Капля росла. Она росла из грязного облупленного крана, но была поразительно прозрачна и чиста.
На её поверхности отражался окружающий мир: разрушенный кафель стен, муха, запутавшаяся в изящной, но крепкой паутине, грязный пол, заваленный непонятным хламом, ржавые решётки на окнах с осколками стекла и многое-многое другое.
Капля была ещё совсем маленькой и ужасно тяготилась своей несвободой.
Ведь она помнила мощь ревущих водопадов и стремительный поток горных рек, которые потом превращались в закованные бетоном каналы и лабиринты ржавых труб, где она теряла последние силы.
Но Капля росла.
Она стала настолько прекрасна, что даже паук, совершенно ошарашенный таким изяществом, забыл про слабо копошащуюся возле его ног муху и застыл в оцепенении.
И вот Капля оторвалась от своей пуповины – горлышка крана – и наконец-то получила долгожданную самостоятельность.
Но что это? Вместо желаемой свободы она получила ещё большую привязанность.
Какая-то неведомая сила неудержимо влекла её вниз, в темноту, в неизвестность, а воздух сопротивлялся, стараясь разорвать её на части.
Она отчаянно боролась, сохраняя себя, свою целостность, и не понимая смысла всего происходящего.
Она падала, переливаясь в пронзительно ярком солнечном луче, видимо, совершенно случайно залетевшем в это мрачное царство темноты.
Падение было коротким.
Дальше был удар, и она разбилась на множество мелких-мелких брызг, которые в последний раз увидели всю грязь и красоту окружающего её мирка.
И в свой последний миг она поняла, что в этом отражении и был заключён весь смысл её короткого существования.
Каким-то неведомым образом, все капли на свете – в морях и океанах, ручейках и реках – запомнили то, что увидела Капля.
И несущего смерть паука, и дрожащую от ужаса муху, и случайного человека со своими надуманными радостями и печалями, и ржавый замок, всю жизнь провисевший, охраняя чужое добро, и крепкую решётку, помнящую тепло тысяч рук, жаждавших свободы.
…А где-то наверху рождалась новая Капля, такая же чистая и прекрасная, как и её предшественница.
