…Мы идем вдоль стеллажей, на которых от пола до потолка лежат потемневшие от времени доски, большие и маленькие старинные иконы. Это святая святых Музея изобразительных искусств РК, который в октябре отметил свое 50-летие.
Хранитель этого древлехранилища – искусствовед заслуженный работник культуры Карелии и России Владимир Платонов. Иконам он посвятил 40 лет своей жизни, знает о них все. «Видите, — говорит Владимир, — эти иконы ждут своего часа, когда попадут наконец в руки реставраторов».
— Сколько икон находится в музейной экспозиции?
— Пятьдесят. Это наиболее известные образы, в том числе древние чудотворные. Они используются не только для показа на выставках, но и для исследовательских целей. Есть еще 250 отреставрированных икон, остальные 2000 с утратами живописи — в основном они датируются XVIII — XIX веками — находятся под слоем олифы, копоти и записей.
— Известный искусствовед Савелий Ямщиков писал, что в 60-е годы запасники нашего музея «пополнялись иконами не по дням, а по часам». Именно тогда с большим успехом прошла выставка. Одна ее часть висела в Покровском храме на острове Кижи, другая в Петрозаводске. Была еще грандиозная выставка в Москве в 1968 году. А вы в это время что делали?
— Учился в Ленинградском университете имени Жданова на кафедре истории искусства исторического факультета и активно изучал предмет моей страсти – западных живописцев, особенно нидерландское искусство XV века. Именно по этой теме я писал диплом. С тех пор моим любимым художником среди всех мастеров остается Ян ван Эйк. Кстати, еще студентом я видел первую выставку икон в Петрозаводске, и она произвела на меня большое впечатление. Но тогда далек был от мысли, что когда-нибудь серьезно стану заниматься иконами.
— Откуда у вас такая страсть к искусству, в частности к живописи? Ведь, насколько я знаю, вы родились в деревне?
— Да, в карельском селе Спасская Губа, куда после Ленинградского медицинского института в 1943 году была распределена моя мама. А в старших классах я уже учился в Петрозаводске, окончил 30-ю школу, где у нас был кружок любителей искусства. Мы интересовались импрессионистами. И хотя тогда не было такого количества изображений, как сейчас, и другого качества, у меня была своя небольшая коллекция книг и альбомов по искусству. Однажды я устроил у себя дома выставку шедевров мирового искусства, понятно, в репродукциях. Это была настоящая выставка, потому что я не только сделал экспозицию, но и составил ее рукописный каталог. Потом был у меня этап увлечения абстрактным искусством, затем пришел интерес к классике. Иконопись тогда меня мало интересовала. Когда в университете нас приобщали к музейной работе, а практика проходила в Русском музее, я думал, что никогда не стану музейным работником. Искусствоведом, критиком — да, но не музейщиком. Эта работа мне казалась ужасно скучной.
— Как все-таки вы увлеклись древнерусским искусством?
— После университета с женой Ириной (мы сокурсники, она археолог) поехали по распределению в Суздаль, где во Владимиро-Суздальском музее было как раз два места: и для искусствоведа, и для археолога. В суздальском музее я сменил свою специализацию и от нидерландских мастеров обратился к древнерусскому искусству. Об иконах тогда мало что знал, но постепенно увлекся. В Суздале проработал всего два года. С 1972 года я в нашем музее. Уже в Петрозаводске защитил кандидатскую диссертацию. Теперь, конечно, не жалею, что стал музейным работником и жизнь свою посвятил изучению икон. Музейная работа дает доскональное знание вещей, их особенностей, материальной стороны и стиля исполнения.
— Вам удалось побывать в экспедициях по собиранию икон?
— Дело в том, что к моменту моего появления в музее процесс собирания икон уже практически завершился. Я принимал активное участие в экспедициях, но это уже было другое время. Мы ездили с Лидией Николаевной Белоголовой в Поморье, самостоятельно я обследовал деревни Пряжинского и Лоухского районов. Именно благодаря Л. Белоголовой у нас в музее замечательная коллекция народного искусства: вышивка, прялки, предметы быта. А первым реставратором нашего музея был Геннадий Жаренков, личность весьма интересная. Он самым активным образом собирал коллекцию икон. Ныне Геннадию Васильевичу 80 лет, он живет в Армавире и, к сожалению, не смог приехать на юбилей музея.
— Как вы считаете, какая ваша находка самая удачная?
— Образ Смоленской Божьей Матери. Я привез ее из часовни деревни Кинерма в 1979 году. Мы были в экспедиции по изучению архитектурных памятников во главе с Вячеславом Петровичем Орфинским. Интересно, что все раннее детство я провел рядом с этой иконой, ведь жили мы неподалеку, в Ведлозере. Я считаю, что мы правильно сделали, когда привезли икону в музей, потому что впоследствии почти все оставшиеся образы были украдены. Известный реставратор Николай Васильевич Перцев датировал ее XV веком.
— Помню эту часовенку в Кинерме. Сейчас там висит новый образ, написанный известным карельским художником Александром Трифоновым.
— Да, это уже второй образ, так как первый, повешенный вместо древнего, тоже был украден.
— Люди не понимают, что кража иконы — двойной грех. Жемчужиной нашей петрозаводской коллекции считается икона святого Власия?
