Сергей Груздев – новый автор «Лицея». На наш взгляд, его стихи и проза достойны внимания читателей нашего журнала. Сергей Груздев один из тех жителей острова, кто вынужден был два года назад покинуть остров Валаам, где он прожил около полувека. Сергей считает, что каждый человек в жизни должен найти свой уголок на Земле, где бы он постоянно чувствовал неразрывную связь с природой, космосом, Творцом. Для него такая земля – Валаам.
Зимняя гостиница
Зимняя гостиница. Белое крыльцо.
Скоро опрокинется пламенем в лицо.
Жили люди разные, остров всех роднил.
Кто-то мысли грязные в мир наш уронил.
Как скорей избавиться от мирских людей,
С совестью бы справиться, можно ль побыстрей?..
Сверху указание — средства хороши.
Только наказанием будут для души.
Зимняя гостиница — кладбище мечты.
Небо ясно-синее видим я и ты.
Радость Воскресения предвещал восток.
Только нам спасения он не приберег.
Пламя очищения или месть чумы,
В зареве горения закалялись мы.
Нас уже не выселишь — остров в сердце лёг.
На луга и выселки нет совсем дорог.
Все в тумане скрылись — не видать ни зги –
Хорошо молились недруги-враги.
И любовью лютою полюбили нас.
Зимняя гостиница в профиль и анфас…
Фанерный тупик
Много воды утекло с тех пор, как я впервые посетил этот остров, вернее, приехал жить на него.
Будто вчера это было, а минуло уже сорок девять лет. Полюбил я этот уголок земли карельской всем сердцем, и никак не смог его покинуть добровольно, да и не помышлял об этом, пока в 2016 году власти города Сортавала, с подачи монастырского начальства, насильно через суд не выселили мою семью в этот самый город, в его заброшенную часть с «поэтичным»названием «Фанерный тупик». При этом искренне удивлялись, почему это не хотим мы ехать жить в лучших условиях, чем на острове.
Ну, насчёт лучших условий только недалёкий человек утверждать может, которому совсем чуждым является понятие родной земли. Мы же, не желая покидать остров, полгода жили в Зимней гостинице без электроэнергии, воды, тепла — после пожара, причина которого так и не была выяснена. Многих тогда лишили Валаама, не одному мне крылья-то подрезали. И все это под барабанный бой о социальной справедливости и сердечной заботе о нас же, неразумных, мол, «своего счастья не понимают…»
Ехал я в это переселение, словно на каторгу, а точнее на кладбище, на погибель… Понятно, что и в тупике люди живут. Человек везде приспосабливается. Разговоры вели власти, мол, переименуют улицу из Фанерного тупика в какое-нибудь светлое название. Дорогу построят нормальную, автобус пустят и прочие благие обещания.
Что здание-то не новое – это мы сразу раскусили. Из двухэтажной конторки, что десятилетия без окон и дверей поливалась дождями-снегами, слепили трехэтажное, надстроив маленько. Грибок-плесень раствором закидали и сайдингом укутали. Питерская независимая экспертиза директиву отписала, мол, проживание в зданиях опасно для здоровья. Так где у нас безопасно-то? Суд решил переселить — и баста.
Здесь практически всегда безлюдно, ибо мало кто согласился сюда переезжать. Нам обещали развитие инфраструктуры, освоение местности богатыми москвичами и другие блага цивилизации. Пока воз и ныне там… Пусть это остаётся на совести власть имущих.
Мне бы хотелось, конечно, услышать мнение православных, да и просто друзей на это бесчеловечное действо – насильное переселение. Но, думаю, все отмолчатся.
Некоторые удивляются, как, мол, ты, после всего этого в храм продолжаешь ходить, благословение выспрашиваешь, ручки целуешь? Жить-то злобою да непрощением ой как трудно…
Да ведь и в Храм-то к Богу хожу, если что, да к Святым Нашим, да к Богородице Пречистой. Уж один неразумный монастырский выговаривал: «Ругаешь, а причащаться приходишь». Что ему ответить?.. «Спаси Бог тебя, брат»…
А мне ведь и жалко их, сердечных. Против благословения старца, Кирилла Павлова, пошли: благословил нас при встрече в Крыму жить на Валааме.
