Яна Жемойтелите после Пуговичного переулка продолжила свои экскурсии по улицам Петрозаводска. На сей раз она пустилась на поиски Хорового проезда и Песенного переулка.
Отправляясь на дело, в нашем бывшем пролетарском районе следует одеться как можно скромнее. Курточка с капюшоном, темные кашемировые штаны, чтобы снизу не поддувало, кепочка, надвинутая на глаза. Особенно, если на объекте придется фотографировать. Нужно слиться с толпой, стать частью массы, вышедшей на улицу по делам или просто проветриться. Не стоит привлекать к себе внимания, чтобы сразу не задержали за шпионскую деятельность.
Дома я сказала, что просто собралась в магазин, хотя на самом деле я на сей раз пустилась на поиски Хорового проезда и Песенного переулка, обозначенных на карте Яндекса. Хоровой проезд находится чуть ниже «музыкалки» на Первомайском, а Песенный переулок – это червеобразный отросток, который стекает вниз к Октябрьскому между домами 6 и 8 по улице Советской и поворачивает на автостоянку в районе детского сада. Все очень просто, и названия даны со смыслом: помимо детской музыкально-хоровой школы, неподалеку еще консерватория, к которой можно выехать напрямик через Хоровой проезд. А Песенный переулок, наверное, назван так, чтобы обитателям его хоть чуточку веселей жилось, потому что бесснежным ноябрем картина мира выглядит достаточно депрессивно.
К «музыкалке», здание которой отдаленно напоминает листы полураскрытого нотного альбома, примыкают малоэстетичные ларьки и вовсе непонятное стеклянное сооружение, в котором, впрочем, можно поесть. Именно за этими сооружениями находится Хоровой проезд, по которому действительно активно ездят автомобили, разгружая центральную магистраль. Но дома из красного кирпича прямо за этим проездом, выстроенные лесенкой, числятся по Первомайскому проспекту, и я не знаю, известно ли их жителям, что под окнами у них пролегает Хоровой проезд.
А чуть ниже, во дворах, улепленных стандартными ларьками и гаражами, ныряет вглубь Песенный переулок, опять не обозначенный табличками. То есть на доме по Советской, 8 написано, что это Советская, 8, – но с торца, хотя с торца это как раз Песенный переулок.
Дом ниже по переулку числится по улице Кондопожской, 11, хотя Кондопожская стекает точно так же вниз, к Октябрьскому, параллельно Песенному переулку. Я спросила у бабушки, которая прогуливалась во дворе с коляской, где тут Песенный переулок, она ответила, что не слышала о таком, и очень подозрительно на меня посмотрела, когда я полезла за своим мобильником, чтобы отснять бесснежный пейзаж.
Я дворами спустилась к Октябрьскому проспекту мимо детского сада, который на фоне обшарпанных хрущоб выглядит еще весьма привлекательно. По Октябрьскому я каждый день езжу на работу общественным транспортом, именно с самого конца проспекта к его истокам и дальше, мимо поста ГИББД. На остановке возле ларька Алкополис, не доезжая консерватории, из автобуса всякий раз высаживаются мамаши с орущими карапузами, которые явно не хотят идти туда, куда их ведут или тащат на руках. И я всякий раз задумывалась, а куда же деваются они, ныряющие в темноту между домами? И есть ли оттуда выход? Оказывается, ничего страшного: детей ждет садик с большой игровой площадкой, первые в жизни друзья и подружки, музыкальные занятия, праздник фонариков и т.д. А вечером их забирают мамы, и по этой счастливой причине дети, наверное, не понимают, что их детский садик стоит не в самой красивой местности, что дома в окрестностях вылиняли почти до бетонной основы, асфальт по дворах, уложенный еще в шестидесятые годы прошлого века, вздыбился и раскрошился, помойные ящики переполнены, а витрины магазинов на Октябрьском проспекте выглядят безвкусно и даже отталкивающе. Что все это значит, если рядом есть мама и по пути домой они еще завернут в магазин, чтобы купить пирожное к вечернему чаю?..
Нет, в 60-е, когда этот район только возводился, – комплексно, ансамблево, – как сейчас говорят, наверное, жить там было действительно весело. В новые дома вселялись из бараков, общежитий и коммуналок, а то и вообще ниоткуда, потому что в послевоенное десятилетие жить было попросту негде. Переулки засаживались лиственничными аллеями, дворы озеленяли кустами и клумбами, машин было очень мало, и детям расти в таких дворах было по-настоящему привольно, а сараи и помойки их даже не волновали, напротив, – дети же любят исследовать изнанку жизни.
