В Петрово Алёша приехал с дальней родственницей тётей Машей.
Тётя Маша жила в маленькой комнатушке при гостинице. Здесь же и работала, занимая все штатные должности: директора, администратора, дежурной, уборщицы, прачки.
Каждый день заботливая тётя водила его на речку, где они подолгу плескались в воде — она учила его плавать .
В этот день Алёша пришёл к ручью сразу после обеда. И только он улёгся на свою рубашку, как услышал чьи-то шаги. Незнакомая старушка в длинной сборчатой юбке и чёрной кофте перешла через ручей и стала выбирать себе место, видимо, собираясь отдохнуть. К его удивлению, она опустилась на колени и начала рвать траву.
Алёша оделся и подошёл поближе:
— А кому вы это рвёте?
Она подняла голову, взглянула на него маленькими как угольки и быстрыми глазками.
— Эт… чей же?
Алёша сказал, что приехал к тёте Маше.
— Ну чего же руки в брюки стоишь? Помог бы!
— А зачем вам так много? — не унимался Алёша.
— Козе… кому же ещё? — буркнула старушка под нос. - Корове не нарвёшь…
— Так пусть она сама ест, — улыбнулся мальчик.
— Чего ты такой любопытный? Садись на колени да рви.
Алёша последовал её совету. С непривычки трава обжигала ноги, колола колени, но постепенно он приспособился: встал на корточки, работа пошла быстрее.
— Рви, рви, — подбадривала старушка, — а я тебя за это молоком угощу. Козьим…
Глаза у мальчика заблестели.
— Бабушка, а как же вы меня угостите? — смутная тревога закралась в его сердце. — Я же не знаю, где вы живёте.
— Да как… Видишь вон там колодезный журавль качается, а рядом мой дом стоит. Придёшь, напою тебя… парненьким. Только кружку прихвати с собой…
— Я принесу свою кружку, обязательно принесу.
— Ну рви, рви, а молоко вечером будет.
Как только траву сложили в мешок, Алёша во весь дух пустился к Дому колхозника.
— Тётя Машенька, — еле переведя дух, сказал он, — мне нужна кружка или банка.
— Для чего же? — удивилась тётя Маша.
— Для молока… козьего.
Время тянулось бесконечно, солнце никак не опускалось за темнеющий вдали лес. Наконец оно скрылось. Алёша взял приготовленную тётей Машей алюминиевую кружку.
— Я аккуратно, не разолью ни капельки!- радостно крикнул он с порога.
— Будет литься — отпей! — улыбнулась ему вослед тётя Маша.
И он вприпрыжку побежал к дому около колодца.
Света ещё не зажигали, и окна тускло поблёскивали в наплывающей темноте. Дверь в бабушкином доме была заперта, Алёша тихо постучал. Но никто не открывал. Он подождал немного и постучал громче. Опять тишина. Тогда он постучал ещё — кружкой о металлическую ручку.
За дверью послышался шорох.
— Эт… кто тут? — спросил знакомый бабушкин голос.
— Это я, — отозвался Алёша.
Щёлкнула щеколда, и старушка появилась на пороге. Она смотрела на него в упор, и, кажется, не узнавала.
— Ты чего?
Алёша сжал в руке кружку и не мог сказать ни слова. Он не мог понять, неужели она вправду забыла его?
— Вы говорили…- выдавил из себя и умолк.
— За молоком, что ль? А я ещё не подоила.
Он облегченно вздохнул. Конечно же, она не забыла.
Старуха ушла. А он примостился на ещё неостывшем валуне и стал смотреть на небо, на дверь.
Ждал он долго. В доме зажгли лампу, свет закачался на цветных занавесках. Стало темно и холодно. Алёша подтянул колени к подбородку, сжался в комочек и сидел, боясь пошевелиться. А старуха не выходила.
Очнулся Алёша лишь тогда, когда к нему прикоснулись руки тёти Маши, большие и тёплые. Она помогла ему подняться, закутала мягкой кофтой, и они медленно пошли домой.
Луна освещала им тропинку, лаяли где-то собаки, скрипела не закрытая кем-то на ночь калитка. И только теперь Алёша заплакал. Обильные, детские слёзы постепенно успокаивали его обиженную душу. И как во сне доходили до него слова тёти Маши. Она говорила, что не любит козьего молока, что пробовала его в детстве, оно хоть и сладкое, но дурно пахнет…
