…Помню нескладного, застенчивого рыженького мальчика с худграфа, такого трогательного в своей скромности. После окончания Петрозаводского педагогического училища № 2 наше знакомство сошло на нет: у каждого началась своя, взрослая жизнь. Прошло три десятка лет. Теперь Анатолия ТИТОВА не узнать: высокий, сильный, седовласый, мужчина, признанный художник. Вновь появился он в Петрозаводске лет шесть тому назад. В апреле большинством голосов его избрали председателем Союза художников Карелии. Мы встретились как старые добрые друзья, и беседа наша, естественно, началась с воспоминаний.
– Анатолий, как получилось, что ты, деревенский мальчишка, поступил на художественно-графическое отделение педучилища?
– Насколько помню себя, еще в детстве я рисовал не переставая. В семье мое увлечение не приветствовалось. Более того, меня пытались отучить от моего любимого занятия и запрещали рисовать. Маме очень хотелось, чтобы я пошел учиться в профтехучилище и получил хорошую мужскую специальность.
В это было что-то мистическое, но с детства я знал о своем предназначении. До третьего класса жил в карельской деревне Линдозеро, в тридцати километрах от Гирваса. А когда стал учиться в кондопожской школе, у меня появился замечательный учитель Виктор Соснов, который и помог мне определиться. После восьмого класса я поехал в Петрозаводск в художественно-графическое отделение педучилища № 2, с рекомендательным письмом от моего учителя. Уж очень он боялся, что не поступлю. Но я поступил без всяких проблем.
– Тебе нравилось учиться?
– Очень! До сих пор помню свой первый приход на худграф, как мы называли наше отделение, еще перед поступлением. Тогда там царила удивительная атмосфера. Это был новый мир для меня: кругом скульптуры, мольберты, множество разнообразных предметов, запах краски и бумаги… В то время в училище работал очень сильный преподавательский коллектив, и вообще жизнь кипела. Те же чувства испытал я, когда впервые переступил порог Мухи.
– Как ты решился поступать в такое известное училище?
– Когда я служил в армии в Мурманске, у меня был подчиненный Павел Татарников, который окончил Академию художеств. Теперь он известный художник. Год общения с этим человеком дал мне очень многое. Павел целый год занимался со мной, готовил к поступлению в Академию. Взамен я освобождал его от обязанностей и часто выполнял их сам, а он успел за это время оформить пару книг. Позже в Тихвине я познакомился с парнишкой, вечным студентом, который и открыл для меня Мухинское училище. Теперь это Государственная художественно-промышленная академия имени барона Штиглица. Тут я уже определился точно, что иду на факультет дизайна интерьера и сходу поступил туда, всего с одной четверкой. Пять лет жизни в Ленинграде не прошли даром. Теперь, правда, мне кажется, что не важно, где и на кого учиться. Гениальный Олег Юнтунен, например, окончил пединститут. Какая разница, какое у него было образование…
– Как сложилась твоя судьба после Мухинского училища?
– Я уехал по распределению в Костомукшу и полгода работал главным художником города. Сразу понял, что работа такого рода не для меня, и при первой возможности ушел на волю. Я совершенно не мог сидеть в конторе от и до и понял: творчество невозможно без свободы. К тому времени мы все вступили в эпоху перестройки. Ко мне приехал институтский друг, с которым мы создали фирму по интерьеру. Опыт у меня был еще с того времени, когда мы, студенты, ездили стройотрядом в Сибирь и в Ленинградскую область, где по собственным проектам строили игровые детские площадки. Я был командиром отряда. В Костомукше лет двенадцать мы занимались дизайном интерьеров.
– Дизайн интерьера – это твое призвание?
