{hsimage|Сцена из спектакля ||||} Мы публиковали рецензии Галины Коваленко и Юлии Генделевой на спектакль «В ожидании Годо» театра «Ad Liberum». Постановка Снежаны Савельевой отмечена наградами, однако на сцене идет нечасто, потому каждый показ становится событием. Публикуем еще один отзыв на этот спектакль.
Спектакль «В ожидании Годо» в театре «Ad Liberum» идет уже не первый год. Он поставлен по знаменитой одноименной пьесе Сэмюэля Беккета, заложившей основы драмы абсурда. Конечно, современного зрителя можно считать самой жизнью подготовленным к восприятию подобного материала. Тем не менее, обращение к этой пьесе свидетельствует о высокой художественной планке, поставленной для себя старейшим и в то же время самым молодым (в силу того же жизненного абсурда) театром нашего города.
Пьесы Беккета отличаются художественным аскетизмом: минимум декораций, отсутствие событий в привычном понимании слова, смысловые лакуны в речи и поступках героев, и в целом невозможность найти в происходящем какую бы то ни было логическую основу. В результате возникает характерный для беккетовского театра эффект пустоты, в леденящем вакууме которой не могут уцелеть никакие условности, все выработанные цивилизацией смыслы и ценности кажутся мнимыми. Человек остается один на один с феноменом собственного существования, вынужденный истолковывать его заново, с нуля, без опоры на готовую традицию. Все это могло бы сделать драму Беккета приемлемой лишь для узкого круга ценителей, если бы не специфический юмор, пронизывающий пьесу, щедро рассыпанные по ней разнообразные гэги, приемы которых автор позаимствовал у высоко ценимых им комиков старого кинематографа (братьев Маркс, Б. Китона, Ч.Чаплина)
Особенности пьесы ставят театр перед опасностями двоякого рода: с одной стороны, есть риск сделать спектакль малодоступным для восприятия, с другой – соблазн превратить его в легковесную клоунаду. Безусловная заслуга режиссера Снежаны Савельевой и актеров состоит в том, что им удалось провести свое детище между Сциллой элитарности и Харибдой развлекательности (хотя и с некоторым креном в строну Харибды).
Почти полностью сохранив текст Беккета, его глубокий драматизм, они заставляют зрителя одновременно смеяться и сострадать, испытывать оторопь от жутких откровений и наслаждение от талантливо поставленного зрелища.
Сюжет пьесы практически исчерпывается ее названием: ожидание некоего Годо является основным содержанием жизни двух бесприютных бродяг Владимира и Эстрагона, которые благодаря замечательной актерской работе В. Елымчева и В. Весского с первых минут приковывают сочувственное внимание зрителя. С появлением Годо герои связывают надежды на преображение своего кошмарного существования. Годо – средоточие всех помыслов и смыслов, в его отсутствие как будто нет и не может быть жизни, а есть лишь разнообразные формы времяпрепровождения.
— Что делать?
— Ждать.
— А что делать, пока ждем?
А это уже не имеет значения, ничто не имеет значения, пока нет Годо. И потому героям все равно, чем заполнять ожидание: ссориться, мириться, разговаривать со встречными маргиналами, петь, валять дурака или корчиться в конвульсиях… Все это не идет в зачет жизни, она начнется, когда появится Годо.
Абсурдность такой жизни-нежизни проявляется в распадении всех смысловых связей — в поведении, диалогах героев, часто напоминающих диалоги глухих или построенных по модели «в огороде бузина — в Киеве дядька», в их странных, часто немотивированных реакциях. Хотя в отношения Владимира и Эстрагона в спектакле внесено значительно больше логики и теплоты, чем в пьесе Беккета, они тем не менее все время балансируют на зыбкой грани контакта и отторжения.
