Трудно сейчас поверить, но в редакции меня не одобрили за приведенные в интервью слова Аллы Баяновой: «Волнует даже запах любимого человека». Слишком, сказали, откровенно. Тогда, в 1990 году, уже немолодая певица была более свободна, чем журналисты молодежной газеты.
…Алла Баянова дает концерт в Петрозаводске?! Наш город в августе 1990 года был взбудоражен, билеты на концерт в Доме политпросвещения обкома КПСС (нынешняя филармония) брали с боем. В ту пору я работала в республиканской газете «Комсомолец» и решила во что бы то ни стало взять интервью у певицы, услышав которую первый раз, была покорена сразу и навсегда. Так в наше время уже никто не пел.
Далее привожу фрагменты публикации в «Комсомольце» от 21 августа 1990 года, в основном нашу беседу тет-а-тет после концерта, когда Алла Баянова закончила подписывать программки многочисленным поклонникам. В то время информации о певице было ничтожно мало, Интернета еще не было, потому я представляла ее биографию в самых общих чертах. Знай я тогда то, что знаю о ней сейчас, беседа была бы, конечно, иной.
…Договариваться об интервью я пришла к певице в ведомственную гостиницу, где она остановилась. В маленьком номере с красивым видом на Онего сидела в кресле немолодая, с погасшими глазами женщина. «Интервью! Ну, молодежной газете я никогда не откажу». Но поговорить Алла Баянова согласилась только после концерта: «Вы должны сами все видеть».
Что это был за концерт! По сцене легко двигалась, танцевала молодая, невзирая на годы, женщина, в изумительных костюмах. Она вызывала слезы, исполняя «Ямщик, не гони лошадей», и смех, когда звучали «Бублики» или частушки. С нашими северянами случилась что-то небывалое: они буквально завалили певицу цветами. Под стать ей был и инструментальный ансамбль, руководимый виртуозным пианистом Михаилом Аптекманом.
— Алла Николаевна, у вас совершенно иная культура исполнения. Откуда это?
— Я выросла среди старых московских цыган. Выросла в Париже, куда они пришли из России. Мой отец — оперный певец Николай Баянов — принял в них огромное участие. Он их так же безумно любил, как их любили все наши великие люди — как Лев Толстой, как Пушкин, как Куприн, как Бунин, которые были покорены цыганской песней. Именно той, которую принесли цыгане из Москвы в Париж. И благодаря этому она стала известна всему миру, и весь мир принял ее в свое сердце. «Очи черные» прекрасно знают в Америке, Японии, так же как и «Хризантемы» и другие цыганские и русские песни и романсы.
У меня особое поклонение цыганам, потому что я была совсем маленькая, когда они приходили к нам домой, репетировали, а я все это слушала, впитывала, и это осталось у меня в крови, в душе. Мне некоторые говорят: «Слушай, ты не так поешь, как другие». А я иначе не умею — пою так, как пели старые московские цыгане.
— Что вы скажете об Александре Малинине? Он очень популярен у молодежи…
— Мне нравится Малинин — единственный из всей этой новой плеяды певцов, которые мне непонятны. Малинин, безусловно, талант, у него прелестный голос, и он красиво исполняет, душевно. Но, может быть, он когда-нибудь откажется от крика, который в «Поручике Голицыне», например, совершенно неуместен. Хорошо, что он хоть рок не поет. Он дал какую-то свою печать, ни у кого не взял ничего. Малинин поет свое, а что другие у него будут забирать — это точно, но будут петь хуже и получится глупо.
— К року вы отрицательно относитесь?
— Абсолютно! Я его не понимаю. Может быть, он великолепен, но я, видно, не доросла до него. Никак рок не укладывается у меня ни в голове, ни в душе.
— Вы были знакомы с Александром Вертинским, поете его песни. Говорят, в двадцатые годы он то же значил для людей, что Высоцкий для нашего поколения…
— Да, это так. Вертинский даже был одно время запрещен: у него были упаднические песни, и он настолько потрясал души молодых, что было несколько самоубийств.