Господи спаси и помилуй всех нас!
Первая встреча
Было это октябрьским вечером 1969 года. Сейчас как раз октябрь, жаль числа не помню, когда мы приехали. Сорок девять лет назад.
Дом-интернатский катер «Волна» после нескольких часовых кувырканий на волнах причалил к пристани в Монастырской бухте. Измотанные качкой пассажиры радостно ступали на твердый берег, помаленьку оживая. Не зря говорят: «Тот Богу не молился, кто по осенней Ладоге на Валаам не плавал».
Вышел и я с мамой, и сестрой Наташей. Немножко покачивало… Валаам — что-то пугающее и таинственное одновременно. Думал ли я тогда, что полюблю эту землю на всю жизнь? Местные ребята подвалили сбоку, задираются: «Пошли, один на один». Это так «гостеприимно» встречают новичков. Сашка Рямонен готов был идти защищать честь острова, да другие ребята отговорили на мое счастье — драться я не умел. Встретила нас мамина знакомая, Гордеева, и ее сын-подросток Федор. Он-то меня и защитил.
Первое время мы жили у них. Федор учился в шестом классе, но явно был переростком, несколько раз оставался на второй год. Он был добрым малым, знакомил меня с островом, с мальчишками валаамскими, со школой. (Когда окончит школу, много лет будет работать в местном ремстройуправлении, плотником. Умрет рано, после болезни).
На следующий день мы с Федором с утра пошли гулять по поселку — пропускать школу для Феди было обычным делом. Я хотел идти на занятия в первый же день, но он отговорил.
Вышли в центр. Посередине двора ехала лошадь горповская, как мне сообщил Федька. Возчик Валентин, мужчина лет пятидесяти, небритый и уже опохмелившийся, сидя на телеге ругал всячески, по матери, свою лошадку. Он вез хлеб из пекарни в «Красный магазин».
–Но-о! Ёпрст… Уснула, курва… – беззлобно ворчал кучер. Как мне потом станет известно, горповский возчик Валентин никогда не бывал трезвым, в какое бы время его ни встретишь: днем, ночью — всегда навеселе. Так и умер однажды на работе.
Надо сказать, что хлеб который пекли в островной пекарне, был очень вкусный. Особенно теплый белый. Сколько я потом перепробовал в жизни хлебов, такого, как валаамский, больше не встречал. Спасибо нашим пекарям: Садыкову дяде Саше и семейному подряду Юрченко – маме Тане и дочерям Свете и Любе. Они знали какой-то секрет и хлеб у них получался поджарый, вкусный, а с молоком если – вообще пальчики оближешь! Вернее, язык проглотишь, назад не воротишь.
Очень внушительным мне показался Валаамский храм, уже полуразвалившийся, хлопающий на ветру железом с крыши, и швыряющийся кусочками отлетавшей штукатурки.
Очень больно было смотреть на всевозможных инвалидов, заполонивших остров. Раньше, живя в заонежской деревне, я знал о них только понаслышке. А здесь я увидел столько человеческого горя – через край…
Человек привыкает ко всему, вскоре и я уже без особого страха проходил мимо них в школу, которая находилась на третьем этаже Зимней гостиницы, в том же здании, где жили и инвалиды.
А валаамские жители тех лет всегда в моей памяти. Жили мы на острове дружно — единым организмом, деля радости и печали.
Иду иногда в то время перед храмом по каменным плитам и представляю, как здесь когда-то прогуливались монахи. А уж что они вновь могут на острове оказаться, про то и не мечталось — не думалось.
Пришли однако. А нам уже места на острове и не нашлось…
В основном встречаю местных жителей, когда гуляю по кладбищу. Сколько здесь их лежит и вольнонаёмных, и инвалидов. И мама моя здесь, и отчим, и брат. И друзья, и товарищи. Вдруг защемит сердце, и подумаешь: вот и я сейчас здесь лягу. Дорогие мои земляки, упокой вас Господь!
Завтра уезжаю, покидаю Валаам.
