Виктор Абрамов: «Клиберн повлиял на мой выбор»

{hsimage|Виктор Абрамов и его ученицы||||} Перед концертом мне удалось побеседовать с Виктором Эммануиловичем о его педагогах, студентах, предпочтениях в музыки и живописи, о любви к труду, профессии и … симпатии к железной дороге.

— Когда вы определились в выборе профессии, и был ли кто-то, кто повлиял на этот выбор?

— Когда в семь лет я пришел учиться в общеобразовательную школу, там был кружок рояля. Я пошел учиться в этот кружок, естественно, по настоянию родителей, поскольку сам классическую музыку знал очень плохо и очень редко ее слышал, правда, слушал по радио и на пластинках. В основном это были вокальные сочинения – романсы, арии, песни, фрагменты опер.

— В вашей семье кто-то увлекался вокальной музыкой?

— Нет, просто мне это было интересно, и я очень много пел в детском возрасте. Думаю, что это повлияло на развитие слуха, принесло определенную пользу в самом начале. Но, учась в кружке игры на рояле, совершенно не собирался становиться музыкантом. Когда мне было где-то одиннадцать-двенадцать лет, состоялся Первый конкурс им. П.И. Чайковского, на котором победил Ван Клиберн. И вот тогда я с большим интересом слушал все передачи с конкурса (телевизора тогда не было) и бежал скорее в магазин, чтобы купить пластинки с его записями. Особенно мне нравился третий концерт Рахманинова и первый концерт Чайковского. И можно сказать, что Клиберн повлиял на выбор моей профессии. Поэтому я поступил сначала в музыкальную школу, а в 14 лет уже в музыкальное училище.

— Кто были ваши педагоги?

— Очень интересный педагог был у меня в музыкальном училище – замечательный пианист Андрей Владимирович Кондратьев. Он в свое время начинал учиться у Генриха Нейгауза. А перед поступлением в Ленинградскую консерваторию я играл Павлу Алексеевичу Серебрякову. Но у него было всегда невероятное количество учеников, и он посоветовал мне поступить к его ассистентке Галине Владимировне Яковлевой, которая потом стала Митчел, обещая периодически меня наблюдать и слушать. Галина Владимировна была очень образованным музыкантом, я бы так сказал, хорошим режиссером: знала, как каждая нотка, взятая в первом такте, отзовется в последнем.. А Павел Алексеевич сдержал свое обещание и часто меня принимал. Режим дня у него был такой: к шести утра он приходил заниматься в консерваторию, потом у него были разные дела, связанные с тем, что он занимал пост ректора. С четырех часов дня он начинал заниматься с учениками. А после занятий у него был концерт в филармонии, где он часто играл. И вообще когда он успевал хотя бы обедать, мне до сих пор не очень понятно. Он иногда слушал меня в своем кабинете, но частенько приглашал к себе домой, причем назначал урок на двенадцать ночи, и обратно можно было вернуться только на такси.

— В каком учебном заведении началась ваша педагогическая деятельность?

— Моя педагогическая деятельность началась первого августа 1970 года в Петрозаводской консерватории, которая тогда была филиалом Ленинградской консерватории. Он только что открылся в 1967 году, а я приехал в 70-м. Было лето, никого нет — вот так начался мой трудовой 40-летний стаж.

— Сорок лет — это очень большой срок. Вы помните своего первого ученика?

— Безусловно. Моя первая ученица, Светлана Михайловна Кулюкина, работает уже много лет в Мурманском музыкальном училище. У меня учится уже ее ученица. Еще одна моя выпускница, Татьяна Михайловна Шарова, работает в городе Иваново в музыкальном училище. Она долгое время была заведующей фортепианным отделением. Несколько раз она меня туда приглашала и с концертами, и с мастер-классами, и даже с учениками я туда ездил, был председателем жюри детского конкурса. Татьяна Михайловна получила звание заслуженного работника культуры России. Вот такие мои первые ученики. Неплохие!