– Этот вид искусства, действительно, очень мне близок. Например, книжная графика для меня – жанр слишком узкий. К тому же я ленив по своей природе. Рыть вглубь не приспособлен, интереснее работать вширь. Мне, например, ближе по духу профессия дизайнера или режиссера, который вникает во всё, комбинируя ради создания некого образа. Занимаясь дизайном, нужно разбираться и в столярке, и в строительстве, и архитектуре, в основах живописи, графики, текстиля, чтобы уметь все это применять. Тем не менее могу назвать не более пяти интерьеров, которыми относительно доволен. Так что как дизайнер интерьера я не состоялся…
– А кто же ты?
– Не знаю… Еще жизнь не закончилась, я в поиске. Еще в 1991 году как-то сама собой появилась моя серия воздухоплавательных объектов. Сначала я делал их просто для себя, для души. Потом это стало главным, да и сейчас мне это по-настоящему интересно. Кстати, именно в создании очень сложных и романтических конструкций я чувствую себя достаточно уверенно. И думаю, здесь я еще не исчерпал себя и способен на многое.
– А как возникла сама идея их создания?
– Не знаю, не знаю… Может быть, идея родилась из моих мечтаний. Я ведь еще и читатель, как говорится. Научился читать, сам не знаю как, четырех лет от роду. До сих пор почти наизусть помню те единственные четыре книги в нашей деревне, которые прочел еще в детстве. Это были «Мертвые души» Гоголя, «Цена человеку» Гусарова, «Поднятая целина» Шолохова и «Угрюм-река» Шишкова. Кстати говоря, помню, как приехал к бабушке в Поросозеро и пришел в библиотеку. Не забыть ощущение счастья при виде этого огромного количества книг. А запах книг – он ни с чем не сравним! Жюля Верна и Вальтера Скотта в моем детстве не было, все эти книги были недоступны, и прочел я их уже будучи взрослым.
Думаю, на дизайн моих воздушных кораблей повлияла и та деревенская действительность, в которой жил. Тогда еще живы были мастера, которые чудеса творили топором и могли хоть ложку смастерить, хоть дом построить.
– Кто первым из собратьев по творчеству оценил твои произведения?
– Лео Ланкинен как-то случайно оказался в Костомукше и обратил внимание на мои шары. Внимательно осмотрев их, сразу определил: «Этот мужик из Мухи» и сказал, что мне нужно обязательно сделать выставку. С его легкой руки вскоре я впервые принял участие в выставке дизайнеров в Петрозаводске. Было это в 1996 году. К тому времени у меня накопилась уже серьезная коллекция. С тех пор у меня было много выставок в России и в Финляндии.
Самая значительная из них – выставка финно-угорских художников «Угрокультура», состоявшаяся в 2000 году в Хельсинки, в музее Гален-Каллела, где я представлял карелов. Куратор выставки Туйя Вахлруус, теперешний директор музея, два года готовила эту выставку, которая получилась на редкость представительной и чрезвычайно интересной. Целью было определение сходства и различия творчества представителей финно-угорских народов и влияния принадлежности к определенному народу на характер их творчества. В общем, критерием отбора был этнофутуризм. Кстати и узнал, чем занимаюсь. На этой выставке как часть моей экспозиции впервые была представлена и моя «Легенда о воздухоплавании в Карелии».
Конечно, эта легенда – чистейшей воды мистификация, но я создал ее и верю в нее как художник. Это законная и естественная часть моей воздухоплавательной экспозиции. К тому же я ведь и в самом деле воздухоплаватель. Создав свои шары, я стал искать тех, кто занимается этим рискованным делом. Уже в течение десяти лет езжу на почти все чемпионаты России по воздухоплаванию в Великие Луки. Для чего это нужно? Для души! Когда проплываешь над землей, мелочи жизни остаются там, на земле.
– Ты жил в Петрозаводске, служил в Мурманске, потом были Тихвин, Ленинград, Костомукша. Сейчас ты снова в Петрозаводске. Для тебя так важны перемещения?
