я обязан 14 октября 2024 года. Чем заполнить время, оставшееся до роковой даты, я так и не придумал – но до рокового дня достаточно далеко, на дворе-то ещё 1979-й! У нас ещё все впереди, мы ещё не выбрали свою дорогу в жизни и знали точно одно: жить надо так, как жил, учился и боролся вихрастый мальчик Володя, чей портрет в обрамлении алой пятиконечной октябрятской звёздочки красовался у всех моих ровесников на школьном пиджаке.
Когда я впервые услышал это имя, не помню. Возможно, информация о нём была записана где-то в генах. Ведь портреты высоколобого бородача – то сердитого, то лукаво прищурившегося, висели повсюду. Бронзовые и каменные изваяния, тыкавшие пальцами в сторону загадочного «светлого будущего», имелись в каждом городе. По радио постоянно звучали песни о том, что «Ленин всегда живой» и «Ленин опять молодой», сопровождая все самые важные государственные праздники. И я, ещё не умея читать, уже тогда знал, что Ленин – это самый главный, самый умный, самый лучший человек на свете, который живёт в Москве в странном домике под названием «мавзолей». А стоило только мне освоить грамоту, меня со всех стороне обступили ещё и многочисленные ленинские цитаты, висевшие повсюду и комментировавшие все, что только можно было прокомментировать.
«Карелы – народ трудолюбивый. Я верю в их будущее!» — даже профессиональные историки толком не знают, кому и когда Владимир Ильич сказал эти слова. Может быть, своему соратнику Шотману, имя которого сейчас носит моя улица, может быть, машинисту Гуго Ялава, на паровозе которого под видом кочегара ехал нелегально через финскую границу, может быть, кому-то из многочисленных ходоков, посещавших его после революции. Важно уже то, что Ленин думал о Карелии, знал о её существовании и даже симпатизировал ей.
Вообще всё, что, говоря словами поэта, «было ленинской рукой согрето», автоматически делалось святым. «Он видел Ленина!..» — неизменно начиналась статья о каком-нибудь старом коммунисте. И не важно, пил ли он чай с вождём в Смольном, помогал ли нести бревно на первом субботнике или случайно очутился на одном из послереволюционных митингов и толком не запомнил, о чём там говорилось.
Как-то раз по радио один престарелый комсомольский вожак делился со школьниками воспоминаниями о том, как в разгар гражданской войны ездил к Владимиру Ильичу в составе делегации первых комсомольцев. Из всего рассказа запомнилась только одна деталь: войдя в ленинский кабинет, один из друзей мемуариста так разволновался, что сел мимо стула. И в голосе ветерана звучала неподдельная зависть к соратнику, сумевшему рассмешить самого Ильича.
Вообще же отношение к личности Ленина в конце 70-х было странным. С одной стороны, все понимали, что ту реальность, в которой мы жили, придумала именно эта гениальная лысая голова. С другой же, о конкретном вкладе в нашу жизнь данного человека мало что можно было сказать определённого.
Скажем, за что мы должны чувствовать благодарность к революционерам, дравшимся на баррикадах 1905 года, что для нас сделали герои гражданской войны типа Чапаева и энтузиасты-строители первых пятилеток, казалось более чем очевидным. Ленин же за всю жизнь не убил ни одного жандарма, никогда не скакал на коне с шашкой наголо и не рыл котлованы для первых индустриальных гигантов. Судя по дошедшим до нас произведениям кино, литературы и живописи, он только и делал, что что-то писал: в тюрьме, соорудив чернильницу из хлеба, в Разливе, присев на пенек возле шалаша, в кремлевском кабинете – забыв о сне, все ночи напролёт.
Однако человека, читавшего его литературное наследие, мне почему-то встречать не приходилось. В некоторых библиотеках я даже видел целые стеллажи с полным 56-томным собранием ленинских сочинений. И с их корешков кто-то бережно смахивал пыль – но не более того, в то время как тома Дюма и Юлиана Семенова постоянно находились у кого-то на руках.
