Как помочь детям пережить смерть друга, одноклассника? Почему часто им не могут помочь родители, учителя, школьные психологи? Какие правила безопасности должны знать дети и родители? Появится ли в Карелии кризисный центр психологической помощи детям?
Об этом мы поговорили с сотрудниками республиканского Центра диагностики и консультирования при Минобразования Карелии — психологами Еленой Руденковой, директором центра, и Людмилой Сулима, руководителем отдела по сопровождению детей и подростков с нарушением поведения, находящихся в трудной жизненной ситуации.
Поняла, что дальше откладывать нашу встречу невозможно, после трагедии в Саратове, где по пути в школу была убита восьмилетняя девочка. Случились и в Карелии за последнее время трагические происшествия с гибелью подростков.
Сами дети стали источником опасности
– Какие правила безопасности следует соблюдать, чтобы не гибли дети?
Елена Руденкова: – В последнее время при всех подобных случаях ответы спрашивают у психолога: «Почему это произошло? Можно ли было предупредить трагедию?». Если виновник несовершеннолетний, сразу общество пытается приписать ему психическое нездоровье или проблемы в семье. Это стало модным приглашать в каждую передачу психолога, полиграфолога, профайлера. Но нельзя ответить одним словом на вопрос, как предотвратить трагедию, нет единого рецепта на излечение и предотвращение повторов.
Лет 30 назад, когда я пришла в школу, в методичках ничего не говорилось о кризисной помощи. Самой большой новостью для психологов было гиперактивное поведение ребенка. А сейчас в Москве в каждой школе есть бригада кризисной помощи, которая начинает немедленно действовать в острых ситуациях. И в методическом пособии МГПИ прямо написано: действия в кризисной ситуации. И это не пожар, а, например, ситуации со взрывами, убийствами, расстрелами, в которых участвуют дети. Мы не ожидали, что так изменится жизнь и сами дети станут источником опасности… И это не просто школьный буллинг, подножки или толкание.
Психологическая безопасность начинается с мелочей, с простых вещей: какая атмосфера в коллективе. Как ее оценить? Видим мы настроение другого человека, понимаем его чувства, его потребности, ценно ли для нас мнение каждого человека. Это все основывается на ценностях учреждения.
– С какого возраста, по вашему мнению, ребенок может ходить в школу один, без взрослых?
Людмила Сулима: – Конкретно возраст не назову. Тогда, когда родитель почувствует, что ребенок готов ходить один. Дети очень разные. Кто-то уже в 3 классе готов, ориентируется, а кто-то и в 12 лет не готов. Подготовить же могут только родители. В первом классе по закону он не может один ходить.
Правило 48 часов
– Добровольно ушел из жизни старшеклассник… На ребенка напали по пути в школу… Это реальные ситуации последнего времени. Ученики школы в шоковом состоянии, но почему-то с ними не работают, они предоставлены сами себе, никто из старших с ними не разговаривает, педколлектив ничего не предпринимает…
Елена Руденкова: – Мы, взрослые, так же, как и дети, находимся в шоке, мы не знаем, как объяснить детям случившееся, потому что сами растеряны и не уверены. В этот момент в жизненных ценностях происходит поломка, земля уходит из под ног, в голове не укладывается. Нам страшно разговаривать с детьми. Недавно педагог сказала: «Теперь боюсь называть слова на уроке, которые дети могут ассоциировать со смертью одноклассницы».
Наш центр предлагает школам обращаться к нам за помощью. Мы разработали четкую программу, что мы делаем в кризисной ситуации. Оказываем помощь детям, родителям, педагогам, а если ЧП случилось в маленьком поселке, то всем его жителям.
Помощь обязательно нужна детям. Если в классе произошла такая трагедия, детей нельзя оставлять без помощи…
Есть правило 48 часов, когда помощь должна быть оказана экстренно. Бывают такие чувствительные дети, так сильно переживают событие, произошедшее с их одноклассником, что переносят на себя. Кто-то чувствует свою беспомощность и ему страшно, у кого-то усиливается чувство, что взрослые несправедливо к нему относятся. Конечно, в таких ситуациях есть опасность повторения события – по закону парных случаев.
Нужно научить детей переживать горе, утрату. Но, к сожалению, как думают педагоги? Если дети сидят в классе тихо, не бьются головой об стенку, не ревут, значит, все хорошо.
– Что же это за уровень квалификации у педагогов?!