Сам писатель считал полноценную коммуникацию между людьми в принципе невозможной. Предельным выражением такой невозможности является другая пара героев – садомазохистский дуэт Поццо и Лакки. Щеголеватый деспот и позер Поццо, не лишенный в исполнении В. Сотникова своеобразного шарма, подвергает всевозможным унижениям своего несчастного «жертвеца». Сыгравший роль слуги Н. Королев придал своему герою противоречивые черты: это человек недюжинной физической силы и в то же время предельной забитости, обезличенности. Одичалый, с веревкой на шее, угрюмый Лакки больше всего на свете боится расстаться со своим мучителем. Он готов вечно носить-подавать вещи, а получив специальный приказ, словно механическая кукла после нажатия соответствующей кнопки, начинает танцевать и «думать». Впрочем, танец и «думание» в исполнении Лакки так же деформированы, как и его человеческая сущность – они вымученны, судорожны, хаотичны и предстают как апофеоз абсурда, распространившего процессы распада и на отношения людей, и на созданные ими искусство, науку, мышление.
Общая картина происходящего в этом искаженном мире оставляет впечатление беспорядочно смешанных пазлов, то и дело зияющих пустотами недостающих звеньев. Однако наряду с нарушением нормальных связей между явлениями здесь ощутимо присутствие связей иного рода – неестественных, парадоксальных, но весьма жестких. Символом такой связи-зависимости выступает веревка, соединяющая Поццо и Лакки, которая ко второму акту становится заметно короче. Некие узы держат вместе и уставших друг от друга Владимира и Эстрагона, несмотря на их неоднократные порывы расстаться. Самая же иррациональная и неумолимая связь существует между героями и недостижимым Годо. Действительно, надежда на спасительную встречу лишается здесь своего традиционно позитивного ореола, она не столько поддерживает, сколько удерживает героев от самостоятельных поисков лучшей доли.
Бродяги мечтают покинуть постылый пустырь – и не смеют. «Пойдем», — говорит один, «Пойдем»», — вторит другой. И оба остаются на месте: «Мы не можем. Мы ждем Годо». Когда появится Годо, тогда начнется подлинная жизнь. Но Годо не придет сегодня, он будет завтра, всегда завтра. И герои вечно откладывают жизнь в ожидании жизни, иступлённо убивают время, а время убивает их — об этом произносит свой последний монолог Поццо, ослепший, ослабший и утративший прежний лоск.
Все эти безрадостные откровения, не теряя своей остроты, густо приправлены великолепным комизмом, заставляя зрителя следить за происходящим с неостывающим вниманием. Правда, последнее обстоятельство отчасти противоречит замыслу Беккета, который при постановке пьесы говорил режиссеру, что зритель должен скучать. На спектакле театра «Ad Liberum» скучают и томятся герои, но не зритель.
Надо сказать, что и в целом впечатление от спектакля значительно мягче, чем от пьесы. Этот эффект возникает и в силу большей человечности в прорисовке отношений персонажей, и благодаря оригинальной организации сценического пространства, выполненной художником К. Биккинеевой. Помимо проклятого пустыря, на котором обречены вечно маяться бездомные бедолаги, в их мир добавлено еще одно – вертикальное измерение: некие небесные антресоли, где расположились четыре симпатичных персонажа, напоминающих ангелов белизной одежд и кудряшек и вооруженных необычными музыкальными инструментами. Их функция – не помощь и защита, а наблюдение и реакция – она нейтральна, но важно, что она есть. Все происходящее внизу сопровождается странными звуками небесного оркестра – будто сам космос бурлит, аукает и вздыхает. В результате страдания героев уже не кажутся безответными, а пустота, при увеличившемся вдвое «населении» пьесы, перестает быть абсолютной.
Впрочем, надо отдать должное всем создателям спектакля — талантливость и профессионализм дают себя знать во всех его составляющих: в драматическом и хореографическом решении актерской игры, звуковом оформлении, декорациях, костюмах, аксессуарах, гриме. Благодаря этому возникает ощущение эстетической целостности, и спектакль смотрится на одном дыхании.
Столь добротная работа сама по себе вызывает уважение и вдвойне — с учетом тех условий, в которых она была сделана.
Оказавшийся в абсурдной ситуации, театр поставил драму абсурда, и абсурд оказался побежден талантом. Думается, еще одна причина этой победы заключается в том, что веселая команда «Ad Liberum» просто не верит в безысходность и отчаяние, продолжает творить в предлагаемых обстоятельствах, здесь и сейчас. Не ожидая Годо.