Свидимся ли?
Дни без Валаама
Вот и наступили эти ненавистные дни одиночества в этом огромном красивом и одновременно страшном городе. Дни без Валаама. Дни постоянных ссор, происшествий и боли. Когда ехал на остров в мае, казалось, что впереди такая большая и интересная, нескончаемая жизнь островная. А пролетело все в одно мгновение,будто кометой промчалось. И я снова скучаю по ставшим родными людям, по шумливым и красивым метеорам. По нашему скитскому пруду, где всегда плавают утки, а жирные караси то и дело цепляются на крючок Люси. Вижу сейчас пред очами потемневший и осиротевший тихий пруд, весь в осенних опавших листьях… Только чьи-то чужие воспоминания призраками бродят вокруг. Скучаю по бушующему в шторм озеру, по утренней столовской каше и по громкому командному голосу Зинаиды Александровны, зав. трапезной, и по ее берёзе, высокой и статной, как она сама. Скучаю по нашим храмам и службам, по батюшке Науму и братии. Все в прошлом, таком хорошем, но неповторимом.
Право, Валаам сразу из души – уехал и забыл – не вытравить. Он же сидит ещё долго в печенках и других не менее важных органах. А главное, он как кол торчит в душе, хоть бери и выламывай.
Валаам. Вот ведь свалился на мою голову, чтобы оставшуюся жизнь мучить, звать к себе по ночам колокольным звоном с поднебесья.
Остров остался где-то в Зазеркалье. Может, приснился?
Не знаю, что и думать. Он, вероятно, однажды уйдет под воду, совсем исчезнет, этот краешек земли, населенный праведниками или обычными неудачниками. Почему-то срифмовалось с «дачниками»…
От многих подвизающихся там приходилось слышать, что Валаамский монастырь – это дом отдыха, лечебница для немощных: «На Валааме как на курорте». От себя добавлю: «Лучше!»
А если серьезно, все мы болеем этим островом, разной степенью заболевания под названием «валаамка». И никуда от этого не деться.
Друг мне написал: «Приходишь в свой бывший дом, где почти всё до боли знакомо, а оказываешься даже не гостем, а всего лишь пришельцем…»
Да, это именно так. Хоть я и говорю на каждом углу, что нет у меня дома на этой земле, акромя Валаама, – это, конечно, неправда.
На Валааме я уже давно, ещё до выселения, чувствовал себя чужим. Несмотря на то что наша семья все эти годы жила, если так можно выразиться, одними чаяниями с монастырем. Среди очень немногих островных семей, нашедших дорогу к Храму, я с самого начала чувствовал себя на некоторой дистанции от братьев.
Конечно, эту дистанцию установил не я. Жил и ощущал себя виноватым за то, что полюбил этот остров. Вот ведь незадача. «Неужто так бывает?» — подумает кто-то. Монастырь много помогал нам в жизни, но он же лишил дома меня, моих родных и других местных жителей.
И теперь, имея жилплощадь в городе, я по своим ощущениям остаюсь бомжом, перекати-полем – везде, даже на острове.
В этом году благодаря Паломнической службе Валаамского монастыря я был пять месяцев на Острове. Это было великолепно, хотя и немного унизительно. От всей этой необьявленной войны больно. Но главное, я был на Валааме, в родной природе, в родной среде… Я был счастлив!
Никола Зимний
Чем мне особо знаменателен этот Праздник. Двадцать восемь лет назад, на Николу Зимнего, я впервые причащался Святых Христовых тайн.
За три дня до этого мы с дочкой Дашенькой покрестились в православную веру. На дому, в детской ванночке крестил нас батюшка Серафим, один из первых прибывших на Валаам насельников возрождающегося монастыря. Немногочисленные валаамские бабушки, присутствующих на службе, встали вслед за мной в очередь к чаше. Отец Серафим причастил меня, а остальным объяснил, что к причастию надо готовиться должным образом.
