Валерий Хилтунен: «Неправда, что журналистика – грязная профессия».
13 января – День российской печати
Не так уж много журналистов, которые всю жизнь черпают темы, словно из чистого колодца. Таким был Василий Песков, до последних дней украшавший «Комсомолку» нестареющей рубрикой «Окно в природу». Он вел её полвека. И больше, чем полвека, был золотым пером «Комсомольской правды» в её же золотой век. Когда, совсем недавно, его не стало, то на многих из нас, знавших и почитавших Пескова, нахлынула волна огромной утраты и ностальгии по тому времени в отечественной журналистике, когда «Комсомолка» могла открывать и новые темы, и новые журналистские имена. Таким открытием был и фотокорреспондент из воронежской газеты Василий Песков. Открытием был и второкурсник факультета журналистики МГУ Валерий Хилтунен.
Работая в лучшей газете страны, Хилтунен часто приезжал в Петрозаводск, где остались мама и друзья по клубу старшеклассников при республиканской молодежной газете «Комсомолец». Клуб с названием «Товарищ» вытолкнул в журналистику и нас с Валерой, и других пишущих ровесников.
Валерий Хилтунен и Валентина Акуленко, автор публикации. Фото Евгения Давыдова
– Каким больше всего запомнился тебе Песков? – спрашиваю у Хила (так для краткости называют его друзья)?
– Вечно путешествующим. В коридорах нашего знаменитого шестого этажа «Комсомолки» он не маячил. Мы, молодежь, между собой называли его «дедом» и «дядей Васей». С полным уважением к его заслугам, опыту, умениям, возрасту.
Наш 642-й кабинет, где варилась страничка для старшеклассников «Алый парус», по традиции не запирался. Неподалеку располагалось машбюро, так что я слышал, как дядя Вася свои материалы диктовал – строго раз в неделю, если, конечно, его не носило по каким-нибудь дальним пределам.
Легендарная, не от мира сего жрица Слова, редакционный литсекретарь Ира Муравьева песковские тексты правила уже по машинописи и яро ругалась. Она всех нас школила, вне зависимости от статуса и авторитета: как щенков, мордой тыкала в абзацы. Её временами хотелось задушить, но – благодарили…
И вот еще за что я особенно благодарен Василию Михайловичу. Как-то мы с ним возвращались из Переделкино от Славы Голованова. (Ярослав Голованов – блистательный обозреватель «Комсомолки» семидесятых-восьмидесятых). Заглянули к Пескову на Масловку. Тогда-то он мне и показал его заветный собственноручно сколоченный в юности ящик, где всегда стояла тысяча карточек с темами ненаписанных очерков. Когда очередной материал появлялся в газете, дядя Вася карточку торжественно сжигал и на её место ставил новую. Я собезьянничал, и тоже стал устраивать такие мини-пожары. «Неистов и упрям, гори, огонь, гори …».
Неистов и упрям и сам Хил. Хотя снаружи – не герой: невысок, сутуловат. Героем он становился на газетной полосе. Многие, как и автор этих строк, зачитывались его очерками о педагогах-новаторах, о юных гениях из провинции. В страничку «Алый парус» Хил и Ольга Мариничева вложили много труда, души и ума. Ушел Хилтунен из «Комсомолки» в девяностых, когда стало ясно, что ни «Алому парусу», ни новаторской педагогике не стало места ни в газете, ни в стране.
Из столицы жить перебрался на родину предков по отцовской линии – в Финляндию. Ювяскюля, Коувола, Хельсинки… Но в кругу домочадцев его почти не застать. Хил с поразительной для обычного человека скоростью перемещается по странам, городам и весям. Теперь – со своими просветительскими проектами, что неустанно вырабатывает его неугомонный мозг и характер.
Как-то, внезапно появившись в Петрозаводске, он забежал ко мне в редакцию республиканской газеты и оставил номер «Огонька» со статьей про себя. Заметил на ходу, что статью про себя не читал, потому что никогда про себя не читает.
В этой давней уже огоньковской статье про Хила рассказано, что он ищет способ спасти страну, как-то правильно все в ней устроить. И, кажется, нашел как. Дело в том, что мы-то, его друзья, знали, что Хилтунен всегда любил, как он выражается, «карнавалить», ставить все с ног на голову. А получалось, как ни странно, то, что надо.
Из статьи той огоньковской запомнилось такое высказывание Хилтунена:
– Неправда, что журналистика – грязная профессия. В ней нечто человеческое сохраняется чуть дольше. Журналистика вообще не профессия, а некоторый угол зрения. Правильно устроенным миром должны управлять журналисты. Это единственный вид человеческой деятельности, который дает возможность слушать в оба уха совершенно противоположные слова и не сходить с ума. Здесь то и дело натыкаешься на человека, который становится твоим учителем – и все начинается сначала…
Это все относится к нему, к Валерию Хилтунену. Он не похож на большинство журналистов, преуспевающих сегодня. В нем ни капли внешнего лоска, цинизма и примет благосостояния современных мэтров СМИ. Хотя у Хила – и ума палата, и языками владеет, и сотни толковых статей за четверть века в «Комсомолке» и других газетах написал. И всю страну объездил до самых до окраин, и книги хорошие сочинил, и амбиций не лишен, и учеников у него тьма, в том числе и в верхах. Жена – известный журналист. Четверо смышленых их детей самостоятельны и независимы, в родителей пошли.
