Сергей Юрьевич заплутал. Бредущий из одного конца города в другой, он и не думал, что может настолько утопиться в ранней черноте южной ночи. Огонек за огоньком возникали сигареты около его набухших от суетной болтовни губ. Сергей Юрьевич отстранился от правильного пути еще в самом начале, когда помыслил свернуть за угол, за которым его ожидал рой новых неведомых маршрутов. Знойным песчаным ветром на него налетели сомнения, зачем и почему вообще куда-то должно идти. Ведь на улице август, а в августе ходить возбраняется категорически. Возбраняется его собственным Я.
По пустякам Сергей Юрьевич думал часто. Некоторые воспринимали его овсяные бредни как ранний маразм. Сергей Юрьевич принял на грудь пятьдесят лет жизни. Но и в пятьдесят можно заплутать — и гораздо легче, чем в двадцать пять. Нет, определенно необходимо было двигаться дальше. Сыпь мошкары и навязчивые цикады грызли слух немолодому человеку. Но ведь так было гораздо спокойнее: чувство одиночества смягчается, и уверенность в шаге нарастает. За поворотом его ждет интересный разговор, быть может, последний в его жизни. За поворотом — новая идея, которая предоставит Сергею Юрьевичу выбор. За поворотом — все другое и как будто бы ни отсюда.
За поворотом Сергей Юрьевич встретил тростинку, нагого человека, жадно пытающегося забраться по стене в чернеющую дыру окна.
— Вы что это делаете, любезный? — Сергей Юрьевич потянул человечка за волосатую ногу, пытаясь вернуть на землю.
— Как что? Лезу… — человечек приподнял правую бровь, так он обычно удивлялся.
— Я вижу, что вы лезете. Вопрос, куда вы лезете?
— В чужую квартиру…
— Вы — вор? — Сергей Юрьевич решил продолжить задавать глупые вопросы..
— Нет, я не вор.
— По чужим квартирам лазают только воры.
— А я не лазаю, я лезу…
— Но ведь до этого были еще квартиры.
— Это первая.
— Хорошо. Зачем? — Сергей Юрьевич был интеллигентом.
— Потому что больше нет сил.
— Жить без денег?
— Жить с открытыми глазами.
— Можно подумать, вы лезете, чтобы вам их там выкололи…
— Нет. Просто там темно. Вот и все. Если вы еще не заметили, в нашем городе во всех окнах горит свет, и во всех квартирах стоит жуткий гул от обсуждений и продумываний-додумываний чужих жизней. Поэтому я и лезу в эту пустующую квартиру.
— Так вы буддист? — разгадал Сергей Юрьевич.
— Я определенно кто-то есть. Некто пережидающий, — ответил нагой и провел рукой по лысой голове.
— Но чего пережидать-то? Переждать можно только то, что когда-нибудь закончится…
— Я жду, когда надорвется прядь Времени. Когда землеройки будут пущены по книге мертвых, и откроются новые пути отступления. Когда ты наконец приведешь за собой своих единорогов и павлинов и отпустишь их с поводков… Когда надорвется прядь Времени, все станет казаться вечным, и самой Вечности придадут огромное значение. Ты скоро об этом узнаешь…Очень скоро об этом узнаешь. А пока просто смотри, как я залезаю в пространство космоса и закрываю за собой дверь, потому что внутри только я, и больше никого. Внутри — зеркальное озеро, и лицо каждого изуродовано в этом космосе, но лучшего выхода из хаоса я не вижу. Поэтому, Сергей Юрьевич, шли бы вы домой. А там уж и узнаете обо всем…
— Но какие к черту павлины и единороги? Что за желтодомная чушь?
Форточка поддалась фигуре, и та вплыла в нее, аккуратно затворив за собой.
На следующий день Сергея Юрьевича выносили из квартиры вперед ногами, а по всему городу стояли изрешеченные горящими окнами дома. И только в одном зияла манящая черная Пустота.
