В молодости я с друзьями частенько колесил по нашей стране. Остановились как-то переночевать недалеко от Таллина, разбили палатку на берегу вялотекущей реки. Вязкая, тягучая как многолетнее вино, тёмная вода лениво облизывала песчаные бока обрывистых берегов. Солнце спелым апельсином скатывалось за горизонт. Сгущался вечер. Уходящие белые ночи блёклым киселём пропитали невнятные июльские сумерки. Недалеко, в ста шагах от нашего лагеря, пестрела одинокая палатка.
Костёр собрался скоро. Валежник, затрещав, взялся дружно и основательно. Друзья подобрали сухих дровишек, и вскоре бивачный костерок зарделся жародышащими углями. Настроение – шашлыковое, и вот наконец дурманящий запах жареного мяса аппетитным облаком накрыл засыпающую округу.
Из соседней палатки вылез человек, осмотрелся и, увидев огонь, направился в нашу сторону. Чем ближе он подходил, тем больше мы поражались его размерам. Огромного роста атлетическая фигура довольно быстро приближалась.
– Tervist, – поздоровался хмурый гигант, протягивая здоровенную ручищу, и только тут мы заметили, что левый рукав дорогого спортивного костюма был безжизненно пуст.
– Привет! – моя кисть утонула в его ладони. – Давай к столу, – дружелюбно пригласил я.
За шашлыком разговорились. Бывший спортсмен, метал молот. В прошлом году выиграл крупный турнир, на радостях выпил, много и неумело. Проспал, не шевелясь, шестнадцать часов, придавив могучим телом левую руку. Отекла она, задохнулась, омертвела. Ампутировали. Вместе с рукой потерял спорт, друзей. Ушла подруга. Остался один. Второй месяц живет в палатке, жалеет себя, печалится.
– Утроом, ко мне, на чаай, – пригласил и ушёл, чуть сгорбившись.
Парни уснули. Мне не спалось. Я думал об огромном эстонце, ещё недавно успешном спортсмене, а ныне покинутом и подавленном, запертом своим сознанием в этом тихом местечке. Нестерпимо захотелось чая. Я спустился к реке, зачерпнул котелком воды. В полуметре от меня из воды торчал старый древесный корень. Мрачная личинка подёнки медленно выползла на него из воды, остановилась, будто задумалась на мгновение, затем дрогнул, лопнул старый ужасный покров, появилась головка, спинка, и что-то скомканное за спиной. Прямо на глазах, мелко дрожа, это что-то крепло, расправлялось, превращаясь в чудесные белоснежные крылья – рождалась эфемерная прелестная бабочка. Ещё миг, и она, взлетая, в первом полёте сбрасывала надоевшую за долгое подводное время оболочку. Казалось, вся река превратилась в космическую стартовую площадку. Нимфы поднимались на поверхность воды тысячами, перерождались и взлетали, образуя снежнокрылую круговерть. Живое облако росло, множилось, поминутно превращаясь в многоликие фантастические фигуры.
Я, зачарованный, замер… Непонятный звук заставил меня оглянуться. Я увидел стоящего у своей палатки эстонца. Скомканные невнятные звуки, пробиваясь сквозь шелест крыльев, едва доносились до меня. Он пел! Сначала голос неуверенно дрожал в ночи. Казалось, зависло, остановилось время. Лишь крепчал, набирая полную силу, голос. И тут началось! Река вскипела от обилия кормящейся рыбы. Высокими сильными нотами выпрыгивала рыбная мелочь. Тяжело, низко бухала, поедая павших мотыльков, крупная рыба. А он пел всё сильнее, лучше и, помогая себе, дирижировал здоровой рукой. Культя предплечья, стараясь догнать полновесную руку, отчаянно билась в пустоте рукава…
Когда его пение смолкло, кружевная метель рассыпалась. Одна часть – белым шелестящим шарфом скрылась за поворотом реки, другая – рухнула в воду, копошась слабеющими в тяжёлой воде крыльями, и уже сытые, ленивые рыбные рты вяло шамкали белоснежное покрывало…
Я не заметил, как подошёл к нему.
– Я никкогдаа не пел! – воскликнул эстонец. – Что этто? – спросил он, глядя на улетающих вдаль мотыльков.
И тут я вспомнил: отец рассказывал мне про это необычное явление – массовый вылет бабочек-однодневок.
– Это метелица, так у нас говорят.
– Меттээлица, меттээлица – этто я никкогдаа не забуду, – повторял потрясённый эстонец…
***
Один большой двадцатилетний глоток жизни, и вот я, уже зрелый мужчина, гуляя по зимнему Стокгольму, натыкаюсь на афишу. Лицо с афиши показалось знакомым. Я, несомненно, встречался с этим человеком. Заметив мой интерес, Роланд, шведский партнёр с русскими корнями, произнёс:
– Я знаю его. Это известный певец из Эстонии. Уже лет десять, каждую зиму, приезжает на гастроли. Потрясающий голос.
Мы ещё долго бродили по Стокгольму. Неожиданно завьюжило, замело, и мы спрятались от непогоды под крышей торгового павильона. Народу было немного, но один человек, изучающий рекламу и стоящий ко мне спиной, выделялся огромным ростом.
– Метель, такая же как дома, – задумчиво, почему-то вслух произнёс я.
– Нээт, не меттээль, мне одиин русский сказал, этта – меттээлица, – медленно поворачиваясь, произнёс улыбающийся гигант…