– Переезды у меня были вынужденные, а вообще я предпочитаю созерцательный образ жизни. Костомукшу предпочел Петрозаводску во время распределения. Тогда ее представляли как город-сказку, которая, впрочем, не состоялась. В Костомукше, однако, я сформировался как художник, благодаря несуетности жизни. Теперь по логике мне бы надо уже перебраться в Москву. Там бы я мог сделать быструю карьеру, тем более что последние пять-шесть лет много работаю в столице. Но Карелия слишком много для меня значит. Я могу жить только здесь.
– Как ты отнесся к тому, что тебя избрали председателем Союза художников Карелии? Какие у тебя планы?
– Сначала, когда мне предложили выдвинуть свою кандидатуру, удивился неимоверно. Это было полной неожиданностью для меня. У меня у самого творческих планов – громадье! Неделю думал и согласился. Это, в конце концов, для меня такое же творчество, тем более что я действительно могу здесь сделать очень много, по крайней мере надеюсь. Надеюсь также, что наш Союз превратится в мощную самодостаточную организацию. Это возможно, хотя многие художники не верят этому, даже среди тех, кто меня выбирал.
Сейчас, на мой взгляд, очевиден рост благосостояния и востребованности искусства в обществе, в том числе и в Карелии. Появился и заказчик, который может покупать произведения разного уровня: от дешевых до очень дорогих. Хочется этот момент не пропустить, иначе могут приехать и воспользоваться ситуацией варяги: москвичи и петербуржцы. Чтобы этого не случилось, необходимо владеть информацией обо всем, что происходит в России, прежде всего в Москве и в Карелии. В том числе о потенциале наших художников и дизайнеров. Надеюсь, мы найдем гранты, которые помогут нам встать на ноги.
– А как ты относишься к тому, что делает наши молодые художники?
– Не секрет, что лучшие из них уезжают учиться в столицы, и там остаются. Жаль, что многие из тех, кто учится в Петрозаводске, идут по легкому пути, который предоставляют им такие виды искусства, как медиа-арт, видео-арт, фотография и компьютерный дизайн. Это, конечно же, искусство, в котором уже обозначены вершины. Но так легко спрятаться за внешней похожестью на шедевры! В живописи, например, ты не добьешься легкой схожести, для этого надо многому учиться, пройти целую школу. Меня смущают и многоумные, длинные объяснения предметов изображения. Сколько бы художник умно, длинно и красиво ни говорил о своем произведении, но если оно недоступно для чувственного восприятия без специального объяснения, для меня такое произведение теряет всякий смысл.
– Что тебя раздражает в жизни?
– Торжествующее невежество, которое предлагается как законный стиль жизни. Мне кажется, что большинство молодежи слишком легко приняла новые правила игры. Хотя, может быть, я и не прав.
– А какие у художника Титова мечты?
– Желал бы, чтобы мои работы украшали карельские интерьеры. Чтобы я и мое творчество были востребованы здесь, в Карелии.
– Очень! До сих пор помню свой первый приход на худграф, как мы называли наше отделение, еще перед поступлением. Тогда там царила удивительная атмосфера. Это был новый мир для меня: кругом скульптуры, мольберты, множество разнообразных предметов, запах краски и бумаги… В то время в училище работал очень сильный преподавательский коллектив, и вообще жизнь кипела. Те же чувства испытал я, когда впервые переступил порог Мухи.
– Как ты решился поступать в такое известное училище?
– Когда я служил в армии в Мурманске, у меня был подчиненный Павел Татарников, который окончил Академию художеств. Теперь он известный художник. Год общения с этим человеком дал мне очень многое. Павел целый год занимался со мной, готовил к поступлению в Академию. Взамен я освобождал его от обязанностей и часто выполнял их сам, а он успел за это время оформить пару книг. Позже в Тихвине я познакомился с парнишкой, вечным студентом, который и открыл для меня Мухинское училище. Теперь это Государственная художественно-промышленная академия имени барона Штиглица. Тут я уже определился точно, что иду на факультет дизайна интерьера и сходу поступил туда, всего с одной четверкой. Пять лет жизни в Ленинграде не прошли даром. Теперь, правда, мне кажется, что не важно, где и на кого учиться. Гениальный Олег Юнтунен, например, окончил пединститут. Какая разница, какое у него было образование…
– Как сложилась твоя судьба после Мухинского училища?