Людмила Сулима: – Дело не в квалификации. Не всегда должна действовать именно эта организация, где случилась трагедия. Ведь педагоги там тоже пострадавшие, у них возникает чувство беспомощности, что они не смогли помочь ученику. Они сами вовлечены в кризис. Лучше, когда на помощь приходят специалисты из сторонней организации, тем более не везде в школах и колледжах есть психологи или это молодые неопытные специалисты.
Нужно создать такую систему, чтобы подключались психологи из другой школы. Мы проводили недавно семинар для школьных психологов по суицидальному поведению, методам реагирования. Мотивировали их, чтобы, когда случается что-то, они открывали школы для специалистов, а не закрывали.
Елена Руденкова: – В период следствия часто вместо помощи начинают критиковать школу, направляют проверки, в чем-то подозревают. Кто только не приходит в школу – прокуратура, управление образования, вплоть до финансовой проверки!
– Но нельзя же не проверять школы, где пострадал ребенок?
Людмила Сулима: – Да, но они сами в стрессе, к тому же отбиваются от проверок. Еще и поэтому помощь должна оказываться сторонней организацией. Мы должны создать такую систему, чтобы психологи из разных школ могли приехать туда, где случился кризис, и оказать эту помощь.
Из 20 школьных психологов, которые были у нас на семинаре, человек 15 готовы этим заниматься, пробовать. А кто-то сказал, что это уже делает.
Школе нужно пять психологов, а не один
– Будет ли в республике что-то меняться кардинально в отношении кризисной помощи детям?
Елена Руденкова: – На уровне республики должен быть принят алгоритм действий, куда обращаться в случае кризисной ситуации. В нашем центре можно открыть кризисное отделение, которое оказывало бы экстренную помощь и имело на это средства и полномочия.
В Следственном комитете Карелии подхватили нашу идею о кризисном центре психологической помощи детям. Поддерживает нас и уполномоченный по правам ребенка. А пока он создал маленькую рабочую группу, куда вхожу я, детский психиатр, представитель следственного комитета, общественной организации. Мы будем каждую неделю собираться и говорить про сложные случаи, обмениваться информацией – с этим очень плохо обстоит дело.
Второй вопрос – освещение в СМИ таких событий. Понятно, что люди должны быть информированы о трагедии, но то, как она преподносится, только усугубляет ситуацию. Освещение не должно быть травматичным, усиливать тревожность.
– Но еще и правоохранительные органы должны своевременно предоставлять информацию, а не скрывать ее. Замалчивание порождает панику, люди бросаются искать информацию в сеть, а там одни ужасы. Если вернуться к психологической безопасности детей, не могу не сказать, что порой изумляешься от того уровня, на котором работают школьные психологи. Не то что нет профессионализма – нет элементарной чуткости…
Людмила Сулима: – Люди с разной квалификацией и отношением к делу есть во всех профессиях, но у психологов, конечно, уровень ответственности другой. Но у нас выбор не так велик. Школьные психологи не всегда имеют хорошие рабочие отношения с администрацией, получают низкие зарплаты, при этом отвечают за тысячи учеников… Это очень эмоционально выгорающая специальность.
В школе должно быть по пять психологов, а они в лучшем случае по одному работают. Им вменено множество формальных, не приносящих пользы детям обязанностей. Формальные алгоритмы, бесконечная диагностика, срезы, акции, а на диалог с конкретным ребенком времени недостаточно.
Если школьный психолог или педагог, да любой специалист школы, на ваш взгляд, не помог, а повредил ребенку — не молчите! Идите в школу, пишите жалобу. А родители чаще всего проглатывают свои обиды и гнев, боятся, что хуже будет. Поплачут вместе с ребенком, а кто больше них должен быть заинтересован в защите ребенка?
Пассивные родители
– О чем должны знать родители, чтобы не случилось непоправимое?
Людмила Сулима: – Как правило, после суицида говорят: «Школа проглядела», «Психолог не увидел, что ребенок подавлен». А ведь родитель тоже не увидел! Не почувствовал или вовремя не нашел помощь.
Если говорить о безопасности детей, то многое зависит именно от родителей. Это они должны рассказать ребенку, с кем можно разговаривать на улице, а с кем нельзя. Плюс родитель должен всегда защищать ребенка: в конфликтах, не важно с кем – с детьми или педагогами. А мы своего ребенка не защищаем, а боимся вместе с ним, или, наоборот, с войной идем его защищать.
