{hsimage|Елена Ревич ||||} Известная московская скрипачка против резерваций, в которые загоняют академическое искусство.
Елена Ревич убеждена, что нужно не ждать людей в концертном зале, а приходить к ним туда, где они любят бывать, и играть для них там.
Елена Ревич в декабре выступила в Петрозаводске. В первом отделении впервые в Петрозаводске прозвучало сочинение выдающегося современного композитора Гии Канчели «Twilight» для скрипки, альта, струнного оркестра и синтезатора. Сольные партии исполнили заслуженная артистка России Елена Ревич и лауреат международного конкурса, артист Симфонического оркестра филармонии Денис Дорофеев (альт). Во втором отделении Елена Ревич представила свою интерпретацию Первого скрипичного концерта Дмитрия Шостаковича.
Елена Ревич в прошлом концертмейстер знаменитого камерного оркестра «Солисты Москвы», она активно гастролирует и готова к любым неожиданностям.
— Чья была идея — включить в программу «Twilight» Гии Канчели?
— Моя. С Канчели я знакома лично, очень люблю его музыку, многое играла и слышала. «Солисты Москвы» не раз исполняли его произведения. И на репетициях его любимым пожеланием было: «Пожалуйста, еще тише, еще медленнее». Потом услышала запись «Twilight» Жанин Янсен с Максимом Рысановым. Изумительная вещь, произведение невероятной красоты: чистое, светлое и одновременно грустное, трогательное, щемящее. Очень тонкое. Поэтому хотелось сыграть, и я рада, что здесь это получилось. Оркестр играл очень тихо и одновременно выразительно, а это ведь самое сложное: играть тихо и медленно.
— Современная музыка не самая кассовая, а для нашей публики и Шостакович едва ли не авангард. Много ли в России филармоний, которые сразу соглашаются взять такую программу: «Канчели? Конечно»!
{hsimage|Елена Ревич и симфонический оркестр Карельской филармонии ||||} — К сожалению, немного. В абонементных концертах современной музыки, пожалуй, нет совсем. Филармонии вынуждены сами зарабатывать, а, значит, не будут рисковать программой. И потом бывает сложно договориться с оркестром, чтобы взяли что-то новое. То, что играю в сольных концертах — Ксенакиса, Адамса, наших молодых композиторов, — я не могу поставить в гастрольный график. Пока не получается. Скрипичный концерт Филипа Гласса, который в Америке исполняется двадцать лет, невозможно сыграть в России. Более того, когда я сыграла концерт Бартока, подошел человек и сказал «Спасибо, я не знал этой музыки». А концерт написан чуть ли полвека назад!
В одно время со мной живут композиторы Сережа Невский, Саша Филоненко, Паша Карманов. Они пишут музыку, которую в Европе играют, а в России нет! Да, есть фестивали современной музыки — но это закрытый мир, эдакая резервация: слушайте здесь и не мешайте.
— В Петрозаводске сложилась экстремальная ситуация: в последний момент поменялся дирижер, программа прошла под управлением Ярослава Ткаленко. Вы часто попадаете в «исторические» ситуации?
— Постоянно. Но я считаю, что когда все складывается не так, как ты спланировала, в этом есть драйв, адреналин, настоящая жизнь. В Петрозаводске мне было интересно находиться на сцене в такой ситуации. Во-первых, всегда неожиданно узнаешь свои новые возможности — не могу сказать, что все было страшно экстремально, все-таки оркестр был очень хорошо готов. А потом психологически ответственности-то меньше! (смеется). Оправданий, конечно, быть не должно. Я понимаю, что публика не должна отвечать. Но барьер снимается, и понимаешь, раз в такой ситуации оказалась — будь такой, какая ты есть. Мы старались сделать все, от нас зависящее. Однако доля приключения в этом была, а я люблю приключения!
— При таком обилии концертов вы дома, похоже, не бываете совсем. А там дочка…
— Да, и она уже пытается играть на скрипке. Но я приложу все усилия к тому, чтобы этого не произошло. Кто-то должен прекратить этот семейный беспредел. В самом деле, дедушка был скрипач, папа скрипач, я опять же…
Я в детстве начала играть на скрипке только потому, что не знала о других занятиях. Я не представляла, что люди могут заниматься чем-то другим. Мне казалось: все играют на скрипке, в крайнем случае на рояле, а все другие профессии — не профессии, а развлечение. Сейчас я совершенно искренне думаю наоборот.
Если дочка очень захочет играть на скрипке, я, конечно, препятствовать не буду. Но надеюсь, что годам к шести это пройдет.
— Почему?
— Я считаю, что это не женское дело. По многим причинам. Если налаживается концертная жизнь, то ты очень мало времени уделяешь своему дому и семье. Потом я не могу сказать, что на сцене я в полной мере ощущаю себя женщиной. Наверно, есть исполнительницы, которые красиво там смотрятся и продолжают свою женскую линию, оставаясь прекрасными дамами. Я выхожу работать. Сцена — это, наверное, одно из лучших мест на земле, но далеко не самое простое. Иногда ощущение собственного «я» пропадает — голова и сердце заняты другим, а уж ощущение того, что ты хрупкая женщина и за тобой кто-то должен ухаживать, начисто теряется. Потом быстренько ужин (и то не всегда), взяла чемодан и на самолет. В общем, женственность скорее мешает, чем помогает.