— Эта икона была открыта еще в 50-е годы. В то время обретение на Севере подобной иконы высокого класса живописи было значительным событием. Тогда она считалась главным нашим шедевром. Сейчас мы полагаем, что у нас есть и более древние образы, в частности из Пяльмы. Это Илья Пророк в первую очередь. Надо сказать, что в Пяльме все иконы — и древние, и более позднего письма – очень хорошо сохранились. Это удивительно, но пяльмская часовня была кладезем древнерусской живописи.
— Иконы Поморья отличаются, скажем, от заонежских?
— Да, конечно, потому что Поморье было вотчиной Соловецкого монастыря, культурного центра Севера, иконопись Поморья развивалась под его влиянием. Заонежье, крестьянский край, принадлежало в древности Новгородской земле, там больше чувствовалась новгородская традиция.
— Говорят, наша коллекция икон Русского Севера уникальна. В чем это выражается?
— На мой взгляд, наиболее ценная коллекция северных икон находится в Вологде. Большое и интересное собрание икон в Архангельске, у нас тоже неплохое. А особенность его в том, что оно хранит много самобытных икон, написанных мастерами, которые часто работали изолированно и преимущественно по старинным образцам и имели слабое представление о существующих школах иконописи. Несмотря на то что существовал церковный канон, иконописец всегда вносил в создание иконы что-то неповторимое, потому что у него были свои понимание и представление образа. Северная иконопись отражает глубинную народную культуру. В любой иконе это чувствуется. В иконописи срединной Руси всегда заметно влияние определенной школы.
— Наш музей вывозил выставки икон в Германию (Тюбинген), Финляндию, Швецию. Как вы думаете, откуда на Западе такой интерес к нашим иконам?
— Дело в том, что русская светская живопись началась в конце XVII века, мы не были здесь первопроходцами. А древнерусская иконопись – это явление для Запада мало известное. Кстати, бывая там с выставками, я не увидел паломничества в залы с иконами, но любопытство, несомненно, присутствовало. Им малопонятны наши иконы, это другая культура. Мы себя называем православными, но мы для них ортодоксы.
— Не могу не спросить: вы человек верующий?
— Как это ни странно, всегда ощущал в душе присутствие Божие и считал себя верующим, хотя и моя мама, и бабушка, тверская крестьянка, были далекими от веры людьми. Помню, еще студентом был в учебной поездке в Москве и оказался в Загорске, теперь это Сергиев Посад. И потом отстал от друзей, чтобы задержаться на службе. А была Пасха. До сих пор храню в памяти те чувства, что я тогда испытал, стоя плечом к плечу с незнакомыми мне людьми. В храме яблоку негде было упасть.
— Как вы относитесь к проблеме, которая сейчас обсуждается в обществе, имею в виду предложение изъять из музеев иконы и передать их в храмы?
— Эта проблема кажется мне очень сложной. Решать ее одним мановением руки было бы опрометчиво, на мой взгляд. В настоящее время, мне кажется, мы идеализируем людей Средневековья, их представления о святости иконы. В отношении к иконе они нередко руководствовались чисто практическими соображениями. Ее могли, например, приспособить к новому месту в иконостасе и для этого обрезать. Как только икона приходила в негодность, ее записывали новым образом или переносили на чердак, в кладовую.
В стабильных условиях музея отреставрированная икона начинает жить новой жизнью. Сколько потеряла бы Третьяковская галерея, а значит, и миллионы людей, от отсутствия в ее залах произведений Андрея Рублева, новгородских, псковских и иных мастеров. Разрушился бы представленный в этом музее контекст развития русского искусства, неясны стали бы его истоки и место в мировой культуре. Музей дает возможность прикоснуться к русским древностям людям различных мировоззрения, воспитания, культуры, национальностей и вероисповедания. Если мы хотим, чтобы в будущем не пришлось доказывать на пальцах, за неимением памятников, величие древнерусской культуры, то должны заботиться об их сохранности. Я не могу в коротком интервью привести все за и против, но высказываюсь не только как заинтересованный специалист, но и как православный верующий.
— Есть ли надежда, что среди икон, ждущих реставрации, окажутся новые шедевры старины?
— Есть такие иконы! Настоящий реставратор или исследователь даже через многочисленные наслоения чувствует подлинный шедевр. Ведь вот икона Троицы Андрея Рублева была записана палехскими мастерами. Но чутье не подвело ученых, и еще в царское время она была отреставрирована. И миру была явлена эта потрясающая красота.
На юбилейной выставке новых поступлений и реставрационных открытий посетители нашего музея увидят четыре вновь отреставрированные иконы и портрет святителя Митрофана Воронежского. Одна из икон – «Страшный суд» – из часовни в деревне Лижмозеро, написанная мастером-старообрядцем. Недавно отреставрирован «Архангел Михаил грозных сил воевода» с точной датировкой — 1770 год — из Пудожского района. Интересна и боковая иконостасная дверь с изображением пророка Даниила во рву львином.
— У вас есть мечта?
— Я бы очень хотел выпустить серьезный каталог, посвященный нашей музейной коллекции икон. Если он будет издан, то для меня это будет завершением большого дела моей жизни.
«Лицей» № 11 2010
