Известность, а затем и слава пришли к этому человеку лишь через два года после смерти. С тех пор, вот уже почти четыре десятилетия, Борис Виан – один из самых читаемых и любимых, особенно среди молодежи, писателей во Франции. Его произведения переведены почти на все европейские языки, в Европе и Америке о нем написаны десятки статей и книг, в его честь выбита медаль.
А умер Борис Виан в возрасте 39 лет почти в полном забвении. Хотя начинал он блестяще: свой первый роман «Попрыгунчики и планктон» Виан написал в 1943 году. Опубликованный в 1946 году одним из ведущих парижских издательств, роман был замечен и в литературных кругах.
Он родился 10 марта 1920 года в пригороде Парижа Виль-д’Авре. Получил техническое образование. Но подлинной страстью молодого инженера были музыка и литература. С восемнадцати лет Виан выступал в различных любительских джаз-оркестрах и к концу сороковых стал подлинной «звездой» артистического парижского квартала Сен-:Жермен-де-Пре. Он регулярно писал для международного музыкального обозрения «Джаз Хот», вел музыкальную рубрику в газете «Комба», был одним из основателей Французского джаз-клуба.
Однако литературные успехи Виана превзошли музыкальные. Подлинный творческий взлет пришелся на 1946 год, когда он начал сотрудничать в созданном Ж.-П. Сартром журнале «Тан Модерн». В мае того же года Виан написал свой знаменитый роман «Пена дней», которому суждено было стать своего рода катехизисом французских левых в мае 1968 года.
В 1947 году роман был выдвинут на соискание одной из престижных литературных премий, но помешал присуждению …сам Виан. Все в том же 1946 году под псевдонимом Вернон Салливен он за две недели написал подделку под авантюрно-эротический роман «Я приду плюнуть на ваши могилы». Разразился скандал. Виан был привлечен к суду и оштрафован на 100 тысяч франков. С тех пор в сознании читателей он стал «тем парнем, который устроил розыгрыш с Верноном Салливеном».
Ни новые романы, ни пьесы, ни песни (а он написал их свыше 400), ни книга стихов «Замороженные кантилены» не вернули Виану внимание публики. Лишь новый скандал напомнил о нем в январе 1955 года: по радио прозвучала антивоенная песня Виана «Дезертир», принятая в условиях колониальной войны в Индокитае слишком остро и подвергнутая запрету.
Виан умер 23 июня 1959 года. Умер – ирония судьбы! – на просмотре фильма, сделанного по роману …Вернона Салливена «Я приду плюнуть на ваши могилы».
Лишь в 1983 году издательство «Художественная литература» выпустило роман «Пена дней» и несколько рассказов Виана. Однако тираж книги невероятно мал – всего 54 тысячи экземпляров. Первая же книга его стихов и песен «Блюз черного кота» вышла в московском издательстве «Эксмо» только в 2002 году!
По просьбе своего институтского преподавателя Натальи Мельниковой я перевел знаменитого виановского «Дезертира» еще в 1977 году, а через семь лет опубликовал перевод в своей книге «Окна настежь», вышедшей в издательстве «Карелия». В 1990 году несколько его текстов – так называл стихи сам поэт – и песен в моем переводе опубликовали рижский журнал «Родник» и то же издательство «Карелия», где вышла моя книга «Портрет с часами». Продолжение следует…
ПОЭТ
Вот, поэт.
Он как будто бы слеп,
Но при помощи пенья
И стихосложенья
Зарабатывает на хлеб,
Он хранит от забвенья
И людей, и явленья, –
Это делая великолеп –
но.
ЧТО ВЫЛУПИЛ ЗЕНКИ
Что вылупил зенки,
что вылупил зенки
на смуглую ляжку
блондинки,
что к стенке
солнцем полдневным прижата
на парус пузатый
за волноломом
на пенку
в чашке кофе
в знакомом
кафе
что вылупил зенки
на след
на прибрежнем песке
на море
такое бездонное и голубое
со стаями рыб
шевелящих телами
у водорослей над головами
лениво
на чаек
взбивающих
пену отлива
что вылупил зенки
уж больно красиво
ВСЕ СКАЗАНО СТО РАЗ
Все сказано сто раз, похоже,
о чем давно хочу сказать,
когда сажусь стихи писать.
Но удивляюсь, день итожа,
и снова задаю вопрос:
коль хвалите меня,
так, что же –
я снова натянул вам нос?
КОГДА БЫ БЫЛ ПОЭТОМ
Когда б был поэтом Виан, –
С утра был бы пьян вдрабадан.
Шагая, вперял бы в туман,
Свой нос, сизый, как баклажан,
В дырявых карманах
Сжимая, наверно,
Собранье сонетов, –
Сплошные шеднервы.
СОВЕТЫ ДРУГУ
Чудак,
ты хочешь стать поэтом.
Послушай, не сходи с ума –
в стихах сегодня, как в клозете,
полно дерьма.
Аксессуаров идиотских
и экзотических вещиц, —
они приводят в трепет скотский
лишь толстосумов и девиц.
С непритязательным букетом
и с поцелуем на губах, –
хоть пой один,
хоть пой дуэтом –
ты будешь вечно в дураках.
Тебя использует издатель,
как шлюху ловкий сутенер,
и, не признав тебя, читатель
закроет двери на запор.
И ты, мой друг, поступишь мудро,
коль вспомнишь тот мотив простой,
что ты свистел сегодня утром
над улицей своей пустой.
СЛАВЯНСКАЯ ДУША
Славянская душа.
У меня славянская душа.