— Скольких пианистов вы воспитали за свою многолетнюю педагогическую жизнь?

— Больше ста.

— Поддерживаете ли вы связь с ними?

— Конечно, со всеми это просто невозможно! Некоторые находятся вне пределов досягаемости: живут в других странах – Украине, Германии, Австралии. Но с некоторыми поддерживаю долгие годы хорошие, теплые отношения.

— Несомненно, есть выпускники, успехами которых вы особенно гордитесь?

— Во-первых, это Людмила Ремовна Фридбург, которая работает на кафедре специального фортепиано консерватории. У нее много хороших учеников, она играет в разных городах, не только в Петрозаводске, но и в Туле, Мурманске. Затем у меня был совершенно замечательный ученик, который, к сожалению, умер два года назад. Он жил в Санкт-Петербурге. Это пианист-виртуоз Михаил Юрьевич Аптекман, который получил звание заслуженного артиста России задолго до меня. У него был потрясающий слух и блестящая техника: он оканчивал консерваторию с рапсодией на тему Паганини Рахманинова! Но выбрал себе немножко другую стезю. Долгое время он работал с знаменитой певицей Мариинского театра Галиной Каревой, с Аллой Баяновой, которой в свое время Вертинский дал путевку в жизнь. Он был совершенно уникальным аккомпаниатор, который мог исполнять с равным успехом и классику и эстраду.

— Какие качества в своих учениках вы цените больше всего?

— Прежде всего я ценю любовь к труду. Мне кажется это самое главное. В наше время, особенно в последнее десятилетие, появилось увлечение Интернетом, когда заниматься некогда, потому что ученики сидят в контакте и переговариваются. Очень многие талантливые люди могли бы сделать гораздо больше, но из-за того, что они вот так вот разбрасываются – им все интересно! – им не хватает времени, чтобы нормально и вовремя выучить произведение.

— Скажите, изменилось ли в обществе отношение к преподавателю музыки за последние сорок лет?

 — Не только к преподавателю, но и вообще к музыке и культуре очень изменилось. И я бы сказал, что это произошло в последние двадцать лет. Профессия стала непрестижной. Сейчас престижно не то, что духовно, а то, что дает материальную уверенность. При этом разрыв между так называемыми «звездами» (я не люблю это слово), как например Мацуев, Луганский, Березовский, которые получают громадные деньги за концерты, и пианистами «второй руки», которые за то же самое получают гроши, очень велик. И частенько последние играют не хуже, чем пианисты первого класса. Но они не попали в этот первый эшелон, и поэтому влачат полунищенское существование. Самое грустное заключается в том, что детей не очень охотно родители отдают в музыкальные школы. Это проблема и в училищах: даже тех, кто закончил музыкальную школу и мог бы учиться дальше, родители часто отговаривают идти по этой специальности и отправляют на бухгалтера, юриста… на ту специальность, которая может принести доход.

— Произведения каких композиторов преобладают в репертуаре ваших студентов?

— Я бы сказал так: я чувствую, кому надо поначалу давать Шопена, кому Шумана, кому Бетховена. Я не могу сказать, что всех воспитываю в одинаковой репертуарной политике. Ничего подобного! Очень по-разному. Естественно, что некоторые ученики могут играть самые сложные произведения Листа, Брамса, Рахманинова. А некоторые вообще этого никогда не сыграют. Пытаешься что-то давать и «против шерсти», чтобы чему-то научить, а на государственном экзамене стараешься дать произведения «по шерсти», чтобы ученик мог показать свои сильные стороны.

— Вы ведете активную концертную деятельность. В каких городах публика оказывает наиболее теплый прием?