Службы проходили тогда в нижнем храме. Трещат в печах поленья, ветер гуляет по храму, проникая чрез разбитые стекла. Все стены вокруг почерневшие от времени и копоти. Трещат в полуразвалившихся печках сырые поленья. Не горят, а тлеют, дымя во все щели. Пространство храма опутано электрическими проводами. Вместо Иконостаса – занавесочка, сшитая наскоро руками моей супруги Елены. Батюшки и послушники в валенках и телогрейках поют службу, пар изо ртов клубится. Нестройно, неумело еще поют, но из душ искренних и чистых звучит молитва к Господу. Несколько свеч пред образами горят, воткнутые в песок. И звучит искренняя горячая молитва – батюшки служат Всенощную.
Какие вдохновенные были эти первые службы! Неповторимые! Благодатные! По эмоциональному воздействию таких больше не было никогда. Запомнились они мне на всю оставшуюся жизнь.
Возвращение монахов
Помню, как в 1989 году, в ночь с 13-го на 14 декабря приплыли к нам первые монахи. Была зима, и Валаам, по обычаю оторванный в это время от материка, погружался в дремоту. Они прибыли, словно десант из чужой и непонятной нам цивилизации на небольшом буксире ледокольного типа «Буг» (ныне «Александр Невский»), пробившись через льды Ладоги. Отправлялись из залива Карлахти, что где-то под Приозерском. Хотели прибыть на Валаам 13 декабря в день памяти Андрея Первозванного. Но непогода, сильный мороз и ветер отложили поездку.
«Пришельцы-инопланетяне» в черных траурных одеяниях, да и только! Люди, похоронившие себя ещё при жизни. В душах наших преобладали чувства любопытства и ожидание какой-то невиданной нам доселе чистоты отношений, чистоты помыслов и любви к ближним братьям своим. А до этого были дискуссии, сходы жителей, где решалось голосованием: «Пущать или нет?». И каждому была дана возможность высказаться в свете меняющейся стремительно политики партии, огласить своё отношение по поводу возвращающегося в нашу жизнь «опиума для народа». Наступила эпоха плюрализма и всеобщей гласности, впоследствии погубившая нашу страну.
И вот они пришли, молчаливые и непонятные, несущие какую-то скрытую тайну жизни, и совсем не похожие на «опиум». Первые монахи, прибывшие на Валаам, были поселены в небольшое здание, на востоке от Зимней гостиницы, называемое тогда изолятор, впоследствии морской домик, а затем уже, после переустройства, – здание администрации.
Из самых первых запомнился иеромонах Варсонофий. Он был за старшего среди братии на острове. Службы в храме начались на третий день, после их прибытия, в тот же день мы с дочкой Дашенькой крестились в Православие. Это был добрый и очень мягкий в обхождении батюшка. Он пробыл на Валааме совсем чуть-чуть: в нашем климате начали обостряться болячки, и батюшка вынужден был покинуть остров.
Во всех официальных изданиях говорится об иеродьяконе Серафиме, в числе первых прибывшем на Валаам. Но это ошибка, кочующая из издания в издание. Накануне отправки он заболел, не смог поехать и был заменен. Если бы вы, друзья, после сегодняшнего торжественного и красивого храма, очутились в тогдашнем! Не знаю, какие бы чувства шевельнулись в вашей душе.
Отношения к монахам, как к людям из другого мира. Ожидание светлых перемен и братской взаимопомощи. С первых дней сдружились с отцом Варсонофием, насколько это возможно назвать дружбой. Он помогал нашей семье своими советами, наставлениями и молитвами. У меня тогда был двухколесный мотоцикл «Минск», и я иногда возил его на объекты – на Скит всех Святых, на Воскресенский. Ведь почти сразу начались какие-то строительные работы, нашлись и помощники: первой бригадой строителей руководил Александр Пузанов, из Питера. Но это будет немножко попозже, к лету.
У нас в хозяйстве тогда была электрическая швейная машинка «Веритас» немецкого производства, и Елена училась шить. «У меня же руки-крюки, батюшка! Я же никогда не шила…». На что отец Варсонофий говорил, что просить все равно больше некого. И Елена шила покровцы к первой Рождественской службе, выкраивая время меж кормлениями грудной дочки Дашеньки или ночами, когда ребенок спал. Еще она подметала и мыла полы. А Наташа Корнилова продавала свечки и брала записочки «О здравии» и «О упокоении». Так начиналось возобновление монашеской жизни на Валааме.