Мне лично с произведениями Владимира Ильича пришлось иметь дело только один раз — при вступлении в ряды ВЛКСМ. Ведь каждый будущий комсомолец должен был выучить наизусть устав организации, в ряды которой собирается вливаться, и брошюрку «Задачи союзов молодежи», представляющую собой речь, произнесенную на III Всероссийском съезде РКСМ 2 октября 1920 года.
Прочтя последнюю, я остался в небольшом недоумении: зачем мне нужно это всё сейчас, в 1984-м? Одно из двух – либо задачи, поставленные ещё в конце гражданской войны, за 60 лет так и не были выполнены, либо наследники гения так и не смогли сформулировать новых, более актуальных задач. В любом случае становилось непонятно, чего ждёт от меня комсомол и нужен ли он мне?
Образ Ленина для большинства уже давно превратился в нечто среднее между Дедом Морозом и Ходжой Насреддином. Он много суетился, остроумно обводил вокруг пальца сыщиков охранки, а, возглавив первое в мире государство рабочих и крестьян, собственноручно вкручивал лампочки в крестьянских избах и заводил кремлевские куранты, был желанным гостем на новогодних ёлках и утешал заскучавших на посту солдат и матросов – мол, не грустите, товарищ! Вот побьем буржуев – и сразу отпустим вас туда, куда вам очень хочется! Ведь важнейшим из искусств для нас является кино плюс электрификация всей страны! А если Троцкого увидите – не забудьте передать ему, что он – политическая проститутка!..
Но если без шуток, то одно меня в Ленине восхищало неизменно – ораторский талант. Так вышло, что первыми в моей виниловой коллекции были не музыкальные, а литературные записи — в том числе и пластинка с речами Владимира Ильича. И даже в восемь лет я не мог не заметить, как страстно, темпераментно и напористо говорит вождь, как он отличается от скучного Леонида Ильича и всей его свиты, с трудом читавшей даже по бумажке свои занудные доклады. Примитивное качество записи ничуть не мешало мне попасть под обаяние человека, чей голос раздавался из динамиков и чувствовать себя причастным к большой, великой истории.
А потом случился инцидент, после которого не то что слушать, а даже смотреть на ленинские иконоподобные лики стало немножко смешно…
Как-то раз наша классная руководительница крепко поссорилась с руководительницей класса параллельного. Что они не поделили, история умалчивает, однако междоусобица двух уважаемых педагогов длилась долго и зачастую принимала весьма своеобразные формы. Например, над доской в нашем классе висел большой цветной портрет дедушки Ленина, изображенного почти в полный рост и со взглядом, устремленным в видную только ему коммунистическую даль. А в параллельном классе то же место занимал Маркс – форматом поменьше, черно-белый и с кислым выражением лица: мол, не идет у меня «Капитал»… Руководительнице параллельного класса портрет явно не нравился, и она давала поручение кому-нибудь из учеников: сними Маркса, отнеси в класс «Б» и повесь там, а Ленина тащи к нам. Ученик исполнял приказ, но через сутки вожди оказывались на прежних местах. И всё начиналось сначала. Был даже неописуемый случай, когда в коридоре повстречались два парня из параллельных классов, державшие портреты под мышкой. До драки, кажется, не дошло, но друзья оказались в ссоре.
Что касается ссоры преподавательской, то она со временем утихла. Но гвозди, на которых держались портреты, от частых перевешиваний были уже сильно расшатаны.
И тут на сцене появился еще один важный персонаж, без которого бы не было нашего рассказа. Директор нашей школы (между нами называемый просто Шефом) вел в старших классах математику. Манера его преподавания отличалась большой экспрессивностью: когда он объяснял суть теоремы Ферма, от раскатистого баса дрожали стекла в коридоре. При этом Шеф так колотил мелом по доске, что весь пол около учительского стола под конец урока был белым.
