Листаю свои дневниковые тетради и блокноты фольклорных экспедиций 1970-80-х годов. В них записи многих рассказов о жизни. Фольклористы знают: встреча даже с очень памятливым человеком, знатоком традиционного фольклора, начинается не с записывания песни или сказки, а с выслушивания рассказа о себе, своей жизни, о пережитом и виденном.
Помните пронзительную, ужасающую своей правдой книгу Светланы Алексиевич «У войны не женское лицо»? Это рассказы женщин, главным образом женщин из белорусских сел и городов. В моих записях — воспоминания о войне женщин Карелии.
Анна Федоровна ИВАНОВА была моей соседкой по подъезду. Я говорю «была», потому что ее уже нет в живых. В доме живет ее сын с семьей. Каждый раз, встречаясь и разговаривая с Анной Федоровной, дивилась ее колоритной и своеобычной речи. И фольклорную практику лета 1983 года решила начать с нее.
Приводя рассказ Анны Федоровны дословно, скажу лишь, что войну она пережила в деревне Юрьина Вологодской области. Пусть он будет светлой памятью ей, труженице и мученице.
«Моя жизнь, девки, большая сказка. Вышла замуж. Вышла, когда в колхозе работала. Заставили пахать. Я десять лет пропахала. Пахала на лошадях. А в голодовку и в пастухах нажилась. Да этта рассказывать — одни слезы у меня будут. А тут война началась 22 июня. Мужиков всех забрали почти на одной неделе. А хлеб остался неубранный. Все плакали, ревели, как забирали мужиков, не до хлеба было. В тот год очень плохо было жить. Провожали мужиков, плакали — вот тебе хлеба не стало. Ну, а потом бабам, знаешь, как доставалось… Ни воскресеньев, ни праздников. Никак не было пощады нигде. То коней забрали, то скотину. А мы все одни работали, бедные.
Сорок мужиков не пришли, не вернулись с войны только в нашем сельсовете. Оставалось сорок солдаток, сироты. У кого пришли мужики, хоть какие, да пришли. А мне обидно: у меня никто не пришел. Убили мужа, брата, племянника. Никто не вернулся. С двумя детьми осталась. Осталось два старика у меня: мама осталась восьмидесяти годов, свекор-инвалид (глаза у него не было), золовка-сердечница, вторая группа у нее. Надо было работать и всех кормить. Ох, как было тошно! День пропашу, ночью поеду с променом, променять платья. Всю одежду, все с себя променяла. С тем мы и остались. Напоследок, в 1947 (1946? — С. Л.) году еще больше голод тут был. Корову проели, козу съели, траву ели. Сколько горя перенесла, сколько досады! Тяжело было, не надо и говорить!
Потом, правда, в 48-м, урожай был хороший. Нам досталось хлеба. Хлеба много было. Вот и выменивала. Я тогда большуха была, и все могла. Косу сама колотила, скотину била. Все сама делала. Никого не звала. Тогда в силе была. А теперь больна. Сейчас пенсию получаю 28 рублей. Говорят, нет приказа на старых колхозников. Сказали, чтоб ждали до 85-го года, тогда, может, повысят. Не доживу, болезнь сломила… Хорошо, сын да дочки помогают… Так вот жизнь прошла не за нюх табаку».
Особенно много в моих дневниках рассказов пудожских женщин, пудожских старух. Сколько их перевидала, переслушала, записывала в Семенове, Кашине, Бочилове, Подпорожье, Шале, Кривцах, самом Пудоже! Сколько среди них было вдов! Иногда деревня — сплошные вдовы, одинокие старухи. «Вдовь вдовею, баженые», — этой фразой встретила нас одна из них в деревне Семеново.
А А. Н. Якушева из той же деревни много раз пела нам свою заветную песню «Вдовка»: «Ой, ты вдовка, вдовка, победная головка». В жизни каждой из встреченных женщин война оставила свою отметину, свою память. В воспоминаниях жительниц деревень Кривцы и Остров, которые помогали записывать Майя Браковенко и Аля Чижкова, наряду с военной «своей бытностью» всплывают важные подробности и детали жизни эвакуированных. И как бы тянется ниточка к той «Барже», о которой так ярко и проникновенно поведала телепередача Анны Цунской.