Когда мы встретились в Париже, я была еще совсем девчонкой, и он был как бы моим покровителем. Вертинский очень хорошо ко мне относился. Помню, как-то я попросила его спеть «Безноженьку». А он коротко сказал мне: «Это навоз».
Удивительный был певец! Второго такого нет на свете, к сожалению. И никогда не будет.
— У нас сейчас жизнь чрезмерно политизирована, а для молодого человека все-таки на первом месте другое — любовь, ее не хватает. Любовь сейчас часто отождествляют с сексом. Что для вас в молодости значила любовь?
— Конечно же, любовь неотделима от секса, когда кровь молодая, бурлит… Я это очень хорошо понимаю. Но это не всё! Я не смогла бы быть близка с мужчиной, которого недостаточно уважаю и которым не любуюсь как человеком. А просто сблизиться ради плотских утех с мужчиной, который мне недостаточно нравится, я не смогла бы.
Волнует даже запах любимого человека. А бывает, человек очень красиво за тобой ухаживает, но он тебе неприятен.
— На концерте вы говорили, что очень любите стихи Есенина. А что вообще вы читаете?
— Сейчас я не могу сосредоточиться на какой-то глубокой книге. Слишком много проблем. Стыдно признаться, но у меня до сих пор нет своего угла…
Читаю детективы, очень люблю Чейза. У меня собрано пятьдесят восемь его книг, изданных в основном во Франции. Есть такие карманные издания — их очень удобно читать лежа. Часть книг у меня осталась в Румынии, должны скоро привезти.
— Вы долго прожили в Румынии. Эта страна ассоциируется у нас сейчас в первую очередь с диктаторским режимом Чаушеску. Какими были эти годы для вас? Может, как актриса, вы были далеки от того, что творилось кругом?
— Как вы можете так думать?! Мы жили в темноте, холоде, недоедали… Спасибо русскому послу Тяжельникову: он хорошо ко мне относился и присылал иногда муки.
Это был кошмар… Товарищ Чаушеску проезжал по улице и показывал, какие дома надо снести, чтобы освободить место для его дворцов. Люди не хотели покидать свои дома, построенные еще дедами, тогда приезжали бульдозеры и сносили крышу. Только на нашей улице было пять самоубийств. Повсюду валялись черепки, на некоторых было написано «Мейсен», и люди равнодушно ступали по ним — большинству это слово — имя знаменитой фарфоровой фабрики — ничего не говорило…
— Алла Николаевна, место, где вы выступаете, необычное: это общественно-политический центр. На вас это никак не влияет?
— Безумно влияет! Негде повернуться на этой сцене, занавеса нет… Очень неудобно. Но зато публика горячая, милая, как вы видели сами сегодня. И это каждый день так.
Слава Богу, люди приходят, и я рада.
— Политический антураж на вас не действует? Неуместный на таком концерте лозунг над сценой «В обновлении КПСС — успех перестройки»?..
— Я выше этого. Политику я никогда не любила и ничего в ней не понимаю. Лучше, конечно, не обращать на все это внимания.
…Один из первых букетов на концерте поднесла певице женщина, для которой этот концерт Аллы Баяновой 161-й!
— Я вижу ее каждый раз в первом ряду с букетом цветов, куда ни поеду. Нельзя не оценить такой верности, — призналась Алла Баянова.
Ленинградка Нина Яковлевна Латинская поведала свою историю:
— Баянова спасла меня. У меня был паралич, я умирала, но когда услышала ее песни, они буквально подняли меня на ноги. С тех пор оставляю семью, внуков и еду на ее концерт. Родные привыкли и теперь, когда чувствуют, что мне становится хуже, сами говорят: «Поезжай!».
…На концерте было на удивление много молодых людей и даже детей.
— Меня очень трогает, когда молодые люди дарят мне на концертах цветы, — сказала Алла Баянова. — Они чувствуют настоящую русскую песню, русский старинный романс. Это же просто потрясающе в наш век!
Народная артистка России Алла Баянова скончалась в Москве 30 августа 2011 года на 98-м году жизни. В последний раз на сцену она выходила в день своего 95-летия.
