Сентябрь девяносто третьего выдался на редкость унылым и пасмурным. Зелёной листвы оставалось ещё много, но и она, словно загнанная в тупик кошка, отвечала обречённым шипением на каждый порыв промозглого осеннего ветра. Наших героев мы находим здесь на детской площадке. В одном из маленьких двориков огромной и потерянной страны.
Наклонив голову набок, Катюша, словно загипнотизированная, глядит в одну точку. Мерный скрип качели… Стон беспризорного ветра… И старик с чахоточным кашлем, который курит привычную послеобеденную папиросу на захламлённом балконе, что выходит во двор.
Сегодня Катерина Сергеевна не пошла в садик, чему сначала даже обрадовалась. Ей там не нравилось. Ей не нравились мальчишки, постоянно норовившие стукнуть её и убежать, не нравились девчонки, которые визжали как поросята, даже если им было совсем не больно. Она смотрела с неприкрытым отвращением, когда те специально поднимали рёв, чтобы привлечь внимание воспитателей. «Ох уж мне эти воспитатели! – часто думала она. – Вроде взрослые, а слушаются детей!»
Катерина Сергеевна (как любили называть ее мама и воспитатели) всегда гордилась тем, что в отличие от многих не была ревуньей. Пусть и девочка, но не ревунья! Лишь иногда, когда ей было больно по-настоящему, когда в груди разливалась едкая кислота, она тихо плакала подальше от всех.
А вот её пятилетний братик, что носится где-то поблизости и рубит все без разбора растения во дворе какой-то палкой, плакса тот еще, да к тому же ябедник. «Ма-а-а-м, она меня стукнула!», «Ма-а-а-м, она меня ду..аком обзывает!». Вечно это «мам, мам, мам!» Такого законченного плаксу и «нюню» она еще не встречала за все свои не полные семь лет. К тому же этот дурачок не блистал здоровьем и часто лежал в больницах. И маме приходилось быть вместе с ним. Катя неделями жила у противной бабки в пропахшей кошатиной и лекарствами квартире. Старуха плохо слышала, целыми днями молилась, а на ночь ставила свои страшные зубы на полку. Глядя на них, Катя начинала верить в смерть. С каждым возвращением домой Катюше казалось, что в маминых глазах иссяк ещё один маленький лучик… А потом она и действительно слегла в больницу, только уже одна, без Коли. А этому дурачку словно всё до лампочки!
– Мот..и! – прокричал Коля, подбежав к сестре, и с налёту ударил палкой по ветке над её головой. – Ве..толётики!
И куча вертолётиков посыпалась с дерева прямо на Катю…
– А ну дай! – потянулась она за палкой. Коля успел вовремя убрать её за спину.
– Давай сюда! – она подалась вперед и схватила брата за пояс штанов, но Коля вывернулся и отступил на несколько шагов назад. Он остановился как вкопанный и смотрел на сестру большущими испуганными глазами, пряча за спиной свой световой меч.
– Давай быстро! – требовала она.
Приоткрыв рот, Коля продолжал соблюдать безопасную дистанцию. С минуту длилось это молчаливое противостояние, пока Катя, наконец, не откинулась на спинку качели.
– Ду-р-р-ак! – заключила она.
– Са-са-сама… – замямлил Коля и скорчил гримасу, собираясь вот-вот захныкать.
– Ну, давай, заплачь! Давай! – подбадривала Катя. – Мамы здесь всё равно нет! И это с ней… из-за тебя!
Глаза брата уже блестели.
– Ду-р-р-ак! Плакса! – в очередной раз констатировала Катя и с отвращением отвернулась.
Со стороны могло показаться, что Катюша внимательно всматривается в ни чем не примечательные стены старой и обшарпанной хрущёвки. Но на самом деле она не видела ни этого динозавра ушедшей эпохи, ни далёкие верхушки современных «свечек». Она больше не слышала отчаянного шипения осени и как старик в очередной раз захлёбывается в приступе чахоточного кашля, как кто-то где-то пытается выдавить из скрипки хоть пару настоящих нот. А главное… Она почему-то до сих пор не слышит наигранных всхлипов!
Катя медленно повернулась к брату. «Эй!» – бросила она и насторожилась. Тот стоял, понурив голову. Она окликнула его ещё несколько раз… С кошачьей лёгкостью вскочила с качели и в два прыжка через лужи оказалась рядом с Колей. Указательным пальцем быстро подняла его подбородок и заглянула в глаза.
– Коля?! – вопрос сам собой слетел с губ, словно она сравнивала давно знакомое имя с этими чужими вмиг повзрослевшими глазами. Она всмотрелась в них пристальнее и вдруг почувствовала, как где-то в груди в районе солнечного сплетения медленно растекается едкая кислота…
– Коля! – её глаза быстро наполнились слезами. – Коленька!
Она обнимала его крепко-крепко еще очень долго и продолжала плакать, а он не проронил ни слезинки.
