«Ариадна Эфрон и Ника Турбина звучат во мне как нераздельное и неслиянное двухголосие…» Публикация философа, поэта Юрия Линника.
Начну с необычного цитирования – назову его экспериментальным:
Я качаю твою люльку
Пред огнём.
Опрокидываю жизнь твою
Вверх дном.
Жизнь моя – черновик.
Все удачи мои, невезенья
Остаются на нём.
Как надорванный
Выстрелом крик.
Форма необычна: верлибр сочетается с рифмой. Метрика словно двоится: местами движется плавно, ровно – но чаще перебивается своеобычными синкопами.
Стихи кажутся написанными на одном дыхании. Хочется сказать: это прерывистое дыхание – с постоянными перехватами.
В чём суть нашего эксперимента?
Мы цитируем сразу двух авторов – совмещаем их строки, желая указать на некую связь или унисон.
Первое четверостишие принадлежит Ариадне Эфрон. Дальше идёт Ника Турбина.
В момент написания стихов авторам было 7 – 8 лет. Временной интервал тут равняется 63 годам (1920 – 1983 гг.).
Источники цитирования: стихами Ариадны завершается её подборка внутри книги Марины Цветаевой «Психея» – стихами «Ники» начинается её книга «Черновик».
Будто нить Ариадны бежит к челноку Ники!
Это похоже на передачу эстафеты.
А ещё на загадочный феномен, который называется переселением душ.
Воспоминания переносят меня в далёкий 1983 год. Мрачное было время! Преследования инакомыслящих достигают своего максимума. Искореняется самиздат – изымается тамиздат. За хранение эмигрантской литературы можно было запросто схлопотать срок.
Тем не менее моя подпольная библиотека регулярно пополнялась.
Именно в 1983 году – когда Ю.В. Андропов под капельницей закручивал гайки – я получил из США второй том выходившего там собрания сочинений М.И. Цветаевой.
Составители А.Е. Сумеркин и В.А. Швейцер не дублировали стихи, входившие в разные сборники М.И. Цветаевой – поэтому книга «Психея» представлена там с соответствующими лакунами. Тогда как «Вёрсты – 2», «Лебединый стан» и «Разлука» даны полностью. В оглавлении видим: «Из книги «Психея». И вот что примечательно: заключительный раздел, являющийся своеобычной публикацией стихов юной Ариадны Эфрон, вообще вынесен за пределы книги – он подаётся в конце тома как Приложение. Можно спорить с такой перекомпоновкой. Но вот её выигрышная сторона: стихи Ариадны смотрятся сами по себе – в отрыве от стихов матери. Как бы выходят из их тени. Внутри тома они существуют отдельно и автономно. На них обращаешь особое внимание.
В марте того же 1983 года «Комсомольская правда» эффектно представила своей обширной аудитории Нику Турбину. Ошеломлённо читая стихи гениальной девочки, я сразу же поймал себя на ощущении, что у них есть внутреннее родство со стихами Ариадны Эфрон.
Тогда я увлекался Е.П. Блаватской и Е.И. Рерих. Проповедуемая ими доктрина метемпсихоза – миграции наших душ – находила во мне глубокий отклик. Я и сейчас не равнодушен к ней. Это гипотеза издревле волнует воображение. Много ли мы знаем о Психее? Её тайны неисповедимы.
Нику Турбину я стал воспринимать как перевоплощение если не души Ариадны Эфрон, то её музы – или эйдоса в его платоновском понимании. Это субъективное допущение. Оно недоказуемо. Но и неопровержимо. В конце концов, это моя личная модель – и я её никому не навязываю.
В те годы я дружил с удивительной женщиной Еленой Кондратьевной Андреевой. Рискуя свободой, она бесстрашно проповедовала Агни Йогу – причём старалась подчеркнуть её космическое и транскосмическое звучание: это из других миров – или очень далёких, или параллельных с нашим. Елена Кондратьевна хорошо знала Нику. Она вела с ней беседы на эти метафизические темы. У Ники они вызывали живейший интерес.
Определённое созвучье стихов Ники Турбиной и Марины Цветаевой чувствуют многие. Вот свидетельство из Интернета – мы находим его на сайте украинской актрисы Юлии Сак: «Ника Турбина училась в школе, где училась Марина Цветаева. Марину Цветаеву я тоже очень люблю. И самое удивительное, то, что поэзия Ники Турбиной напоминает цветаевскую поэзию. Будто те стихи, которые Цветаева не написала, были надиктованы этой уникальной девочке».
Позволим себе ещё один опыт монтажа:
Города горят,
И леса горят.
Чей конь далеко ржёт?
Войны.
Теперь начинает Ника, а продолжает Ариадна. К их перекличке порой присоединяется ещё и голос Ксении Некрасовой. Но эта третья партия имеет скорее фоновое значение.
Что роднит стихи Ники и Ариадны? Прежде всего удивительно схожий интонационный строй.
Трудно определить, что такое интонация – разве что прибегнуть к метафоре: назовём её музыкой нашего бессознательного – выходом на уровень слова самых глубинных тембров Психеи.
Интонация всегда неповторима. Быть может, это самое точное и полное выражение личностного начала поэта – здесь невозможны двойники. А эпигонство всегда выглядит жалким.
Точнее любой дактилоскопии интонация обнаруживает самое-самое сокровенное в поэте.
Да, она как отпечаток – но только особый: субстратом здесь является знаковая и акустическая система стиха.
Уникальное напечатление!
И вот что поразительно в случае Ариадны и Ники: напечатления эти у них почти одинаковые. Будто за их стихами стоит одна муза. Или даже одна личность.
