В Петрозаводске настоящий бум театральных читок. Читают в Доме актера, в кафе «Бегемот, в кинотеатре «Калевала»… 13 января, под старый Новый год, в Национальной библиотеке РК состоится очередная сценическая читка. Актеры-любители представят пьесу Галины Акбулатовой «Ночь в Таллинне».
Впервые с творчеством петрозаводского драматурга зрители могли познакомиться в апреле прошлого года на читке «Послушайте, как кричат муравьи!» И вот новая «старая» пьеса: ее постановка под названием «Одиннадцатая жена Сергея Довлатова» была осуществлена в Хельсинки в радиотеатре «Юлейсрадио» пятнадцать лет назад.
На русском языке пьеса будет представлена впервые. В интервью Раисе Коватевой драматург делится своими впечатлениями.
– Галина Георгиевна, как известно, в 2016 году Сергею Довлатову исполнилось бы 75 лет. Читка «Ночи…» как-то связана с этим событием?
– Я не любительница юбилеев, меня больше вдохновляют личные впечатления. Например, пьеса «Послушайте, как кричат муравьи!», по которой состоялась предыдущая читка, – это отзвук знакомства с поэтессой и художницей восточной эмиграции, петрозаводчанкой Марией Александровной Поповой. На читке 13 января прозвучат стихи близкого мне человека – писательницы из Курска Татьяны Горбулиной, ныне, к сожалению, ушедшей от нас.
– Был ли полезным для вас опыт предыдущей читки?
– Еще как! Если прежде я ориентировалась в основном на голоса, звучавшие во мне, то во время читки я услышала их снаружи. Настоящие живые голоса. После той читки мне стало ясно, что именно должна сделать моя девяностолетняя героиня, чтобы выйти самой из стресса и вывести из него внучку своей покойной подруги. А уже в репетиционный период новой читки я заметила некоторые провисания в отношениях между героями и постаралась их устранить. Также стало понятно, что большинство ремарок должен озвучивать отдельный чтец. Я назвала его «Лицо от автора». У этого Лица – будет отдельный столик и самое приятное времяпрепровождение – попивай себе кофеек да изредка вставляй фразы. Но на самом деле Лицо держит руку на пульсе, хотя и старается не показать своего отношения к происходящему. В этой роли предстанет Марина Данилова, заведующая отделом культурных, просветительских проектов и программ Национальной библиотеки. Кстати именно этот отдел и курирует проект «Читка», который заявил о себе в Год литературы.
– Говорят, в России, чтобы реализовать какую-то свою идею, нужно жить долго. Кажется, ни одна из ваших пьес до сих пор не поставлена в российских театрах…
– Насчет долго, это кому как повезет. Я предпочитаю жить здесь и сейчас и реализовывать свои замыслы доступными мне средствами. На мой взгляд, площадка и технические возможности Национальной библиотеки ничуть не хуже, чем в помещении специального театрального назначения. А о таком выборе актеров, который есть у «Читки», можно только мечтать: библиотекари, писатели, программисты, юристы, политологи… Я не сомневаюсь, что сотрудницы библиотеки Светлана Харина и Женя Иудина, исполняющие роли юных студенток Тамары и Веры, могли бы украсить любую сцену. Кстати, их кандидатуры мне подсказала Яна Жемойтелите, которая представляет на этой читке весьма экзотическую поэтессу. Вообще у Яны просто какой-то нюх на таланты. Еще работая в «Севере», она выхватила из самотека электронной почты рукопись никому неизвестного тогда Захара Прилепина, которого к тому времени отфутболили в столице. Так что можно сказать, с ее легкой руки началась всероссийская известность Прилепина.
– А как вас нашли на Юлейсрадио? Чем привлекла финнов «Ночь в Таллинне»?