Родился под Парижем,
в Виль-д’Авре
в настоящей французской семье:
мать звали Жанной,
отца – Жаном.
А меня нарекли Иваном.
Это имя не выходит
из моей головы –
выходит,
что родом я из Москвы
(вот, что значит –
увидела пылкая пара
когда-то барина
у самовара).
Славянская душа.
У меня славянская душа.
Она срослась с французской кожей.
И телом стал я славянином тоже.
Славянская душа.
У меня славянская душа.
Я не был дальше Сен-Жермен-де-Пре.
Мне дали имя русской в семье.
Но все вокруг
меня считают русским.
Я не сопротивляюсь.
На закуску
ем пироги с капустой,
водку пью
с утра до ночи
и посуду бью.
Славянская душа.
У меня славянская душа.
За мной шпионит собственное имя.
Я сделал из железа пару штор,
чтоб окна в доме занавесит ими –
не занавесил.
Чтобы воздух шел…
Славянская душа…
ЖИЗНЬ ЗУБУ ПОДОБНА…
Жизнь зубу подобна.
Бездумно вначале живешь.
И с булками сдобными пряники лихо жуешь,
Пока не заноет однажды.
И дело не кончится пломбой.
А надо бы просто
Без лишних врачей и речей
Зуб вырвать.
Как жизнь вырывают порой
Без апломба.
ДЕЗЕРТИР
Господин Президент!
Я письмо вам отправил.
Исключеньем из правил –
вскройте этот конверт.
В среду вечером мне
сообщили повесткой,
что я завтра в армейском
должен быть на войне.
Господин Президент!
Не для братоубийства
я, поверьте, родился,
но – чтоб жить, чтобы петь.
Ради песни и мира
сообщаю, мсье, —
не хочу быть, как все,
ухожу в дезертиры!
Господин Президент!
Мой отец уже умер.
Мои братья бездомны.
Плачут дети мои.
Моя мама одна.
Одиночество это
призывает к ответу:
что нам эта война?
А когда я в тюрьме
вшей кормил, жрал баланду,
мою душу жандармы
растоптали в дерьме.
Хлопну дверью с утра
я у смерти под носом.
Пусть останется с носом!
Мне – в дорогу пора.
Рождены мы людьми.
Человек не приемлет
кровью вскармливать землю
на погибель семьи.
И не надо нам лент.
Если крови вам мало –
Сдайте вашу капралу,
господин Президент!
Ну а если закон
огласит: «Вне закона!» —
не жалейте патроны –
я не вооружен.
НЕ ТО, ЧТО РАНЬШЕ
Шаловливой рифме
Заглянуть за лиф мне
Жадным взглядом прежним
Хочется все реже.
И не то, чтоб возраст,
Только тянет просто
С прозою под пиво
Поболтать лениво.
ПОСЛЕДНИЙ ВАЛЬС
Последний рогалик
с последней газетой –
такое обычное
утро, как это,
было уже не однажды.
Такое же солнце
под шины ложилось
и так же монеткой
в кафе золотилось.
К чему сантименты однако.
Скорее в гостиницу.
Сброшено платье.
И, губы подставив,
откроет объятья
последняя женщина нынче.
Прощайте, любимая.
К черту кручину.
И к женщине
молча подходит мужчина.
Присядут.
Простятся не плача.
Последний вечер. Завтра не наступит.
Пускай его никто не обессудит.
Последний вальс.
Жасмин дурманит мозг
на набережной Сены.
Вот и мост.
Последний «добрый вечер»
всем знакомым
и незнакомым тоже.
Перед домом,
где тихо спят, не ведая забот,
замедлит шаг.
И за угол свернет.
Вот спуск к реке.
Нелепый взмах руки.
И на воде
расходятся
круги.
И Я МЕЧТАЛ
Все мечтал,
что я стал
самым первым из поэтов.
Хоть ворчал,
увенчал
лавром двор меня за это.
Вот ведь блажь!
Но – шабаш.
Потерял я веру в книги:
Смотришь в книги – видишь фиги,
И ни слова, что страдал.
Стать же первым можно мигом:
пой, что ветер нашептал.
ПОПЫТКА СМЕРТИ
Я умру от разрыва аорты.
Будет вечер особого сорта –
в меру чувственный, теплый и ясный
и ужасный.
Я умру,
подымаясь по венам
вместе с тромбом.
Иль жирная крыса
ногу мне отгрызет по колено.
Или рухнет с заоблачной выси,
как витраж мне на голову небо.
Гром мне уши забьет динамитом.
Я умру тяжело и нелепо.
Я умру, очевидно, убитым.
И – профессиональным убийцей.
Если это со мною случится,
то умру я, не зная, что умер, —
лишь услышу стрекочущий зуммер
метко в сердце направленной пули.
Захлебнусь в том, что звери надули,
относящиеся ко мне лично
безразлично
и очень прилично.
Я умру нагишом или франтом,
чисто выбритым, с розовым бантом.
И, чтоб светских шокировать дур,
я не сделаю педикюр.
Я умру, слез в подушку не пряча.
Я умру, когда будут судачить
вкруг меня,
лицемерить и лгать
и бумаги мои воровать.
Я умру, видя детские муки
и в проклятье простертые руки
матерей и отцов.
Я умру.
К погребальному выйду костру.
И взойду равнодушно.
И вспыхну.
И, когда это кончится точно,
коль и здесь не пробудится стих мой, —
наконец то поставлю я точку.
И умру.
Иллюстрация: Портрет Бориса Виана кисти Бетти Бутуль из собрания Урсулы Кулбер, вдовы поэта
«Лицей» № 3 2008