— В последние годы интерес к музыке, к сожалению, упал. Все организации музыкальные, и филармонии, и училища, колледжи, находятся в таком финансовом положении, что лишь бы свести концы с концами, оплатить счета за отопление и выплатить зарплату педагогам. На большее очень редко что-то остается. В те годы, когда финансовое положение было лучше, действительно можно было говорить о развернутой концертной деятельности. Было достаточно много поездок в Иваново, Тверь, Мурманск, Вологду, Сыктывкар, Череповец, Архангельск. Сейчас все это до минимума сокращено. В последнее время появилась Финляндия, вдруг стали меня приглашать в консерваторию Йоэнсуу, где я уже сыграл два сольных концерта и дал мастер-классы. В прошлом году я подготовил программу к 200-летию со дня рождения Шумана, одного из моих любимых композиторов, и эту программу исполнил в Мурманской филармонии и в Финляндии. Принимали очень хорошо и там, и там.

— В Карелии существует своя профессиональная композиторская школа. Случалось ли вам исполнять произведения карельских композиторов?

— Очень много. Это зачастую были первые исполнения, я как бы давал жизнь этим произведениям: фортепианные концерты – Г.А. Вавилова, В.Н. Угрюмова, В.К. Кошелева; сонаты – штук восемь Вавилова, две сонаты А.С. Белобородова, три сонатины Б.Д. Напреева, вариации и пьесы Угрюмова. Всегда это было интересно и удачно.

— Работаете ли вы над произведениями современных авторов?

— Смотря, что считать современными? В мое время современными считались Прокофьев и Шостакович. Я играл концерт петербургского композитора, ученицы Шостаковича Галины Уствольской. Именно с этого события началась моя активная концертная деятельность. Исполнял сочинения современного американского композитора Сэмюэла Барбера: концерт, сонату, пьесы. Ну а композиторов 21 века не играл.

— Вы играли когда-нибудь в камерных ансамблях?

— Да. Очень много было сыграно, порядка 20 камерных сонат с профессором нашей консерватории Климентием Иосифовичем Векслером. Мы с ним играли и в Петрозаводске, и за рубежом – в Германию несколько раз выезжали.

— Любите ли вы путешествовать?

— Путешествовать чрезвычайно люблю. Каждое лето мы всегда куда-нибудь ездим: в Крым, Турцию, Германию, Париж. В таких поездках обязательно посещаем музей изобразительных искусств. Я вообще неравнодушен к живописи. У меня дома масса альбомов художественных, которые в основном привезены из-за границы.

— А есть какие-то предпочтения среди художественных направлений?

— Очень разные. Я обожаю Сальвадора Дали. Но это не мешает мне не меньше обожать Дюрера, Босха, импрессионистов. Как-то попал на выставку совсем современной…нельзя сказать, что это живопись, потому что там были предметы. И вот такое произведение искусства: на расстоянии двух метров друг от друга стоят 5 автомобильных аккумуляторов. И это называется художественным произведением. Я посмотрел на эти аккумуляторы, но, честно говоря, не понял, что художник этим хочет сказать. Возникает иногда ощущение, что тебя просто дурачат.

— Кем вы мечтали стать в детстве?

 — Всякие были поползновения. Я обожал железную дорогу и путешествовать. Очень часто ходил на станцию наблюдать, как поезда движутся туда-сюда, как сортируют вагоны. Пытался и рисовать, например, копию с картины О. Редона «Глаз как шар», правда, получилось свое какое-то произведение. Писал музыку. Я был студентом третьего курса консерватории, нужно было написать прелюдию и фугу – я написал. Они были очень высоко оценены композитором В.А. Успенским. Он сказал: «А не пойти ли вам на композиторское отделение?». У меня было сочинено несколько романсов, фантазия для фортепиано, какие-то пьесы в серийной технике. Все эти увлечения куда-то ушли, потому что концертная и педагогическая работа отнимают все.

— Что вы можете сказать о предстоящем концерте?

— Единственное: я очень счастлив, что мои выпускники ответили на мое приглашение, что они приехали и уже порепетировали. Так что все очень серьезно отнеслись к этому делу, и я рад встретиться, потому что многих из них давно не видел.