– У финнов, в том числе и у режиссера Юлейсрадио Эйлы Арьома, окончившей в советские годы Ленинградский университет, в девяностые возникла ностальгия по СССР. А у меня только что про это в «самсебяиздате» вышла пьеса, которая чудесным образом попала в руки Эйлы. Ей понравилась атмосфера пьесы и ее герой – раскрепощенный, ироничный мачо с отличным чувством юмора. В радиоспектакле было много советских песен и советской музыки, что также повлияло на успех спектакля: он транслировался в Финляндии несколько раз. Похвастаюсь, после радиопостановки пьесы в прекрасном переводе известной финской писательницы Марьи-Леены Миккола в Хельсинки возник значительный читательский и издательский интерес к Довлатову.
– Судя по герою, мы все-таки литературоцентричная страна…
– Для моего поколения – да. Но это не совсем нормально. Нормально – человекоцентричная страна.
– Почему вы сделали героем Довлатова, а не какого-нибудь другого писателя?
– Так сложилось. В начале семидесятых мы с моей землячкой и сокурсницей по факультету журналистики МГУ Нелей Солодухиной решили съездить на денек в Таллинн. Но на денек не получилось, так как мы опоздали на поезд. И нам пришлось провести ночь в Таллинне. В пьесе я воспроизвожу лишь один эпизод из пережитого нами в чужом, враждебно настроенном к нам городе, а таких эпизодов, и очень опасных, было несколько, и если бы не помощь встретившегося нам рыцаря…
– Довлатов?
– Возможно, Довлатов, а возможно, человек, похожий на Довлатова, но с тем же именем. Здесь важно то, что этот человек засел в моей подкорке, и когда пришло время, он вышел на свет.
– Интересно, а как приходит это особое для автора время? Ведь прежде чем вам захотелось написать о той встрече, прошло больше двадцати лет…
– У меня был перелом ноги, довольно сложный, и для отвлечения мне принесли книги Довлатова. Исповедь «литературного неудачника» была такой знакомой… Ночью мне приснилась вся картина… Проснувшись часа в четыре утра, я стала писать прямо на полях книги – бумаги под рукой не оказалось – а впоследствии только добавляла кирпичики.
– Как бы ни создавалась пьеса и что бы ни вдохновляло автора, но цель любой пьесы – театр. Вы отправились в театр?
– Сначала я отправилась на заседание секции драматургов при Союзе писателей. Драматурги восприняли пьесу нервно. Кому-то показалось, что я против эстонцев, а кого-то раздражил сам Довлатов, мол, не писатель и был… На обсуждении присутствовала незнакомая мне молодая сочинительница, которую представили как верующую из семьи верующих. Ну, думаю, с безбожниками-то все понятно, а эта наверняка проявит христианское снисхождение. Но молодая оказалась самой непримиримой. И вот тогда я поняла, что литература у нас больше чем литература, больше всего, даже больше Бога.
Второй визит, по совету актера Леонида Владимирова, – он был еще в актерской силе и хотел сыграть Сержа Далматова (Далматов – псевдоним Довлатова) – был в Национальный театр. Но тогдашний главреж Арвид Зеланд сказал, что Довлатов зрителям неизвестен и на мою пьесу никто не пойдет.
Теперь по происшествии лет я благодарна критикам. Главрежу – за возможность избежать режиссерской трактовки, которые, увы, в российских театрах часто уродуют пьесы. А коллеги помогли сделать финал: их критику я вложила в уста своего персонажа – заведующей редакцией литературного журнала. В ее роли очень органична заведующая отделом информатики и программирования Национальной библиотеки Галина Галаничева.
– «Литературный журнал» – это «Север», где вы работали?
– Из «Севера» я взяла разве что старый диван, железный сейф да обветшавшую карту СССР на стене. В остальном это собирательный образ. Мой муж, художник Борис Акбулатов добавил в интерьер кабинета очень милые, без малейшей помпезности портреты русских классиков вместо генсеков.
– Кто на читке будет представлять Довлатова?
