Быль
– Давно уже, внучек, хотела об этом поговорить, да все случая не было. Письма не то, другое дело при встрече. Когда ты еще в гости соберешься? Я хоть и пенсионерка и много времени на воспоминания имею, а вот так, как ты, написать не смогу. Таланта нет. А хочу я, чтобы ты о бабушке нашей Акулине людям рассказал. Во время войны и в первые послевоенные годы бабушка Акулина заменила мне и мать, и отца, и всю родню, потерявшуюся в сороковом лихолетье.
{hsimage|ваша_Рисунок Всеволода Зорина||||} Долгими вечерами рассказывала она мне о своем довоенном житье-бытье. В 20-е годы жила она в деревне Карпова Гора близ Олонца. Хозяйство, трое детей, дом-пятистенок, чуть свет – на огороде, потом наравне с мужиками в поле работает. И все-то у нее спорится, дети накормлены, сено заготовлено, молоко створожено. Корову-кормилицу Акулина, можно сказать, на руках носила.
В росте и силе с ней вряд ли кто мог в деревне сравниться. Вот хотя бы такой случай. Сосед Мирон – зажиточный мужик – ходил в Петроград за товаром на большой парусной лодке. Причалив к пристани, ради забавы скидывал на берег две длинные доски и предлагал всем желающим сойти по шатким сходням с двумя мешками соли или пшена. Мужики сомневались. Акулина брала мешки на закорки и не спеша, прогибая стонущие сходни, несла их на пристань. Домой приходила всегда с гостинцем – ящиком печенья или печатными пряниками. За многие годы натерпевшись конфуза и деревенского зубоскальства, хозяин судна взмолился: «Акулина, не позорь мужиков! Бери коробку печенья и иди с Богом… После тебя карелы не то что куражу, охоты лодку мою разгружать не имеют»…
Вот какая женщина была, крепкая да удачливая. Лес как дом родной знала. Не раз с мужем, дедушкой моим, на медведя ходила. Дед берлогу искал, хозяина лесного со сна зимнего поднимал, а Акулина из ружья в ухо косолапого стреляла…
Дедушку еще до войны вместе с кулаком Мироном и другими середняками куда-то на Волго-Балт энкавэдэшники свезли. Да там он и сгинул. Акулина после нежданной беды рук не опустила, ребят растила, на корову, на огород сил не жалела. Дочку, маму мою, замуж выдала. Сначала я, потом сестричка, а затем и братик на свет народились. Бабушка на внуков не нарадовалась. И вдруг война.
Нагнало военное лихо в деревню много разного люда: беженцев, солдат, энкавэдэшников. Все кричат, торопят, мол, немец близко, уходите быстрее! Бабушка с мамой пожитки собрали, что на себе не смогли унести – на коровушку нагрузили и до Ладоги с нами, ребятишками на руках, колонной общей потянулись. Уж ночью к барже вышли. Солдатик на карауле стоит, беженцев на сходни пропускает, скотину обратно заворачивает. Не до живности, самим бы разместиться. Подоила в последний раз бабушка буренушку, нас молоком парным напоила и отправила коровку куда глаза ее печальные глядят. Мир не без добрых людей, может, кто приглядит, не обидит кормилицу.
С тюками и котомками на баржу погрузились. Ближе к утру немец плывущие баржи бомбить начал. Одно, второе судно пламенем занялось. Пальба, огонь, крики. Наша баржа у какого-то поселка на отмель села. В толчее и неразберихе баба Лина успела нас с сестрой Катей в охапку сгрести и на берег выбраться. Братик маленький на руках у мамы оставался. Звала мамку бабушка Акулина, из стороны в сторону, как наседка с цыплятами под крылышками, металась. Но тщетно. То ли маму люди с другой баржи подобрали, то ли в поезд, отходящий от поселковой станции, заскочила. О худом и подумать страшно…
Бомбежка закончилась. Собрав беженцев, подогнав еще один железнодорожный состав, военные отправили нас дальше, в Архангельск. По пути опять началась бомбежка. Немецкие самолеты так стремительно пикировали на вагоны, так близко ложились бомбы, что, казалось, мгновение – и поезд перевернется. Сестричка, которой шел в ту пору четвертый год, что есть силы обхватила бабушку за шею: «Мама, мамочка, я ничего не вижу, ничего не вижу!» Бабушка пыталась обнять, успокоить, но сестра билась и билась у нее в руках, пока не слегла в беспамятстве.
Поезд громыхал дальше по дрожащим дымным рельсам, проскакивая редкие полустанки и темные тревожные чащи. Катя будто и не чувствовала ничего. День пролежала без движения с широко открытыми глазами, да все шептала, шептала что-то… Ночью почудилось, что привстала сестренка, поцеловала бабушку в щеку, легла и затихла. Утром баба Лина заголосила, прижимая к груди бездыханное тельце. Похоронили Катю солдаты на каком-то лесном полустанке.
В Архангельской области, куда нас распределили, бабе Лине туго пришлось. Годы все же немалые, седьмой десяток за плечами. Но природная сила выручала. С утра до ночи трудилась Акулина в колхозе, меня на ноги поднимала. Я-то, пятилетняя кроха, от тягот и недоедания совсем слегла, обезножела. Баба Лина где постирает, где со скотиной поможет управиться, где амбар подправит – кружку молока и ковригу хлеба зарабатывала. С полгода меня, недвижимую, обихаживала. До весны в тесной горенке заново ходить учила.
Летом я уже по хозяйству бабушке помогала, воду носила, за огородом следила. Жили мы душа в душу и после того, как в 44-м году домой вернулись, на Карповую гору, в разоренный дом. Бабушка по другим дворам походила, вещи и мебель свою, соседушками позаимствованную, вернула. Только курица одна чужая оказалась, ее Акулине просто так на развод дали. Соседи скотину свою сохранили, с голоду не пухли. Когда немцы баржи утюжить начали, мост через реку Свирь тоже бомбой разворотило. Кто не успел на Лодейное Поле уйти, обратно в деревню вернулся. Финны, что край наш оккупировали, карелов не трогали, хозяйство держать разрешили, лишь бы явного ослушания не было. А за помощь партизанам смерть. Вот так деревня и сохранилась.
Дом опустевший, холодный, да стены родные – в делах подспорье. Одно огорчало: вестей от мамы и братика мы так и не дождались. Куда только бабушка не обращалась – все без толку. Как сквозь землю доченька канула. Дождалась Акулина с фронта сына. Меня определила на обучение в Тулокскую школу. Радовалась бабушка, что оценки у меня хорошие, что учительницей стать хочу… Все бы ничего, да невзгоды военные, нужда и лишения на здоровье сказались. Бабушка Акулина заболела и вскорости скончалась в своем карельском доме на руках у сына.
Далеко занесла меня судьба – аж в солнечную Феодосию. Было и на моем веку всякого: и плохого, и хорошего. Но бабушка Акулина, несмотря на войну, на разруху и голод, несмотря ни на что, всегда будет находиться на светлой стороне моей жизни. С годами все реже и реже удается приезжать домой в Олонию, к родне дядиной в Тулоксу заглянуть… На Карповой горе уже и не живет никто. Домишки осели, крыши завалились. Но у меня стежка одна – мимо деревни, поляны, лесного чепурыжника – на деревенское кладбище. Могилке бабушки Акулины, как матушке родимой, поклониться. Спасибо тебе, баба Лина! Спасибо за чуткое сердце, за материнскую заботу, за мудрую добрую силу любви.
«Лицей» № 11 2009
Заинтересовал материал? Поделитесь в социальных сетях и оставьте комментарий ниже:
Похожее