Более того, я считаю, что в условиях, которые сейчас складываются у нас в стране, наша профессия приобретает характер достаточно экстремальный. Повезет — не повезет, попадешь ты в концертную жизнь, в хороший коллектив — не попадешь. И денег люди зарабатывают очень немного, и дается все с детства большим потом и кровью. В советское время музыканты были элитой, пользовались уважением, материальная сторона была на высоком уровне. А сейчас… Я не знаю, будет ли это кому-то нужно лет через десять-пятнадцать? Не уверена.
— Звучит пессимистично…
— Я много езжу, вижу, что происходит в регионах с музыкальными школами, с оркестрами. Музыканты, не имея поддержки от государства, вынуждены просто выживать. А если все-таки выйдет новый закон о профессиональном образовании — то это просто крах всему. Тогда вообще не понятно, что будет с нашим делом.
Сейчас-то детей все меньше отдают в музыкальные школы, причем если отдают, то девочек, так, для общего развития, мальчиков же почти совсем нет. Поэтому я пока не вижу оснований для оптимизма. Но часто я вижу просто подвиг людей, связанных с музыкой, как, например, у вас — учителя, музыканты в оркестре — и это не пафос. С детства заниматься самоотверженно, преподавать за смешные деньги просто из любви к своему делу… Не знаю, в какой еще области есть такие люди, которые живут и радуются, потому что любят музыку.
— Есть ощущение конца золотого века отечественной школы?
— Есть. Ничего не поменяется, пока в Министерстве культуры, в Администрации Президента или не знаю где еще не будут понимать значимости русского искусства, пока не будет очень больших финансовых вливаний в музыкальное образование, причем в регионах. Пока на всех центральных каналах не будет потрясающих записей, академической музыки, опер, пока это не будет идти в прайм-тайм… Не надо все время, но чтобы хоть иногда к людям это попадало!
Вот очень показательный пример: телеканал «Культура», который все, как мы думаем, смотрят — вроде очень хорошая вещь. Создан для людей, которые интересуются театром, литературой, музыкой. Но это ужасно, нам словно предлагают: «Давайте договоримся: вы хотите культуру? Будет вам «Культура». Смотрите свою культуру, а всех остальных от этого избавьте. Только, чтобы на главных телеканалах ничего не появлялось!». Канал «Культура» и так смотрят люди, уже так или иначе имеющие к этой самой культуре отношение, а прочие режут вечером салат под бесконечные сериалы ТНТ и СТС. И фон жизни у них такой — чудовищная попса.
— Академический зал — тоже своего рода резервация…
— Совершенно верно. Поэтому иногда нужно не ждать людей, которые приходят в концертный зал, а приходить к ним в те места, где они любят бывать, и там играть. Есть огромное количество людей, которые до академических залов не доходят и не дойдут никогда. Поэтому я стараюсь выходить за их пределы и играть на не концертных площадках, вроде клуба «Сохо». Это страшно гламурное место, но там есть чудесная гостиная с видом на реку. Я как-то сказала хозяину: «Почему бы вам тут не проводить концерты камерной музыки?» А он, человек совершенно от этого далекий, сначала пришел в недоумение, а потом согласился. И вот уже второй год мы с друзьями там выступаем. Иногда поэтические вечера проводим: недавно Миша Ефремов читал Бродского, Вика Толстоганова читала Ахматову.
Как-то я играла для футбольной команды, чуть ли не перед сборной России. Передо мной звучало какое-то техно, а я вышла играть концерт Баха с очень хорошим московским камерным оркестром. Наверное, это был мой самый большой успех в жизни.
Почему остаются только строгие формы: «первое отделение — буфет — второе отделение»? Пусть они будут, но пусть будет и нарушение норм.
— Какое самое необычное выступление в вашей практике?
— В прошлом году я читала лекции о скрипке в рамках проекта «СНОБ». У меня было с собой четыре скрипки, и я решила, что должна про них рассказать. Была публика, в целом не имеющая никакого отношения к музыке и скрипкам. Я говорила с ними как с друзьями, показывала скрипки, играла — и вдруг они сами начали просить поиграть сначала на этой скрипке, потом на той. Выяснилось, что им это интересно.
В рамках того же проекта меня и Вадима Холоденко отправили в ночной клуб Самары под названием «Пропаганда», где собирается интеллектуальная молодежь. «Рискнете поехать?» Приехала — в зале сидят хипстеры, парочки, 15-летие подростки… И знаете что? Они не хотели нас отпускать, после концерта подошли человек пятнадцать и попросили подержать скрипку. Одного парня я учила играть прямо на сцене! Ребята говорили: «Мы учились в музыкальной школе, но бросили, теперь жалеем». Уезжала с ощущением того, что сделала хорошее дело.
— Словом, вы за классическую музыку в маршрутках, в магазинах, в лифтах и прочих необычных местах…
— Недавно я была в Перми, играла с Теодором Курентзисом. А он тоже экстремальный человек. Мы с ним решили обязательно как-нибудь выступить в тюрьме. И обязательно это сделаем — там ведь тоже люди сидят!