– Лицо, известное в республике. Журналист, политический обозреватель, литератор, в прошлом доцент кафедры публичной политики Высшей Школы Экономики, первый заместитель директора Аналитической дирекции телеканала «Звезда»… Перечислять должности и регалии Андрея Цунского, а это именно он, можно долго. Но я его знаю еще по тому времени, когда он пятнадцатилетним школьником приходил ко мне в молодежную газету для литературных консультаций. Потом я надолго потеряла Андрея из вида. В двухтысячные передо мной предстал мужчина той же «физической избыточности», что и Сергей Довлатов, и я узнала, что Андрей – автор рассказов и повестей. В одной из них, сказал он, мне посвящено несколько хороших строк. Я прочитала, но ни одной строки не нашла. Зато насладилась репортажем из бани на Красной, чей очистительно-расслабляющий парок с незабвенной банщицей Надей довелось испытать и мне. И вот, надо же, – в моей пьесе большую часть действия (или бездействия) герой проводит в бане! Так что участие Андрея в читке – для меня двойной подарок. К тому же роскошная фактура, бархатный голос… Поет… Играет на гитаре… Наконец, художнический образ жизни – пишет по ночам! Хотя мой герой уверен, что «ночь – опасное время. Во мраке легко потерять ориентиры…» Новая повесть Андрея Цунского «Рыцари» (о рыцарях музыки) была недавно опубликована в «Севере», и мне показалось, что в образе «черного трубача», вызвавшего переполох в джазовых клубах Парижа, он запечатлел черты знаменитого Чарли Паркера, которого обожает герой моей пьесы и чья музыка несколько мгновений прозвучит на нашей Читке.
И все-таки главное не это. Главное, что Андрей привнес в образ Сержа Далматова новые краски. Поначалу мне трудно было с ними согласиться, так как мой Серж был более романтичным, динамичным, легко загорающимся и откликающимся на клики жизни. Андрей же представлял Сержа человеком замедленных реакций, словно тот позаимствовал у одного из персонажей Довлатова «черточку ленивого барства». Серж в трактовке Цунского не верит никому и ничему, зрит за каждым словом его темную изнанку… Романтика в этом неожиданном для меня Серже, если и осталась, то на самом донышке, основная краска образа – усталость и скепсис… Хорошо, что в какой-то момент я поняла (вот что значит живой голос!), насколько важно идти от органики актера, а не приспосабливать ее к своей идее. Серж Цунского был более современен, он был из двадцать первого века, поэтому я приняла практически все, что предлагал Андрей.
– Чем может заинтересовать ваша пьеса сегодняшнего зрителя, особенно молодого?
– Когда я сказала молодым сотрудницам библиотеки Светлане Хариной и Жене Иудиной, что им, наверное, жизнь в СССР уже неизвестна, что это будет новый для них материал, они чуть ли не в один голос воскликнули – ну что вы! Мы все отлично помним – и очереди, и поездки с родителями в Таллинн, и одежду, которую носили наши мамы, и те песни…
Но, конечно, я не имела в виду этнографию. Я писала о людях, которым голодно жить хлебом единым. А когда застой, как в семидесятые, или «разверзлись хляби», как в девяностые, – тем более. Мои герои создают себе кумиров, фантазируют, увлекаются идеями, часто ложными, а в это время то, что принято называть настоящей жизнью (карьера, доход, комфорт…), проходит мимо. Но жизнь многообразна, а я настолько люблю своих героев, что их жизнь для меня как раз и есть самая настоящая, невыдуманная. Жизнь тех, кто из одной страны, кующей идеалистов, попал в другую, кующую капиталистов, и при этом умудрился сохранить толику сострадательности… Но, если честно, я так до конца и не поняла, о чем моя пьеса, которую я написала пятнадцать лет назад. Ностальгия по невинности семидесятых? Лишние люди? Или все-таки о любви? Возможно, ответ подскажут зрители, очень на это надеюсь.
