Что за погода выдалась в том году! Зимы ждала природа, но даже в январе не выпал снег. Пустые черные поля чуть покрывались нездоровым белым налетом, как тут же сверху начинало литься откровенно невозможное – зимний дождь, который смывал все легкие намеки на чистоту, и кругом опять становилось отчаянно и грязно.
На дорогах болотной жижею стояла жуткая смесь из воды, снега, земли, и невозможно было поверить, что здесь бывает по-другому. Редкие машины с натугой раздвигали эту шугу, и, набрав скорость, неслись по жидким дорогам, словно нелепые катера, оставляя за собой разлетающиеся в стороны, махорочные усы тягучей, кисельной грязи. След машин опять медленно заплывал, и дороги снова превращались в болотного цвета медленные реки. Ноги были постоянно мокрыми, зимние ботинки не держали воду, словно лапти, и она свободно перетекала из их внутреннего пространства в пространство внешнее.
За ночь всё подмерзало, тропинки превращались в отполированный опасный каток. Состояние ног делалось постоянно скользящим, и нелепые, дерганые па тревожных квикстепов сопровождались истеричными восклицаниями редких экскурсантов. Потом снова начинался дождь, иногда мокрый снег, всё возвращалось и вращалось вокруг в медленном водовороте ожидающей хоть какого-то исхода зимы.
«…когда кажется, что нет ни выхода, ни входа, что бессмысленно даже мечтать о чем-то лучшем – вдруг открывается перед тобой долина Сороти»
Полуразрушенные крестьянские домишки окаймляли бесплодные, заброшенные поля. Иногда, впрочем, попадался новострой, но даже при размерах своих и претензиях был он каким-то безнадежным и робким, словно заранее замкнутым в нелегкий круг здешней истории. Кругом, словно постоянный, тяжелый туман, висела безнадежность.
Но так всегда бывает здесь – когда кажется, что нет ни выхода, ни входа, что бессмысленно даже мечтать о чем-то лучшем – вдруг открывается перед тобой долина Сороти, и виднеется вдалеке надежный синий указатель, опровергающий грустные русские сказки – три дороги дает он тебе, три чуда, три с детства затверженных, заученных, с сердцем слившихся названия – Михайловское, Тригорское, Петровское. И вроде бы туман становится светлее, стихает мерзкий мокрый ветер, кончается холодный дождь. Начинают чирикать отважные пичуги. И ты точно знаешь, чувствуешь – это чудо не выдумка твоя, не экзальтация восторженного любителя – ты действительно пришел туда, где жил он. Тебя вела длинная, нелегкая дорога. Она была то горячечно бессмысленной, то полной холодного отчаянья глубинных вод. Но ты хотел, ты искал смысла, ошибался, отчаивался, но снова вставал, плыл, шёл. Потому что впереди всегда был пример души, нашедшей этот смысл. Потому что болью своей и радостью душа эта встала над временем и миром. Потому что судьбой своей человек дал силы слабым и мудрость сильным.
В Тригорском
Приметы важны, но не очень. Страшно впасть в перечисление, в планирование чувств, в цитирование судеб и стихов. Я искал там другое, и видит Бог – я нашел. Оно было в голосах синиц, слетающих к тебе со старых яблонь. В вековой огромности елей. В редких проблесках солнца сквозь низкие, отрешенно плачущие тучи. В сладких изгибах Сороти и доверчивой открытости озер. В древности городищ и юной мудрости восстановленных церквей. Оно было в том, что я чувствовал его в себе и вокруг. Его присутствие было важным, радостным, ободряющим, надежным, веселым, хитрым, насмешливым, строгим, пугающим, дружеским, русским, родным. Его наличие было несомненным, как открытость полей, непрерывность парков и беспристрастность небес. В душе рождалось много вопросов и сразу же находились ответы на них. Все было легко и ясно. Сожжение усадеб и хилость современных крестьянских жилищ. Лебезящая натянутость в лицах французских, не его, потомков. Любовь хранителей и настороженное, показное равнодушие властей. Людское равнодушие и цена взлета. Цена и ценность даже разбега, даже небольшого неудавшегося прыжка. Возможность превращения его в полёт. Так легко и ясно было в душе, как нигде до этого. Разве что жестокие белые ночи на русском севере могут так же нежно препарировать душу.
А потом я уехал. Уехал раньше срока, и долго не мог понять – почему. Внутри был сильный свет и радость от общения с ним. А на дворе близилось шестое февраля (день дуэли. — Ред.). Мне не хотелось думать об этом там. Это было слишком больно.
«А на дворе близилось шестое февраля…»