Ольга Дмитриевна КУЗНЕЦОВА, деревня Остров Пудожского района:
«Во время войны жила в деревне Остров… В дому у нас десять семей жило эвакуированных. Много народу было. Эвакуированных напривозят и не спрашивают, пустишь или не пустишь. Умирало много с голоду. Эвакуированные пухли. Свои-то что-то ели, но потом умирали, опилки ели. Холодно. Одевались в ряски старые. Всю жизнь в совхозе проработано. Выращивали рожь, овес на поле. Рабочий день в 7 утра и допоздна. По 50 соток вырабатывали. Из-за трудодней все бились. Надо было трудодни зарабатывать. Муж в армии был и в финскую и в Великую Отечественную. Когда вернулся, так поработал». (Запись 1984 года).
Вера Викторовна ШОШИНА, деревня Кривцы:
«Война есть война, всем досталась она. Сутки работали, едва шатались. Все вручную, все серпами жали. С едой плохо было… Эвакуированные, бедные, всех собак и кошек поели. Всех кормить надо было, а хлеба мало. Зимой дрова на себе волочили… У меня эвакуированные жили с Петрозаводска две семьи: свекрова и ейные дочери с дочерями, невестка да моих трое детей. Носили, что было, с ваты нашьют. Дети маленькие, кака с них помочь. Двое умерли. Можно сказать, что голод убрал. Они, бедные, (эвакуированные — С. Л.) едва дождутся травы, крапивы. Ждали победу, очень ждали. Думали, с часу на час. А услыхали, дак не поверили. Кто плачет, а кто скачет». (Запись 1984 года).
Мария Ивановна МАКСИМОВА, деревня Кривцы:
«Как началась война, мне 30 лет было. На ферме работала. Там и сказали, что война. Приходили мы рано утром, все сделали, а потом узнали, что фашисты напали. Муж сначала в партизанском отряде был здесь у нас, потом уже на фронте. Вернулся уже в 1946 году…
Эвакуированных жило человек тридцать — полно, негде пройти было. Что было из одежды, то додерживали свое. Хлеба по двести грамм давали на карточки… В семь часов уже на поле, косили, сено метали сами, мужиков не было. Сынишка на косилках косил. Где можно было работать на лошадях, а так руками». (Запись 1984 года).
Мария Дмитриевна СИДОРЕНКО, деревня Остров:
«Были здесь у нас оборонные работы. Нас в Петрозаводск повезли, а там уже немцы. В Подпорожье высадили нас, там мы баржу два дня разгружали. Потом в Кушаново (теперь Киново) аэропорт строили. Десять бригад сформировали. Месяц строили. Мох рвали, лес спиливали, корчевали. Потом машины пришли — выровняли. Аэропорт сделали, нас всех расформировали. Вот мы и поехали все по домам. Потом уже в Пудоже копали от моста и весь берег — окопы. Там уже были роты, взводы.
Потом обратно мобилизация — в Беломорск, на лесозаготовки. Там в Сумпосаде были. Привезли нас в теплушках. Два барака жилых было, раньше там заключенные жили. Они заняты уже, а мы в конюшне жили. Нары двойные были из кругляша. Печи были поставлены из бочек, день и ночь кочегарили, потолка-то не было. Норма была — три с половиной кубов напилить. Пилили метровку для паровозов. Это распилить, расколоть, сложить. Потом нас отпустили домой. Приехала оттуда чуть жива. Опухшие были, лица не видно». (Запись 1984 года).
Прасковья Егоровна СЕЛЕДЦОВА (деревня Кривцы) рассказала о том, скольких война сгубила, о полученной в 1943-м похоронке на мужа, а потом спела вместе с соседкой Ириной Дмитриевной Ведениной вот эти частушки военных лет:
Распроклятая Германия
Затеяла войну,
Погубила ягодиночку,
Оставила одну.
Распроклятые германцы
Горюшка прибавили.
Одного дружка убили,
А другого ранили.
Ягодиночку убили….
Из винтовки боевой.
Под кустом похоронили
Не придет боле домой.
Задушевная подруга,
Моего-то милушку
Восемнадцати годов
Положили в могилушку.
Говорят, что дроля ранен,
Хорошо, что не убит.
Хоть и раненый приедет,
Все равно буду любить.
Ягодиночку убили
На высокой горочке,
Было трудно расставаться
С белым светом дролечке.
Все помещенное здесь — подлинные записи. В них не изменено ни одно слово. Фольклористы относят такие повествования к жанру устных рассказов — рассказов-воспоминаний, «меморатов». В данном случае — устных рассказов о войне. Они еще раз свидетельствуют: у войны — страшное лицо, и отнюдь не женское.
Об авторе публикации. Софья Михайловна Лойтер — доктор филологических наук, профессор