В тот день Шеф особенно долго мучил доску – всю перемену объяснял непонятливым ученикам их ошибки в контрольной работе. Как раз в самый разгар бурного монолога в класс вошла молодая учительница литературы, урок которой должен быть следующим, и направилась к учительскому столу со стопкой учебников в руках. Шеф, уступая ей дорогу, чуть посторонился, оперся на доску…
И тут громадина ленинского портрета, вырывая с корнем гвозди и осыпая штукатурку, рухнула вниз, прямо на Шефа. Раздался хруст разламываемой фанеры.
Директор стоял, покачиваясь. Портрет с огромной дырой посередине был надет ему на шею, как воротник, а портретная рама медленно сползала куда-то на пояс. Через минуту, преодолев оцепенение, придерживая раму и бормоча «Ничего, ничего…», Шеф выбежал из класса.
А следующим уроком в параллельном классе была тоже математика. Наши девчонки успели уже туда сбегать и расписать все случившееся в самых ярких красках. И когда на пороге появился Шеф, его встретила гробовая тишина. Все с любопытством рассматривали директора, словно видели его впервые. И урок как-то не клеился.
— Ну, Коля, ну, решай же! Это же простейшее уравнение! — уговаривал Шеф вызванного к доске.
Колька, пытаясь сосредоточиться, задирал голову к потолку, встречался глазами с черно-белым Марксом и еле сдерживался от хохота. Остальные ерзали на стульях, шептались и чего-то ждали. Чего? Наверное, второго дубля. Но…не повторяется такое никогда.
Кажется, именно с того осеннего дня 1982 года вся державная символика стала постепенно превращаться в набор сюжетов для анекдотов. Правда, процесс десакрализации самого главного бессмертного божества замедлила перестройка, начинавшаяся под лозунгом «возвращения к ленинским нормам». Теперь Ленин считался не только творцом учения, недопонятого и извращённого его преемником Сталиным, но и первой жертвой сталинского произвола.
Помню, как я однажды принес в класс небольшую книжицу малоизвестных историков о последних месяцах жизни Ленина, который, умирая в Горках, мучительно диктовал своё политическое завещание, страдал от вынужденной изоляции и бунтовал против хамства Иосифа Виссарионовича по отношению к Надежде Константиновне. Брошюрка пошла по рукам, и наши девочки рыдали над ней, пожалуй, даже горше, чем над судьбой какой-нибудь Джейн Эйр. Мужская часть прятала слёзы и слушала, как наши новые кумиры на первых отчаянных рок-фестивалях, захлёбываясь от гнева, обращались к Родине:
Мне больно смотреть на тебя, Россия,
По горло увязла во лжи и коррупции,
В креслах высоких карьеристы засели,
Выполняя антинародные инструкции.
Что с тобой сделало послевоенное поколение,
Обуржуазившись в тиши кабинетов?
А что сегодня осталось от Ленина,
Кроме лозунгов и портретов?..
Это длилось недолго, года полтора-два. Солженицын с его «Архипелагом», Горький с «Несвоевременными мыслями», Бунин с «Окаянными днями» и Шмелёв с «Солнцем мёртвых» подкрались незаметно и расставили всё по местам. Мне лично для крушения последних иллюзий хватило подробностей самосуда над царской семьей, хотя к личности Николая II я большого уважения никогда не испытывал. Ленин для меня умер, как, впрочем, и его дело.
Кем я считаю Ленина сейчас – в год его 150-летия? Наверное, прежде всего глубоко несчастным человеком, дожившим до исполнения своей мечты и увидевшим, что создающаяся на его глазах система совсем не похожа на земной рай для всех трудящихся.
Да, он дал шанс родной стране сделать мощный рывок по пути прогресса, и многие этим шансом успели воспользоваться. Перечитайте прозу Андрея Платонова и попробуйте понять людей 20-х годов – одновременно страшных и по-детски наивных, не щадящих ни себя, ни других и думающих о болезнях и смертях так же равнодушно, как о каких-то привычных бытовых заботах! Они действительно любили и умели трудиться и точно знали, что будущее творится вот здесь и сейчас – в этом котловане, в этом паровозном депо. В их эпоху наблюдался невероятный подъём в области и науки, и искусства, невероятное раскрепощение в области нравов – вплоть до знаменитой «теории стакана воды». И в то, не замутненное буржуазными предрассудками время, родилось талантливое поколение, через двадцать лет победившее Гитлера. Это ли не плоды просвещения, которые ни за что бы не выросли, окажись у России чуть-чуть другая судьба.