– Я уехал по распределению в Костомукшу и полгода работал главным художником города. Сразу понял, что работа такого рода не для меня, и при первой возможности ушел на волю. Я совершенно не мог сидеть в конторе от и до и понял: творчество невозможно без свободы. К тому времени мы все вступили в эпоху перестройки. Ко мне приехал институтский друг, с которым мы создали фирму по интерьеру. Опыт у меня был еще с того времени, когда мы, студенты, ездили стройотрядом в Сибирь и в Ленинградскую область, где по собственным проектам строили игровые детские площадки. Я был командиром отряда. В Костомукше лет двенадцать мы занимались дизайном интерьеров.
– Дизайн интерьера – это твое призвание?
– Этот вид искусства, действительно, очень мне близок. Например, книжная графика для меня – жанр слишком узкий. К тому же я ленив по своей природе. Рыть вглубь не приспособлен, интереснее работать вширь. Мне, например, ближе по духу профессия дизайнера или режиссера, который вникает во всё, комбинируя ради создания некого образа. Занимаясь дизайном, нужно разбираться и в столярке, и в строительстве, и архитектуре, в основах живописи, графики, текстиля, чтобы уметь все это применять. Тем не менее могу назвать не более пяти интерьеров, которыми относительно доволен. Так что как дизайнер интерьера я не состоялся…
– А кто же ты?
– Не знаю… Еще жизнь не закончилась, я в поиске. Еще в 1991 году как-то сама собой появилась моя серия воздухоплавательных объектов. Сначала я делал их просто для себя, для души. Потом это стало главным, да и сейчас мне это по-настоящему интересно. Кстати, именно в создании очень сложных и романтических конструкций я чувствую себя достаточно уверенно. И думаю, здесь я еще не исчерпал себя и способен на многое.
– А как возникла сама идея их создания?
– Не знаю, не знаю… Может быть, идея родилась из моих мечтаний. Я ведь еще и читатель, как говорится. Научился читать, сам не знаю как, четырех лет от роду. До сих пор почти наизусть помню те единственные четыре книги в нашей деревне, которые прочел еще в детстве. Это были «Мертвые души» Гоголя, «Цена человеку» Гусарова, «Поднятая целина» Шолохова и «Угрюм-река» Шишкова. Кстати говоря, помню, как приехал к бабушке в Поросозеро и пришел в библиотеку. Не забыть ощущение счастья при виде этого огромного количества книг. А запах книг – он ни с чем не сравним! Жюля Верна и Вальтера Скотта в моем детстве не было, все эти книги были недоступны, и прочел я их уже будучи взрослым.
Думаю, на дизайн моих воздушных кораблей повлияла и та деревенская действительность, в которой жил. Тогда еще живы были мастера, которые чудеса творили топором и могли хоть ложку смастерить, хоть дом построить.
– Кто первым из собратьев по творчеству оценил твои произведения?
– Лео Ланкинен как-то случайно оказался в Костомукше и обратил внимание на мои шары. Внимательно осмотрев их, сразу определил: «Этот мужик из Мухи» и сказал, что мне нужно обязательно сделать выставку. С его легкой руки вскоре я впервые принял участие в выставке дизайнеров в Петрозаводске. Было это в 1996 году. К тому времени у меня накопилась уже серьезная коллекция. С тех пор у меня было много выставок в России и в Финляндии.
Самая значительная из них – выставка финно-угорских художников «Угрокультура», состоявшаяся в 2000 году в Хельсинки, в музее Гален-Каллела, где я представлял карелов. Куратор выставки Туйя Вахлруус, теперешний директор музея, два года готовила эту выставку, которая получилась на редкость представительной и чрезвычайно интересной. Целью было определение сходства и различия творчества представителей финно-угорских народов и влияния принадлежности к определенному народу на характер их творчества. В общем, критерием отбора был этнофутуризм. Кстати и узнал, чем занимаюсь. На этой выставке как часть моей экспозиции впервые была представлена и моя «Легенда о воздухоплавании в Карелии».
