Думаю, многие, знающие Ирину Александровну Спиридонову не понаслышке, согласятся со мной, что ее визитной карточкой является улыбка. С ней она входит в аудиторию, встречает гостей, идет по жизни.
Доктор филологических наук, профессор, любимый преподаватель многих поколений студентов и просто обаятельная женщина, Ирина Спиридонова преподает на кафедре русской литературы и журналистики в Петрозаводском государственном университете.
Мы дружим уже более 20 лет. Благодаря ей я многое узнала и обрела в жизни. Именно поэтому брать интервью оказалось чрезвычайно сложно. Держать дистанцию с человеком, тебе близким и дорогим, не всегда получается. Мне хотелось поговорить прежде всего о том, что волнует сегодня меня. Эти вопросы прозвучали в самом начале нашей беседы и во многом остались за рамками интервью. Надеюсь, что означенные в рубриках темы помогут читателю сориентироваться и не помешают услышать живой разговор.
– Учителя и ученики. Какие они в вашей жизни?
– Я сейчас памятью возвращаюсь к тем, кто определил многое во мне не только профессионально. У меня был удивительный школьный преподаватель. Пожалуй, столько потом мне не дал никто. Это Наталья Львовна Тайц. Кто учился в 17-й школе, я думаю, пусть эмоционально по-разному, кто с плюсом, кто с минусом, вряд ли сможет забыть ее. Это был человек, фанатично преданный делу, учитель, который никогда не приспосабливался ни к какой системе. В этом смысле она в преподавании была исключительно профессиональна и исключительно искренна. Даже, может быть, там, где она была несправедлива, поскольку все-таки литература, в отличие от русского языка, предмет субъективный по своей природе.
Понимание произведения – вещь всегда очень разная, и Наталья Львовна тот самый учитель, который отчасти, может быть, оставил во мне вечные претензии к себе как к словеснику, потому что она готовилась к каждому уроку и к каждому ученику. Нашему выпуску повезло, ведь Наталья Львовна преподавала нам литературу с 5-го по 10-й класс. Когда после смерти разбирался ее домашний архив, мы обнаружили, что на каждого ученика в течение всего этого времени она вела общую толстую тетрадку, где прослеживала его достижения, рост, отмечала ошибки и просчеты. Конечно, такая преданность делу крайне редка, особенно делу учительскому – ведь с каждым классом, каждым учеником все надо начинать заново.
Правда, эти требования распространялись и на учеников. В этом смысле практически не было пятерок по литературе, что вызывало обиду. Но те знания, которые она давала, то умение вдуматься в текст, выстроить свой ответ, отрефлексировать сказанное – это, конечно, осталось навсегда. В этом смысле именно она определила мою последующую жизнь и профессиональный выбор, поскольку планов после окончания школы было много. Наверное, никто не предоставил мне большей возможности реализовать себя как личность и реализовать не просто в предмете, в профессии, но и в жизни одновременно, как Наталья Львовна Тайц. Литературоведение углубляет миропонимание. Анализируя художественную картину мира, ты, по сути дела, еще раз анализируешь жизнь. Эта связь литературы и жизни родственна. Недаром, по Пастернаку, «сестра моя – жизнь».
Конечно, невозможно не вспомнить также удивительных преподавателей на филфаке Петрозаводского университета в то время, когда я там училась. Легендарные личности, совершенно незабываемые авторские курсы. Не стоит забывать, что все эти люди, прошедшие войну и пришедшие в литературоведение как в очень важную мирную профессию. Моисей Михайлович Гин, Леонид Яковлевич Резников, Леонид Владимирович Павлов, Ирина Петровна Лупанова. И блистательные, молодые, с чувством юмора, с творческими амбициями, элитные в своей профессиональной подготовке – Татьяна Георгиевна Мальчукова и Лев Иванович Мальчуков. Нас тогда было на факультете 50 человек, и это страшно много, потому что еще раньше такая маститая кафедра готовила всего 25 специалистов в год. И тем не менее внимание уделялось, конечно, каждому, и мы росли, просто слушая, глядя… Не говоря о том, что преподаватели очень много с нами занимались.
