Андрей Дежонов: Театр трогает за душу и треплет нервы

Анастасия Ермашова: — Анализируя культурные события прошедшего года, мы в «Лицее» пришли к выводу, что он прошел под знаком Шекспира. К его трагедиям обратились карельский переводчик Валерий Ананьин («Гамлет»), Музыкальный театр и вы. По мнению Валерия Ананьина, так всегда бывает в смутные времена. Доктор филологических наук, профессор ПетрГУ Лев Мальчуков называет наше время рубежным, осевым — от II к III тысячелетию. А как вы думаете?

 

Андрей Дежонов: — Шекспира сейчас ставят многие не только в Петрозаводске, но и в Москве, в Петербурге. Параллельно с нами «Короля Лира» поставил Владимир Золотарь в Нижнем Новгороде. Шекспир вновь становится востребованным автором, потому что и в смутное время, и в осевое происходит переоценка ценностей, подведение итогов. В свете разговоров о 2012 годе все начинают задумываться о вечном. Шекспир вскрывает самые глубины человеческого подсознания, человек задается вопросами о своем назначении и о своих страхах.

 

Борис Гущин: — Мне показалось, особенно по спектаклю «Иллюзионисты», что вы являетесь сторонником некой системы, возможно не своей, которая стремится приблизить актерскую игру к точной науке, хотя, конечно, объединить их невозможно.

 

{hsimage|В роли Президента. ‘Коварство и любовь’||||}Андрей Дежонов: — Конечно, у меня есть некая своя система работы с актерами, но рассказать о ней в формате интервью невозможно. В чем, на мой взгляд,  гениальное открытие Михаила Чехова? Он пришел к выводу, что для каждого артиста необходима собственная система. Более того — для каждой роли. Правда, на это способен не каждый актер. Это высший пилотаж актерской профессии — создать собственную систему на основе своей личности.

 

Борис Гущин: — А зачем актеру собственная система? Раньше ведь русские актеры нутром играли.

 

Андрей Дежонов: — Нутром можно сыграть в кино. Один раз и себя. Театр же существует в пространстве. Найти нутром можно, нутром и находится. Задача сделать так, чтобы завтра вновь произошло сегодняшнее чудо. Если ты попытаешься повторить вчерашний спектакль — будет провал. Нутром пытаются репетировать, пробуют, но как удержать, зафиксировать найденное? Для этого и нужна система. Сегодня футболисту снова нужно забить гол, и все голы, которые он забивал раньше, не имеют значения. Актер отдает энергию зрительному залу, если зрители ее принимают, то возвращают свою энергию, обмениваются друг с другом. Порой, придя на спектакль больным, актер или зритель уходит здоровым. Это лишь один из примеров действия энергетического процесса. В этом суть театра. Не в развлечении, ни в нравоучениях, а в обмене энергией. Катарсис, настоящие слезы — конечная цель театра. Чтобы уходя, зритель думал о спектакле и о своей жизни. Зрителю нужно тронуть душу, взбудоражить чувства, а там он уже сам разберется с собой и со своей душой. Ради этого театр существует, и поэтому будет вечным.

 

Анастасия Ермашова: — Из комментариев на сайте газеты «Лицей» к рецензии на спектакль «Дело святое»: "Очень современный и нужный спектакль! И я плакала, но это были слезы светлые, очищающие душу! Спасибо всем создателям этого прекрасного спектакля!"

 

Андрей Дежонов: — Это и есть катарсис.

 

Анастасия Ермашова: — Актеры Национального театра по возвращении из Германии, где ставили с немецким режиссером «Ромео и Джульетту», говорили, что немецкие актеры долго обсуждают роли, эпизоды, а потом выходят и играют. Русские же, напротив, оттачивают роль на практике.

 

Андрей Дежонов: — Мы находимся между Европой и Востоком. Нам ближе эмоции, чем скрупулезный разбор. Наш артист — талантливый лентяй. Он не очень любит долго заниматься своей ролью. У меня был актер, который много рассуждал, спрашивал, выдвигал целые теории по поводу своей роли, а сыграть не смог. Другой просто спросил: в каком жанре играть? И не было ни одного замечания к его игре. Некоторые думают, что режиссер — это репетитор с палкой, который заставляет, учит, и сваливают на него не только режиссерскую, но и свою, актерскую работу. Есть вещи, которые актеры должны делать сами. Когда мне задают дурацкие вопросы, отвечаю: вы же четыре года учились своей профессии в институте!

 

Борис Гущин: — Есть режиссеры, которым нравится лепить из актера…

 

Андрей Дежонов: — При этом артист должен прекрасно владеть физикой, техникой, телом, уметь выполнять любые задания. Когда у режиссера мало времени, он задает жесткую конструкцию. Тогда необходимо, чтобы актер выполнил все задачи. У меня был такой случай: мне позвонили и попросили заменить Игоря Лифанова в антрепризном спектакле «Кыся» в Театре Эстрады в Москве. У меня была только видеокассета и полтора часа репетиции с Дмитрием Нагиевым перед спектаклем. Выхода не было: оставалось один в один повторить Игоря. Ты как актер должен уметь и это. После двадцати спектаклей эту роль я мог играть не как Лифанов, а от себя. Актер должен принимать любого режиссера, его способ существования и взгляд на пьесу, уметь переходить из одной системы в другую. Я научился этому, когда сам стал режиссером. Я был противным, капризным и склочным артистом, я все время ссорился с режиссерами, со мной было трудно репетировать. Как актер я не вмешиваюсь в работу режиссера, понимая, что это две абсолютно разные профессии.