Конечно, эта легенда – чистейшей воды мистификация, но я создал ее и верю в нее как художник. Это законная и естественная часть моей воздухоплавательной экспозиции. К тому же я ведь и в самом деле воздухоплаватель. Создав свои шары, я стал искать тех, кто занимается этим рискованным делом. Уже в течение десяти лет езжу на почти все чемпионаты России по воздухоплаванию в Великие Луки. Для чего это нужно? Для души! Когда проплываешь над землей, мелочи жизни остаются там, на земле.
– Ты жил в Петрозаводске, служил в Мурманске, потом были Тихвин, Ленинград, Костомукша. Сейчас ты снова в Петрозаводске. Для тебя так важны перемещения?
– Переезды у меня были вынужденные, а вообще я предпочитаю созерцательный образ жизни. Костомукшу предпочел Петрозаводску во время распределения. Тогда ее представляли как город-сказку, которая, впрочем, не состоялась. В Костомукше, однако, я сформировался как художник, благодаря несуетности жизни. Теперь по логике мне бы надо уже перебраться в Москву. Там бы я мог сделать быструю карьеру, тем более что последние пять-шесть лет много работаю в столице. Но Карелия слишком много для меня значит. Я могу жить только здесь.
– Как ты отнесся к тому, что тебя избрали председателем Союза художников Карелии? Какие у тебя планы?
– Сначала, когда мне предложили выдвинуть свою кандидатуру, удивился неимоверно. Это было полной неожиданностью для меня. У меня у самого творческих планов – громадье! Неделю думал и согласился. Это, в конце концов, для меня такое же творчество, тем более что я действительно могу здесь сделать очень много, по крайней мере надеюсь. Надеюсь также, что наш Союз превратится в мощную самодостаточную организацию. Это возможно, хотя многие художники не верят этому, даже среди тех, кто меня выбирал.
Сейчас, на мой взгляд, очевиден рост благосостояния и востребованности искусства в обществе, в том числе и в Карелии. Появился и заказчик, который может покупать произведения разного уровня: от дешевых до очень дорогих. Хочется этот момент не пропустить, иначе могут приехать и воспользоваться ситуацией варяги: москвичи и петербуржцы. Чтобы этого не случилось, необходимо владеть информацией обо всем, что происходит в России, прежде всего в Москве и в Карелии. В том числе о потенциале наших художников и дизайнеров. Надеюсь, мы найдем гранты, которые помогут нам встать на ноги.
– А как ты относишься к тому, что делает наши молодые художники?
– Не секрет, что лучшие из них уезжают учиться в столицы, и там остаются. Жаль, что многие из тех, кто учится в Петрозаводске, идут по легкому пути, который предоставляют им такие виды искусства, как медиа-арт, видео-арт, фотография и компьютерный дизайн. Это, конечно же, искусство, в котором уже обозначены вершины. Но так легко спрятаться за внешней похожестью на шедевры! В живописи, например, ты не добьешься легкой схожести, для этого надо многому учиться, пройти целую школу. Меня смущают и многоумные, длинные объяснения предметов изображения. Сколько бы художник умно, длинно и красиво ни говорил о своем произведении, но если оно недоступно для чувственного восприятия без специального объяснения, для меня такое произведение теряет всякий смысл.
– Что тебя раздражает в жизни?
– Торжествующее невежество, которое предлагается как законный стиль жизни. Мне кажется, что большинство молодежи слишком легко приняла новые правила игры. Хотя, может быть, я и не прав.
– А какие у художника Титова мечты?
– Желал бы, чтобы мои работы украшали карельские интерьеры. Чтобы я и мое творчество были востребованы здесь, в Карелии.
«Лицей» № 11 2007