Христос Воскресе!
Узнал, что еще до Пасхи скончался наш бывший валаамский милиционер Константин Константинович Шевченко.
Он был моложе меня. Почему я вдруг остро сердцем ощутил эту кончину?
Потому что по жизни он был не просто милиционером. Мало ли их было на моем веку на Валааме?Пьющих нередко, недостаточно хорошо воспитывающих своих детей, да просто случайных, присланных отбывать повинность. Константин был музыкантом. Когда он появился на Валааме и узнал, что супруга моя окончила консерваторию, пришел учиться. Принес свою трубу, показал, что умеет. Умел совсем немного, но кропотливо учился в свободное время.
Помню, как на Новый год я пел «Офицеры, офицеры ваше сердце под прицелом», а Костя подыгрывал мне на трубе. И это было так пронзительно и проникновенно, что у многих выступили слезы. А когда они с Еленой заиграли «Червону руту», зал просто взорвался аплодисментами.
Еще помню, по осени провожали мы последний теплоход – сезон закончился. Это всегда у нас на острове волнующие мгновения, когда теплоход уходит под мелодию П.И. Чайковского, посвященную Валааму «Угрюмый край, туманный край…» И когда мелодия начинает затухать, вдруг откуда-то с высоты Валаамских скал доносится до провожающих звук одинокой трубы: «Призрачно все в этом мире бушующем…». Это Костина душа плачет.
Я даже не знаю, был ли он крещен?
Но все равно прошу Господа, Милостивого и Всепрощающего: «Упокой душу раба твоего, Константина…»
Закрыта еще одна страничка мирского Валаама.
Как память в озябшей от скитаний душе.
Очень мне приятно осознавать, что дети Валаама со своей, подчас, трагической судьбой, не сломились от несправедливостей нашего нынешнего века, а вышли со своими песнями перед слушателями Петербурга и поют о своей боли. И их слушают и понимают. Они поют о Валааме и войне, которую им пришлось ощутить своей кожей. Вдохнуть её жестокость, ложь и несправедливость.
Но войну объявили не мы… Её навязали нам власти, светские и монастырские. Поддержали суды – районные и республиканские. Да и не война это вовсе – присвоенное право распоряжаться чужими судьбами. В этих боях местного значения мы как будто бы проиграли, но это только на первый взгляд. Мне думается, что «победители» своими необдуманными действиями заложили под себя мину замедленного действия. На все воля Божья.
Нас никто не захотел даже хотя бы выслушать. Уму непостижимо. Мы стали изгнанниками с любимого острова, на котором прожито почти 50 лет. И мне почему-то в этой ситуации жаль всех – и мирских жителей, и монастырь (вернее, его начальство) – ведь все в нашем мире возвращается бумерангом – добро ли, или зло…
Об авторе публикации. Сергей Васильевич Груздев родился в 1956 году в Заонежье. В 1969 году его семья переехала на Валаам. Здесь он вырос. Учился в Петрозаводске на рулевого моториста, после службы в армии работал на Валаамской турбазе: возил на небольшом кораблике экскурсантов. Работал на дизельной станции дежурным дизелистом, потом электриком. Перед выходом на пенсию отвечал за электроснабжение острова.
В 2011 году благодаря помощи известного в Санкт-Петербурге и России вертолётчика и друга Валаама Вадима Базыкина выпустил книгу стихов «Пристань ищущих душ». Его стихи напечатаны в альманахе современной духовной поэзии «Семя Света» (Санкт-Петербург), в газетах «Свет Валаама», «Интеллигент» (Москва) и др. На 7-м Православно-патриотическом конкурсе «Сердце России» в Березняках (Троицко-Сергиева Лавра) его стихи в номинации «Поэзия» заняли I-е место, а песни на его стихи в исполнении супруги Сергея Елены завоевали Гран-при фестиваля.
На пенсии. Живет в Сортавале и Санкт-Петербурге.