Здесь выросли мои ровесники, многие учились со мной в одной школе, и в моем маленьком мирке дети с Октябрьского жили очень далеко. Во-первых, чтобы попасть туда, нужно было пересечь старое кладбище. Конечно, мы все были стихийные атеисты, но старых кладбищ побаивались. Потом, район считался новым. Еще не было новой Кукковки, а Древлянки тем более. И даже для наших родителей Октябрьский входил в понятие «очень далеко». Если я собиралась съездить на Октябрьский, например, в райком комсомола, мама охала: «В такую даль!».
Октябрьский гордо нес сквозь годы свое революционное имя, устремляясь по линейке точно вперед, к заводу с красивым названием Тяжбуммаш – в этом названии слышится и внутренняя рифма, и будто даже удары тяжелого молота. Одинаковые кварталы по обеим сторонам проспекта возводились по четкому плану, а квартиры-распашонки призваны были символизировать внутренний мир советского трудящегося, человека с распахнутой душой. В такой квартире все происходило действительно у всех на виду, в ней было очень мало интимного пространства, то есть это когда попросту некуда спрятаться, если хочется закрыться от целого мира. Сверху придавливали низкие потолки, как бы ограничивая свободу воли…
Впрочем, психоанализ и другие буржуазные штучки в те времена мало кого волновали, и целью массового строительства было вот именно предоставление трудящимся достойного по тем временам жилья с паровым отоплением и горячей водой. И так считалось, что новое поколение с весьма скромными потребностями, которое вырастет в этих хрущобах, лет через двадцать шагнет прямиком в коммунизм…
Это мы. Те самые пионеры 70-х. Многие так и остались жить на Октябрьском, потому что попросту нет средств, чтобы переехать в более современное жилье. А район обветшал, осенняя грязь затекла на тротуары и застыла мерзлыми комьями, и только лиственные аллеи все еще вдоль тропинки ровным строем, как солдаты, которым никто не отдал команду «Вольно!». Да опоры электропередач упорно шагают вперед – уже не к коммунизму, но куда-то туда, в будущее…
Не так давно я заметила, что из активного употребления исчезло само это слово – «будущее». О нем просто никто не говорит. Это мы в школе мечтали, что в будущем изобретут видеотелефон. И что? Теперь по скайпу можно связаться с кем угодно в любой момент. Чего, казалось бы, нам недостает? А вот этого самого будущего, которого не предвидится вообще. А еще счастья, наверное. Потому что это слово тоже выведено из языка наших политиков. Оно осталось только в виде клише в типовых поздравлениях: здоровья, счастья в личной жизни… О счастье всего человечества говорить как-то даже неприлично, как и о будущем, впрочем.
Типовые кварталы, возведенные по всей стране в ожидании еще более светлого будущего, теперь напоминают кучку мусора, сметенного большой метлой на задворки городов и жизни вообще.
Линялые дворы Октябрьского проспекта – это наша вера в коммунизм, похороненная в бессознательном. Впрочем, если бы наши родители вдруг попали в магазин «Пятерочка» или «Олония» на Октябрьском проспекте, они бы сошли с ума оттого, что там свободно продается зеленый горошек и несколько сортов колбасы. И так решили бы, что коммунизм все-таки взял и грянул.
В СССР очень любили петь хором. И это понятно: советский человек представлял собой существо коллективное. Поэтому названия Хоровой проезд и Песенный переулок тем более уместны в районе Октябрьского-Первомайского, где люди шагали себе вперед с песней по жизни, а потом вдруг очнулись и так и не поняли, куда же они забрели.
И вот еще удивительный памятный знак мне удалось заснять на бывшем троллейбусном кольце, ну, там где начинается Ленинградская улица (автор проекта неизвестен). Когда дует ветер, мотор самолетика крутится, и на это можно смотреть бесконечно.
Еще бы кто-нибудь догадался нарядить опоры линии электропередач световыми гирляндами, тогда бы вдоль нашего Октябрьского выросла бы череда маленьких Эйфелевых башен.
А песня у меня все-таки сложилась, в том числе про эти опоры:
На Октябрьском звучат повтором
Проводов телеграфных графы,
Там шагают вперед опоры,
Как изысканные жирафы
В жаркой Африке. Ну же, помнишь,
В этом старом стихотворенье,
Где жирафа зовут на помощь,
Точно так же, обняв колени
И укрывшись хандрой, как пледом,
Полуслышно твердят в надежде:
Где-то в Африке бродит лето
И жирафы пестрят одеждой
В черных пятнах, как черных лужах,
Невзначай отразивших солнце,
И в немыслимых травах — ну же! —
Легкой тени лежит суконце…
И совсем ничему не верят,
Надышавшись с лихвой тумана,
Разве желтым жирафам перед
Откровеньем небесной манны.
Фото Яны Жемойтелите