У нас ведь как? Мы как родители в школу к ребенку или ползем, дрожа от страха, или с ноги открываем дверь и скандалим. Это все проявления страха и неуверенности. При этом мы должны научить своего ребенка жить в мире со всеми людьми, где-то находить компромиссы, а где-то понимать, что компромисс невозможен, надо бороться за свои интересы.
Не только родители – все граждане наши очень пассивны. За стеной изо дня в день плачет ребенок – соседи молчат. На улице дерутся дети – взрослые идут мимо. Мы сами живем по принципу «моя хата с краю» , а потом удивляемся, почему наши дети не замечают, что их одноклассница или одноклассник стоит на самом краю, что ему плохо…
Как пережить горе, когда погиб одноклассник?
– Психологи не любят давать советы, но все же, как помочь детям справиться с болью после смерти друга, одноклассника? И стоит ли идти на его похороны?
Людмила Сулима: – Можно сказать, чего нельзя делать. Нельзя замалчивать ситуацию, если внутри есть напряжение.
Елена Руденкова: – Нужно завести правило – говорить о чувствах. Все – и дети, и взрослые – должны говорить о своих чувствах. И этому правилу нужно следовать не только в кризисных случаях. Вместо «Как дела в школе?» спросите у своих детей «Как твое настроение? как себя чувствуешь?».
Поставьте себя на место ребенка: хотели бы вы, чтобы дома у вас близкие спросили «Как начальник оценил твою работу? почему ты не справился со всей работой? почему ты, кроме работы, еще звонил по своим делам и отвлекался на настроение коллеги?»? И еще вместе с начальником ругали бы за «плохие результаты». Это не только про чувства – это и про ценности, что для нас важно.
Людмила Сулима: – В случае суицида следует обсуждать с детьми, что произошло, дать выплеснуться чувствам, выговориться. Но без интерпретаций и прямых увещеваний: «Так поступать нельзя, ты расстроишь маму…» Обязательно прийти к поиску ресурса: как мы можем друг другу помочь? как мы будем друг за другом наблюдать? кому еще нужна помощь? какие выводы мы сделали для себя?
Дети после самоубийства одноклассника часто больше взрослых всё понимают и говорят: «Я так никогда не поступлю, буду внимательней к друзьям относиться и сам искать помощь, когда мне плохо». И вместе с детьми следует прийти к пониманию, что жизнь продолжается.
Елена Руденкова: – Взрослым полезно говорить при детях. Мы привыкли ничего не говорить, держать лицо. А воспринимается это как бесчувствие, холодность, равнодушие. Если дети не видят, как взрослые переживают горе, как они могут научиться переживать? Мы обесцениваем жизнь и смерть, когда не обмениваемся чувствами.
Приехала после суицида в одну школу, учителя уверяют, что с детьми все нормально, они тихо себя ведут, все ходят на уроки. А я захожу в школу и вижу, что дети столпились в одном углу и смотрят в телефон, что пишут про случившееся. Именно дети того класса, где произошла трагедия.
Очень важно учиться выражать горе по поводу случившегося. В школе, где произошла трагедия, мы рассказываем о ритуалах, которые следует соблюсти, как детей готовить к прощанию с одноклассником.
Людмила Сулима: – На прощание дети должны приходить с родителями. Но и не каждому ребенку, если у него хрупкая нервная система, следует идти на похороны. Можно ведь и по-другому попрощаться с одноклассником: сделать, например, в память о нем презентацию, написать песню да все, что в голову придет, дети народ творческий.
Не нужно в школах выставлять портреты погибших детей! В одной школе на выходных от несчастного случая погиб старшеклассник, всеобщий любимец. В понедельник ученики, малыши в том числе, ничего о трагедии не знающие, приходят в школу и видят при входе его портрет в траурной рамке и цветы. Никакой предварительной подготовки, а ведь детям мгновенно нужно осмыслить и принять страшный факт! Дети в шоке, слезы, ступор, все в классы пошли совершенно дезориентированные. А каждый ли учитель, встречающий их в классе, готов был им квалифицированно помочь?
Депрессивные посты в соцсетях
– Как вы считаете, нужно ли родителям следить за страничками детей в соцсетях?
Людмила Сулима: – Я считаю, что следить нужно за всем, вопрос только в формах. Необходимо держать руку на пульсе настроений вашего ребенка, объяснять ему все опасности. То, что у него на странице, не всегда отражает его действительные настроения, но в любом случае тревожные посты – признак неблагополучия. И, однозначно, повод для доверительного разговора.