 

Борис Гущин: — Я бывал на репетициях именитых режиссеров. Наибольшее впечатление произвели репетиции Олега Табакова, Надежды Птушкиной. Бывают ли открытые репетиции у Вас? Почему бы такую форму не сделать регулярной?

 

Андрей Дежонов: — Репетиция – это поиск правды режиссером, актерами и драматургом, который незримо присутствует. Мы ищем способ существования пьесы на сцене. Это все равно, что делать открытый показ того, как хозяйка готовит борщ. Не всякому человеку это интересно, только специалистам. Если кому-то нужно, они проберутся на репетицию. Я пробирался к Марку Захарову,  Юрию Любимову, Роману Виктюку, Олегу Ефремову, Питеру Штайну, Питеру Бруку… Они были не обязаны учитывать мое присутствие в зрительном зале. Я же буду учитывать присутствие любого. Я автоматически буду думать о том, чтобы не было скучно.

 

Анастасия Ермашова: — Столичная публика, по вашему мнению, отличается от петрозаводской?

 

Андрей Дежонов: — У каждого театра своя публика. В столицах больше случайных зрителей, там заполнить зал гораздо проще. Я часто езжу из Петрозаводска в Петербург и обратно и понимаю, как мало людей ходит в театр. Только несколько моих попутчиков сознались, что были в театре на новогодней елке в детстве. И все.

 

Анастасия Ермашова: — А вы спросили почему?

 

Андрей Дежонов: — Не хотят. Театр ведь – элитарное искусство. Некоторые не знают, зачем идут в театр. Думают, это то же, что посмотреть сериал по телевизору, что в театре их будут смешить и развлекать. Они будут разочарованы. Другие знают, что будет происходить в театре и не хотят идти, потому что их там будут трогать за душу, трепать нервы и заставлять думать. В некоторых странах, где жизнь стабильнее и спокойнее, люди ходят в театр на ужасы, на жесткие постановки. У них есть потребность в том, чтобы их немножко вздернули. Им скучно.

 

Анастасия Ермашова: — Но вы все равно ставите «Короля Лира»…

 

Андрей Дежонов: — У меня зал не на триста мест, а на восемьдесят. 

 

Анастасия Ермашова: — На вашей страничке сайта www.kino-teatr.ru в 2009 году одна из поклонниц спросила, когда вновь увидит Вас в кино. Тогда Вы ответили, что со съемками некоторое затишье, связанное прежде с "заморозкой" большого количества проектов… Многое по-прежнему заморожено?

 

Андрей Дежонов: — Уже нет. Сейчас я снимаюсь в сериалах «Наркотрафик» и «Шаман».  Хочу заметить, что сериал существует не столько для зрителя, сколько для актера, который получает возможность заработать. Несмотря на то, что у меня за спиной уже тридцать фильмов и сериалов, могу, наверное, назвать три, в которых есть что смотреть.

 

Борис Гущин: — Какую свою роль вы считаете лучшей, какую худшей? И, на ваш взгляд, ваша лучшая и худшая режиссерская работа в театре.

 

Андрей Дежонов: — Однажды мне пришлось поставить спектакль одного сомнительного эзотерического автора. Думаю, это худшая моя режиссерская работа. А лучшее — всегда последнее. Были неудачные роли, а лучшая — машинист в «Лунных волках» в Молодежном театре на Фонтанке, которого я играю уже семнадцать лет и опять поеду играть 27 декабря.

 

Анастасия Ермашова: — К Новому году вы ставите «Проделки Ягани и Ахохи» по сказке «Белый колдун» Вячеслава Бурмистрова. Вам нравится ставить сказку?

 

Андрей Дежонов: — Главное, подобрать компанию, с которой будет интересно хулиганить. Должно быть интересно и детям и актерам. Конечно, этого сложно добиться. Я играл в свое время в сказке, на нее сбегались смотреть все: уборщицы, билетерши… Каждый день мы играли ее по-новому, хулиганили отчаянно.

 

Анастасия Ермашова: — Получается такая сказка сейчас?

 

Андрей Дежонов: — Я надеюсь, что родители с детьми скучать не будут. Мы стараемся, чтобы это было весело и понятно и взрослым, и детям.

 

Борис Гущин: — Как ваша преподавательская деятельность?

 

Андрей Дежонов: — Хорошо. А вообще здесь у молодых актеров сохранилась старинная традиция – учиться в театре. Элина Павилайнен попала в «Дело святое» к Пекке Микшиеву и Виено Кеттунен. Ей это пошло на пользу: она многому научилась, многое поняла. Повезло и Юлии Куйкка, сыгравшей в «Песнях синего неба» с опытными актерами. Много работает Людмила Исакова, она из себя сама сделала профессиональную актрису. До сих пор по собственному желанию ходит на занятия по танцу и сцендвижению в консерваторию.

 

Борис Гущин: — В Петербурге сейчас идут несколько ваших спектаклей. Их хвалят.

 

Андрей Дежонов: — Их всего пять. «Жаворонок» в Молодежном театре на Фонтанке.  Семен Спивак был Художественным руководителем постановки, я работал режиссером. В «Приюте комедианта» идет «Дневник гения» по Сальвадору Дали, ведь он был еще и писателем. В «Русской антрепризе имени Андрея Миронова» — «Счастливчик» по рассказам Чехова. Показывают и мой «Прыжок в свободу. История Рудольфа Нуреева», в котором участвуют артисты балета. Редко, но играется мой антрепризный спектакль  — гениальное седьмое путешествие из "Звездных дневников Ийона Тихого" Станислава Лема. Это театральное хулиганство, Лемм – лишь повод.