О сегодняшней ситуации в этом смысле можно лишь пожалеть. Очевидно, что механическая оптимизация и интенсификация привносят суету в образование, суету в подготовку преподавателя (вместо одного курса приходится читать 3, 4, 5), суету в отношения со студентами, потому что практически нет времени на индивидуальную работу. Увлечение дистанционными технологиями, увлечение, теоретически прогрессивное, дающее возможность обучаться по всему свету, система открытого мира – все это формализовано, сведено в баллы, в набор предметов. В результате исчезает главное: контакт личности с личностью, исчезает понятие школы, где обязательна концепция, причем концепция, которая вырастает из длительного опыта, научного, педагогического, из особенностей не только одного преподавателя, но коллектива, где, чтобы все это впитать, нужно много совместной работы, работы преподавателя и студента. К сожалению, сегодня господствует чиновничье-экономическая логика… Но по-прежнему радуют студенты, которые приносят с собой молодость, энтузиазм начала жизни, желание знать, возвращая мне радость профессии.
– Давайте поговорим о категория сокровенности, которая столь значима в прозе Андрея Платонова, ведь это ваш главный писатель. Есть ли сокровенность в нашей жизни?
– Понятие сокровенности издревле важное в культуре, оно звучит еще в библейских текстах, заповедано христианством. «Сокровенного сердца человек» – это человек, несущий в себе божественную тайну. В современном общественном сознании часто актуализируется другой смысл, понятие тайного как подпольного, темного, враждебного, но не надо забывать, что русский язык памятлив, и в корневой памяти лексема сокровенности созвучна понятию сокровища. Мы несем в себе разные возможности, в том числе светлое начало, и здесь понятие сокровенности оставляет надежду относительно человека, относительно самого себя.
Желание и необходимость сокровенного оформилась, когда я обратилась к творчеству Андрея Платонова. Художник очень глубокий, видевший жизнь в ее безобразии, в ее страшных проявлениях, Платонов умел любить, терпеть, ценить жизнь даже в страдании – это биографически подтверждено и звучит в его прозе: «принять себе в душу другого человека», «любовь – мера талантливости человека». По Платонову, любовь – «нужда жизни», то есть необходимое, без чего невозможно жить. Она проявляет себя в самых разных – невероятных – обстоятельствах. Кстати, знание других культур помогает осознать это.
Дело в том, что я читаю студентам национальную специфику литературы и обращаюсь к литературам ближнего зарубежья – культурам народов, с кем нас связала историческая судьба. Ведь понимание жизни – образ мира – никогда не оформляется только из себя. Понимание, кто ты, приходит, лишь когда общаешься с другим. Возвращаясь к этому глубинному оптимизму культуры, которая всегда есть «память» и «диалог» (любая национальная культура уникальна в понимании и представлении жизни, по шкале ценностей, по нюансировке «общих» проблем), хочется привести в качестве примера грузинскую литературу. Романтичная, несущая в самой своей романтике драму вечного несовпадения идеала и реальности, грузинская литература, древняя, православная, поэтичная, утверждает силу и торжество красоты, добра и радости. Это убеждение звучит в поэме Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре», которая считается культурной Библией Грузии. Это вера, что в мире «неизбывно добро». Что самое главное в человеке – любовь, причем любовь духовная. Отсюда грузинский культ дружбы как проявления духовной любви. Возможность такого образования через знакомство с литературами других народов, изучение их образного языка (те самые межкультурные коммуникации, на языке сегодняшнего дня) и позволяют, на мой взгляд, считать мир открытым. Дело не в том, что ты умеешь технически проникнуть в этот мир, а в том, что ты можешь взять для себя, чтобы жить в нем, чтобы стать сильнее, мудрее. Это очень важный аспект, ставший моим профессиональным убеждением, философией.
– Философия формируется на протяжении жизни. Сначала в сфере ваших научных интересов были Василий Белов и Василий Шукшин. Их творчеству посвящена кандидатская диссертация. Как и почему произошел переход к Андрею Платонову?
