Уже три года Анатоль не брал в рот ни капли спиртного. И не тянуло. Даже жить стал по-новому: работягой заделался. У кого крыша течет — залатает; у кого дрова высохли — одним махом разобьет.
…а жил Анатоль через стенку с Жекой. Он [Евген] приехал три года назад в это маленькое сельцо вблизи гор. Год назад с кухаркой Лизой поженились, да вот и первенец скоро на свет появится.
<…>
Как-то вечером Анатоль сидел на лавке, добирал сушеный подсолнух. Тут Жека мимо проходил… Сел на лавку, оторвал с пол-ладошки полупустышек и тоже начал щелкать. Разговорились. Анатоль закурил, предложил Жеке, да только и забыл, что он не курит. Беседовали о многом, хотя и тема была одна — жизнь.
— Эх, Анатоль, как же мне сейчас хорошо живется! Ты даже не представляешь… Люблю все-таки эту жизнь. Да, — он кивал головой.
— А раньше-то что… — тут Анатоль не успел закончить.
— Про раньше вообще не люблю вспоминать.
…повисла тишина, да такая ядовитая, да такая мучительная. И как назло — ни одна собака не гавкнет у соседей.
— Попутал бес когда-то, — заговорил Жека. — Уже не помню где, но понюхал пакет. Месяц, два через неделю… Потом вообще чуть ли не каждый день. Зацепил меня горбуном прямо в грудь этот яд. Через полгода нашарил укол. Больно было, — посмотрев себе на руки. — А потом приятно, — он говорил медленно, отделяя паузами два-три слова. Голос его дрожал, а глаза блестели. Анатоль не рассчитывал на такую откровенность, но, услышав его слова, выбросил ломоть подсолнуха куда-то в сторону и повернулся прямо лицом к Жеке.
— Давно?
— Где-то лет семь назад. Да свел меня друг заклятый Тима, который уже давно лежит в сырой… Он и первый мне дал ложку с порошком. Шприцов у нас в аптеке не было, приходилось воровать из местных аптечек. У бабки своей все перетаскал, — Жека все говорил и говорил. — Потом и деньги начал тащить… Тащил и часы, барахло всякое с чердака, даже самогонный бутыль упер за пакетик друга. Я его «другом» называл, пока гнить не начал.
Анатоль, мужик в возрасте, замер статуей; молчал, такое было ощущение, что и не дышал.
— Три года сидел на игле. Там, где жил раньше, все стороной обходили, а бабки кости кислотой полоскали. Иной раз проходишь мимо них, чувствуешь, как жадно и беспощадно они тебя обсуждают. Я не мог на работу устроиться, даже в колхоз не брали чернорабочим. А деньги нужны были, — тут Жека почесал колено и продолжил. — Потом и в чужой дом полез. Раз хозяин застукал и пустил в меня лопату; чуть не убил. А потом я понял: если не завяжу, то мое сердце почернеет прямо в живом теле. Да тут поп попался мне на дороге… Я начал просить помощи.
…в церковь ходил, молился кому-то, ставил свечи. Все равно тянуло… Потом надел на себя два креста на толстой цепочке. А поп увидел и сказал: «Ты можешь хоть десять крестов на себя нацепить, Евген. Но если ты не веришь в бога, хоть лоб расшиби». Он мне дал почитать Библию. Это первая книга, которую я прочитал полностью всю… И не зря.
Через два месяца почувствовал в себе облегчение. Душа не тянула вниз… С порошком завязал. А еще через три месяца, на Крещение, искупался в проруби святой. Заболел, причем сильно, вот тебе и кара небесная за грехи мои. Температура под сорок, лихорадка… Агония. Но вера помогла. Да и полностью меня излечила от недуга злоклятого. Хотя и говорят бывших наркоманов не бывает, но пока — тфу-тфу-тфу, — и постучал по скамье.
…в краю гор уже появилась огромная луна, да такая большая. Казалось, что она катится ровно, беззвучно и чисто.