– Бывает, что подросток в жизни веселый, а статусы в соцсетях пишет депрессивные. Это что – желание повыделываться?
Людмила Сулима: – Надо в динамике смотреть, все неоднозначно. Сейчас у молодых модно быть депрессивным, особенным, загадочным. Депрессий и других психических проблем и правда много, но есть еще и желание выделиться или, напротив, присоединиться по какому-то признаку к референтной группе.
Если мы видим у подростка серьезные изменения в поведении, эмоциональном состоянии, да еще на странице в соцсети у него мрак и беспросветность – это сигнал об опасности.
– По вашим наблюдениям, проявлений неблагополучия у подростков стало больше?
Людмила Сулима: – Какое общество, такие и дети. Мне нравится выражение «Чем кормили, то и выросло» .Что наши дети видят вокруг себя? Агрессию и напряжение, неуверенность в обществе, одебиливающие передачи по ТВ и в интернет-ресурсах, жестко криминализированные СМИ…
Подростковых кризисов больше не стало, стало больше публичности, открытости, неверного освещения, провоцирующего подростков на повторы, подражательство и целые эпидемии деструктивного разрушительного поведения и детей, и взрослых.
Елена Руденкова: – Дети считывают то напряжение, которое есть у взрослых.
В городе паника
– В прошлом году Петрозаводск был взбудоражен убийствами девушек, и, пока маньяка не поймали, в городе разрасталась паника. Дети боялись ходить в школу, распространялись самые невероятные слухи… Что можно было сделать, чтобы снизить тревожность?
Елена Руденкова: – Вся информация о таких происшествиях должна доводиться до граждан, чтобы в ее отсутствие в интернете не нагнетали слухи. А что творилось, особенно в комментариях, мы помним. Взрослые для чего-то включали телевизор в школе, раздували панику. Чувствительные дети при этом сразу индуцируются.
Людмила Сулима: – Важно подумать, что сделать, чтобы снизить чувство страха. Если ребенок очень боится, то можно и дома посидеть. Меня поразило, как быстро люди объединились в той критической ситуации: парни в школах, колледжах организовались и стали провожать девушек. Такие конкретные шаги помогают избежать паники, уменьшить проявления страха и беспомощности. Приходит понимание, что мы можем управлять своей жизнью, помочь друзьям, что от нас что-то зависит. Это был побочный позитивный эффект той ситуации.
В войну бабы вместе оплакивали погибших
– Мы говорили о психологической безопасности детей. А как обстоит дело с педагогами? Что нужно понимать всем взрослым?
Людмила Сулима: – Сегодняшняя система образования пагубна не только для детей – для педагогов тоже. Локус сильно сместился с воспитания на муштру и натаскивание на ЕГЭ. Педагоги быстро выгорают. Извергов среди них нет – в эту непростую и небогатую профессию никто не рвется без желания работать с детьми. Очень многие вещи – последствия эмоционального выгорания. Причем быстрее выгорают самые мотивированные, которые пришли в школу с желанием нести добро. Потому что возможность теплых, открытых, неформальных отношений между взрослыми и детьми нужна не только детям! Педагогам важно и нужно оказывать психологическую помощь.
Елена Руденкова: – Люди должны понимать, что безопасность – гигиена жизни, а не пожарная сирена. Нужно говорить с детьми о ценности жизни, коллектива и школы, воспитывать уважение к личности, к его чувствам и мнению. Почему у ребенка появляется ощущение потерянности?
Самое главное, к чему мы сами пришли: мы должны помогать переживать трудную ситуацию. Как в войну бабы вместе оплакивали погибших и переживали горе. А многие живут в иллюзии, что будут жить 130 лет, не умрут. А ведь многие сказки, знакомые с детства, о смерти – та же Курочка Ряба, Колобок… Детям нужно показывать естественную жизнь, не искусственную.
С удивлением, уже прощаясь, узнала, что моим собеседницам, профессиональным психологам, после гибели чужого ребенка тоже требуется помощь. Они оказали поддержку людям на месте трагедии, а потом в их центре с ними работают свои же специалисты. В чем заключается эта помощь? В том, чтобы выговориться и найти в себе ресурсы жить и работать дальше.
Елена Руденкова: «У каждой из нас есть свое кладбище. Нам тоже нужна помощь, чтобы не выгореть и не относиться цинично к случившемуся. Я не хочу цинично относиться к детской смерти».
