– Какие веселые у тебя гости, дедушка.
– Да, им если с утра не снесу чего-нить, так они уже сидят на изгороди, ждут. А то и в окно начинают стучаться…
Чем севернее закоулок земли, тем меньше в осени прощального тепла. Тем быстрее кутаются околевшие дороги в первый снег. И ты почти не замечаешь, как на пороге оказывается декабрь. С его появлением к дедушке в садик на яблони слетаются стаями воробьи, синицы и снегири. Бывает, прилетит парочка дятлов. Но особое событие всегда – сойка: яркая, крупная птица. Она здесь редкий гость. Но если уж прилетит, приоритет всегда за ней. Мелочь крылатая разлетается по веткам и освобождает кормушку. На фанерке заботливой дедушкиной рукой рассыпана крупа, семечки и крошки хлеба.
Раньше сойка прилетала чаще. Когда еще дедушку звали «помочь» со скотиной. Дедушка, охотник и рыбак с солидным стажем, с тех пор как перестал ходить в лес, этим и зарабатывал на жизнь. От забитой им коровы или свиньи ему всегда оставались по крайней мере порция мяса и какие-то деньги. В те времена зимой над крыльцом еще обычно висел смачный кусок сала. Ради него-то сойка и прилетала. А теперь все больше по памяти доброй навещает.
В последнее время дедушка все чаще вспоминает свою жизнь в лесу. Как за зверем ходили, как рыбные места новые открывали. Говорит, рыбы было столько, что не унести. Преувеличивает он, как любой рыбак, или же и вправду так богаты были здешние озера и реки, в лесу он именно жил, и сейчас, наверное, яснее всего понимает это. Поэтому так спокоен, и нынешняя жизнь его размеренно течет сама по себе.
– Дрова вот летом нанимал расколоть, у самого сил нет, ноги болят. Сколько раз Женьке говорил, приехал бы из города, помог. Но его разве же дозовешься. В этом году раз и был-то всего. А за два дня – это ж разве помощь. Приехали оравой. Им на речку бы купаться. Им же тут зиму не жить. А у меня угол у дома, ишь, просел совсем. Щели уже чем придется забиваю. Тряпьем разным… А Вовка что, он работает, у него и свои дрова, конечно, имеются, тоже колоть надо. И дом, и хозяйство. Одна радость у меня – правнучка. Ездил давеча к ним. Наташка отругала, что картошку приволок. А как иначе. Поди ж на зиму не накупишься, а мне одному столько куда. Гостей у меня не бывает. Акромя птиц. Это раньше, пока здоровый был, приходили. А ей Даринку кормить. Красавица ведь растет. Глазища большие. Резвая. Деда, спрашивает, ты почему такой хмурый. А какой такой хмурый. Обычный, старый я. Старый… Без бабки худо мне. Как ушла, так все забросил. Сил нет ни пол вымыть, ни суп сварить. Да и для кого. Для самого себя охота ли…
Как бабушки не стало, дед действительно сдал. Но на ней держалось не только хозяйство. На ней держалась любовь, притягивавшая к их гостеприимному дому сыновей и их семьи. Она рассказывала сказки капризничавшим внучкам, которые категорически отказывались спать. Она пела веселые частушки за праздничным столом. Она пекла пышные колобки с картошкой и угощала ржаными сканцами с пшённой кашей. Она подписывала открытки на дни рождения и звонила по пятничным вечерам в город младшему сыну, чтобы узнать, как дела у «сладушек»… После тяжелой болезни и смерти жены дедушка очень быстро понял, что ушла она не одна, что вместе с ней от него ушли и те, о ком она заботилась.
– Каникулы скоро. Надо для малой санки починить. А то приедут, а ей скучно будет. Резвая она, как егоза, не сидит на месте. Не успеваю я за ней…
От крыльца до калитки 16 с половиной шагов. Когда-то было больше. Я оборачиваюсь, безответно машу рукой. В многозначительном затяжном молчании дедушка смотрит в окно, но при этом глубоко в никуда. Наверное, в то время, когда все было иначе. Но лишь об одном жалеет. Нет, не о том, что мало был дома и мало отдал тепла родным. А о том, что постарел, и уже не пойдет на Красную гору или в Темный лес. Не будет пробираться через болота за самой сладкой морошкой. Не поймает вертлявую щуку. Не погладит по лохматой рыжей голове своего единственного друга Буяна.