Однако всё произошедшее дальше напоминает, скорее, смешной эпизод из какого-то фильма студии «Узбекфильм» о триумфальном шествии советской власти по Средней Азии. В каком-то отдаленном кишлаке впервые празднуют 8 марта. Освобожденные женщины Востока радостно расстаются с паранджами, и одна девушка, покидая праздник, прыгает в арбу к дожидающемуся её местному баю, который сразу же протягивает ей заранее заготовленную паранджу запасную. С тем они и уезжают – усталые и довольные. Кажется, Россия глотнув свободы в первое послереволюционное десятилетие, проделала похожий трюк с переодеванием. И провал социального эксперимента произошел на глазах ещё живого Ильича. Ей-богу, злейшему врагу не пожелаешь узнать на пороге смерти, что вся его жизнь была напрасной!
При этом я считаю Ленина очень талантливым человеком. Как-никак, все его 56 томов были написаны им собственноручно, а не бригадой придворных литераторов. У его публицистики был свой узнаваемый стиль – экспрессивный, афористичный, лёгкий. Многие мастера жанра – журналисты, критики, экономисты 20-х годов перенимали его приёмы, копировали его интонацию и, наверное, не только по причинам идейной близости. У безликих бездарей подражателей не бывает.
Другое дело, что ленинское творческое наследие не выдержало проверку временем. Всё-таки Владимир Ильич был мыслителем не того уровня, как Шестов, Бердяев, Розанов и прочие пассажиры «философского парохода». Философы Серебряного века мечтали о «революции духа», о том, как бы перевоспитать человека, чтобы сделать его более совершенным. Большая часть статей Ленина посвящена сиюминутным вопросам революционной борьбы, партийного и государственного строительства. Искать в них какие-то вечные истины нашим современникам незачем. Тем более никакого стройного «ленинского учения» нет и никогда не было, как бы коммунисты ни твердили, что оно «бессмертно» и «верно».
Поистине глубоким аналитиком и пропагандистом марксизма на русской почве был Г.В. Плеханов. Весьма оригинальная, хотя и местами попахивавшая фашизмом концепция большевизма, имелась у А.А. Богданова. Но власть в стране, увы, досталась совсем другому человеку, так зачистившему поле от конкурентов и претендентов на первенство, что даже достойных наследников у него не нашлось. Всё, чем могли заниматься профессиональные специалисты по научному ленинизму, призванные развивать учение – это вплоть до развала ССССР составлять и издавать цитатники и подогнанные под конъюнктуру момента комментарии к ним. И всё же, если бы Владимир Ильич всецело сосредоточился на творчестве и не лез в реальную политику, он бы наверняка запомнился как далеко не худший представитель своего жанра.
Ленин уже давно не с нами. Именно поэтому я не ратую за его вынос из Мавзолея. Не я его туда клал – не мне и выбрасывать, а если кого-то напрягает, что мумия содержится за счёт государства – так передайте её на баланс КПРФ, и дело с концом! Большевики же, как и любая религиозная организация, имеют полное право где-то хранить мощи своих святых и поклоняться им согласно своим обрядам.
Снос бронзовых Ильичей тоже меня не радует. Производя подобные ритуальные действия, мои цивилизованные современники мало чем отличаются от папуасов, издевающихся над идолами своих богов из-за того, что те не исполнили их желаний. Ошибки прошлого исправляются совсем другим способом!
Ленин умер и унёс с собой в могилу веру в то, что мир можно изменить с помощью революции, проливая океаны крови. Как жаль, что на осознание этого понадобилось целое столетие! Но возможно, что это – самый ценный из ленинских уроков, который должны были усвоить все мы, рождённые в СССР.