Другим инвариантом здесь будет необыкновенно ёмкий опыт, заведомо несоизмеримый с возрастом двух девочек – будто они прожили чуть ли не вечность. Это сказано не всуе. Платон учил: души старше тел – они прибывают в наш дольний мир из вечности. Земная жизнь для них – своего рода опала. Вот как о Психее пишет Владимир Набоков:
Моя душа, как женщина, скрывает
И возраст свой, и опыт от меня.
Разуверение и скепсис полнят стихи Ариадны:
Зачем такой сумрачный день,
Зачем паровозы с вокзала
Привозят неверье и грусть.
Зачем больше нету свободы,
Зачем всё ушло так далёко,
Зачем больше нет ничего.
Вроде как Ника пишет о раненой птице – но это она, она:
Голос мой оборвался болью,
Голос мой превратился в рану.
Обе девочки стояли на краю Левкадской скалы.
Это Ариадна:
Сердце ушло из груди
Умереть.
А это Ника:
Не пишитесь, строки,
Иль пишитесь в небе.
Ведь бумага кровью
Вся обагрена.
Вроде не детское это занятие – заглядывать в морок небытия. Но Ариадна и Ника делают это – причём не из любопытства, а в силу внутренней потребности души.
В этом году – две даты: 100 лет со дня рождения Ариадны Эфрон и 10 лет со дня гибели Ники Турбиной.
Крестный путь Ариадны известен.
Жизнь Ники видится как движение по обрыву. Она шла вдоль него без балансира. Высоты не боялась. Искушала небытие!
Нике было 15 лет, когда её умыкнул в Швейцарию 76-летний врач-психиатр – об этом союзе она потом вспоминала с толикой определённого цинизма. Вот отрывок из её интервью: «Мой муж – милый человек, психолог, у него своя клиника в Лозанне. Ему было 76 лет, итальянец, вполне дееспособный как мужчина, лучше, чем 16-летние мальчики. Так что все это было красиво и трагично – как растоптанная роза».
Вот поразительный штрих из её биографии: оказавшись в студии А.Б. Джигарханяна, она хотела развить весьма необычный проект – художнически воплотить тему неудавшихся самоубийств. Создаётся ощущение, что она как бы репетировала смерть – хотела многократно пережить экстремум, который К. Ясперс назвал пограничной ситуацией.
Ника провоцировала эту ситуацию.
Однажды игра перешла в явь.
Увидев повисшую на карнизе девушку, прохожие натянули под нею куртку. Но устроить нечто вроде батута не удалось: Ника разбилась насмерть.
Ника спрашивала: «Не я пишу свои стихи?»
Ариадна утверждала: «Я прожила чужую жизнь».
Складывается впечатление, что в судьбах Ариадны и Ники просвечивают и проступают какие-то другие судьбы – наверняка трагические, до конца не реализовавшиеся.
Откликаясь на призыв Ники Турбиной к добру, Е.К. Андреева была всерьёз готова увидеть в ней гостью с другой планеты – говорила, что Ника призвана осуществить на Земле ответственную миссию.
Реинкарнация: об это стоит пофантазировать – и не только мифотворцу, но и учёному.
Осип Мандельштам писал:
И не одно сокровище, быть может .
Минуя внуков, к правнукам уйдёт,
И снова скальд чужую песню сложит
И как свою ее произнесёт.
Нельзя исключить, что именно такие чужие песни услышал Дж. Макферсон, автор знаменитых «Поэм Оссиана». Об этой книге говорят: мистификация. А если реинкарнация? Это спорная мысль. Но табуировать подобные гипотезы нельзя.
А вдруг в душе Дж. Макферсона действительно зазвучал древний бард? А в душе Ю.П. Миролюбова – Боян? И вот результат: «Велесова книга».
Преемственность в обоих случаях – как линия связи, переброшенная через столетия и тысячелетия.
Развивая нашу эвристику, скажем о такой возможности: не хотели ли через Ариадну и Нику докричаться, достучаться до нас чьи-то души, прошедшие через пекло великих страданий? Этим не умаляется индивидуальность двух русских девочек – но мы отчётливо слышим: в их некрепкие детские голоса вносятся диалогические, даже хоровые обертоны.
В 1985 году Ника Турбина подарила мне книгу с такой надписью:
Ваша поэзия помогает остаться человеком.
Юрию Владимировичу Линнику с нежностью.
26.III – 85. Ника Турбина.
Печалюсь о её погибели.
Увы, но поэт в Нике умер задолго до того, как она ушла с физического плана. Всё лучшее было написано ею в возрасте 8 – 9 лет.
Живой родничок иссушила окружающая реальность?
Однако нельзя исключить и того вероятия, что в Нике пресекся контакт с её незримым соавтором – быть может, с Ариадной Эфрон.
Сказанное о двух поэтах читатель вправе оценить как своего рода мифотворчество.
Что ж!
Личный миф – это серьёзно. Понимаю проблему по-лосевски: в призме мифа нам явлена Алетейя – истина глубокая и нетривиальная.
Ариадна Эфрон и Ника Турбина звучат во мне как нераздельное и неслиянное двухголосие. Иногда читаю их в перебивку. Скажу больше того: две эти судьбы мне видятся как одна судьба – с девятилетним разрывом в хронологии. Будто Ариадна снова захотела вернуться в этот мир – и снова разбилась о жёсткую и враждебную действительность.
Если нам суждено воскрешение, то Ариадна и Ника, очнувшись от вечного сна, обязательно найдут друг друга.
Или в Судный день воспрянет одна сущность?