– А начинались мои научные интересы творчеством И. Ильфа и Е. Петрова, самых веселых авторов советской литературы. Такие переходы, видимо, связаны с характером. Мне нужны перемены. Дело не в том, что в творчестве вышеназванных авторов нечего больше открывать. Василий Шукшин, например, – личность и художник потрясающей силы, трагических откровений. В своих произведениях: прозе, фильмах, сценариях, да и в своей жизни (потому и герои его – шукшинские характеры) выразил мятущуюся национальную душу, утрачивающую твердь традиции и вечных координат веры. Думаю, переход от Шукшина к Платонову закономерен. Кстати, Шукшин читал опального Платонова. И хотя Платонов был мало знаком рядовым читателям советского времени (да и сейчас он не является популярным), русские писатели читали и перечитывали прозу А. Платонова с пристрастием. В этом смысле он никогда не пропадал для русской литературы: притяжения – отталкивания Платонова очень ощутимы в последующем развитии отечественной литературы.
Мне же прийти к Платонову помог случай. В мае 1989 года в Пушкинском Доме я защищала кандидатскую диссертацию «Проблемы комического в творчестве В. Шукшина и В. Белова». В Пушкинском Доме в то время готовилась первая международная конференция по творчеству А. Платонова. И мне предложили принять в ней участие. Размышляла я недолго. Хотя в свои студенческие годы, как, наверное, большинство, прошла по краю даже тех произведений Платонова, которые были опубликованы. Занимаясь Ильфом и Петровым, я заглянула в его рассказы и повести 20-х годов, числящиеся по ведомству сатиры в советской литературе, но мне он не показался «интересным сатириком». И вот опять, возвращаясь к теме учителя, вспоминаю, как мы стояли с Леонидом Федоровичем Ершовым, моим научным руководителем в аспирантские годы в ЛГУ, у книжной полки киоска. Повернувшись к новым книгам, он указал мне на монографию Н. М. Малыгиной «Эстетика А. Платонова» и сказал, постучав указательным пальцем по имени писателя, что это автор, о котором мы еще не готовы говорить, но который сыграл огромную роль в русской и мировой литературе. Такая оценка литературоведа, мнением которого я дорожила, заставила обратиться к книгам Платонова. Но не к тем произведениям, которые были на слуху перестроечного времени (как раз вышли его романы «Чевенгур» и «Котлован», очень политизированно прочитанные в те годы). Мне захотелось прочитать что-нибудь не о двадцатом веке. Так в руках оказалась повесть «Епифанские шлюзы» – книга об эпохе Петра I, о трагедии английского инженера Бертрана Пери в России, трагедии иностранца, но одновременно вбирающей в себя «страсти» русские, проблемы общечеловеческие. Это постановка проблем не социальных, не бытовых, не конкретного времени, а попытка рассмотреть глубинные, корневые проблемы человечества, это наново поставленный вопрос, что есть человек в его животно-человеческой данности. С одной стороны – укорененный в зоологической природе, с другой – создатель собственного мира, который никак не может гармонично определиться ни в первом, ни во втором, ни гармонично их сочетать. Конечно, повествование о жизни человеческой, часто без ответов, но глубокое и сочувственное повествование, где есть и юмор, и очень страшные места, которые, раз прочитав, не забудешь, но есть и миг откровения: осознания своей родственной связи с миром, который примиряет с остальной жизнью. Наверное, тогда я интуитивно поняла, что Платонов нужен мне для жизни. Мне легче жить. Хотя есть другие версии, что чтение Платонова усугубляет проблемы…
– Человек одинок по природе? Как с этим жить?
– Тема одиночества очень неоднозначна. Человек может быть один и не проживать одиночества, а может остро чувствовать одиночество среди людей даже близких. Человеку необходимо научиться быть с собой наедине, чтобы разобраться в себе. И если ты прячешься от себя в бесконечное общение, заглушаешь шумом внешней жизни, проблемы только накапливаются. Человеку надо побыть одному, чтобы накопить силы, физические и душевные. Тишина дает другой выход в мир, она позволяет взять книгу или просто подумать. Думанье – это ведь тоже форма воссоединения с миром. На самом деле, человек никогда один не бывает, внутри него живут миры. Именно здесь, внутри себя, когда ты становишься интересен самому себе, открывается выход из обид, непонимания. Одиночество может открыть радость себя и вернуть желание другого, дать радость знаний, чтобы войти в аудиторию с улыбкой, потому что тебе есть чем поделиться. В молчании оформляется слово. Я – преподаватель, и для меня это особенно важно. И снова уходишь в тишину, в чтение и размышление, чтобы сосредоточиться и найти это Слово.
Ирина Спиридонова. Фото Ирины Ларионовой