Фамилия, которая нравилась королю
– Откуда берутся такие вечные странники и вольнодумцы, как ты? – спросила как-то Хила.
– Я по-фински осторожный, не бесшабашный вольнодумец. А родился в 51-м, в общежитии МГУ, где учились мама с папой. Поэтому на вопрос о гражданстве отвечаю, что я гражданин вольной территории университета. Не так давно в Финляндии нашел однофамильца. Он своими глазами видел копию старинной грамоты, где черным по белому написано, что в 1526 году король Густав первый освободил Хилтуненов от уплаты налогов в шведскую казну за то, что они откликнулись на его призыв достроить Финляндию в её самых дальних, лапландских пределах. Фамилию Хилтунен в мире носит, по моим данным, 10986 человек. Очень распространенная. Есть семейные общины моих однофамильцев в Канаде, США, в Австралии и Коста-Рике. Изучаю генеалогию, пишу книжку «Одна семья».
Расспрашиваю Хила о земном…
– Всегда неуютно чувствовал себя в иерархиях разных. (Смеётся: – Как написано у знаменитой фантазёрши Урсулы Ле Гуин, «маги политикой не занимаются, на то есть волшебники и колдуны, хотя если мага зовут в короли, он иногда соглашается»). Чины-звания остались в далёком прошлом: зам. редактора, зав. отделом, редактор отдела науки, школ и вузов в «Комсомолке».
Но вернусь к своей фамилии. Вскоре после моего рождения в вольном пространстве главного вуза отец получил распределение в Петрозаводск, тогда в Карело-Финскую ССР. Папа, Рудольф Хилтунен, работал заместителем ответственного секретаря республиканской газеты.
Потом отец окончил московскую ВПШ, и его направили сначала собкором «Советской России», потом он уехал в Москву, затем – в Финляндию. Последняя высокая должность отца в АПН – заместитель главного редактора по странам Западной Европы. После он создал и стал главным редактором первого русско-финского журнала. Затем батя взял аккредитацию от «Труда», второй газеты в мире по тиражу после «Комсомолки». В его редакционном удостоверении записано, что он собственный корреспондент газеты по королевству Швеция, Норвегия, Дания, республикам Исландия и Финляндия.
Мне такая карьера никогда не грозила. Что меня совсем не огорчало. Возможно, сыграли роль и мамины гены: она окончила географический факультет МГУ, всю жизнь работала по части гидрологии-океанологии, летала на ледовые разведки. Мама русская, родом из-под Нижнего Новгорода.
Не знаю, которому из родителей я обязан тем, что начал читать в два с половиной года. Оказывается, именно это важно для будущих гениев. А то, что гениальность – норма для всех, только спящая пока, – в этом вы меня даже не пытайтесь переубеждать, я слишком много в этом вопросе копался в десятках стран. Когда в «Комсомолке» стал писать про разных новаторов, то все они говорили, что человек, начавший читать в два с половиной года, потом уже не может остановиться в любопытстве своём – позже этот процесс запускается уже не у всех, да и то со скрипом.
– То есть, если ты в четыре года начал читать, то в чем-то уже потерян для культуры?
– Ну, да. Тут главное – не прозевать. В школе жил, как все круглые отличники, любимцы учителей. Услышав как-то мой яростный рассказ о поездке в Эстонию на неделю дружбы народов, меня пригласили делать передачу на радио. В 12 лет у меня была своя школьная передача на карельском радио.
В то время на звонкоголосых, вроде меня, пионеров был спрос. Нас приглашали читать звонкими голосами приветствия на конференциях, активах, сборах, митингах и демонстрациях. Слова, которые мне приходилось провозглашать, часто были смешными и нелепыми. Их ведь местные журналисты писали, с фигой в кармане или просто халтурщики: «Сегодня будем поздравлять и вашу мать, и нашу мать!». Это к женской конференции 8 марта.
Я подрастал, голос становился громче, и меня начали ставить на трибуне во время парадов, чтобы я кричал: «Пионеры! В борьбе за дело…». Помню, как первый секретарь обкома Сенькин заботливо подставлял мне под ноги ящичек из-под пива, чтобы я доставал до микрофона. В награду нас где-нибудь на заднем дворе угощали за это пирожными и конфетами.
Несмотря на малый рост, был начальником разных пионерских штабов, меня посылали в лучшие пионерские лагеря страны: в «Артек» и «Орленок». Получил полной мерой все, что можно было получить хорошего от пионерской и комсомольской активности.
В «Орленке» я тоже был шустрый. Попал в смену, когда там Александра Пахмутова гостила. Помню, что, увидев меня во флажконосцах, в строю, Пахмутова кому-то взрослому повторяла шепотом (но я услышал): «Боже, какие сутулые дети пошли!».
Приезжал из всесоюзных лагерей с идеями, всего колотило от энтузиазма и желания сделать что-то необычное, захватывающее. Как в «Орленке». Затеял провести в родном Петрозаводске «Неделю космоса»… Вот, думал, расскажу, как это может быть здорово, и ко мне школьный народ повалит с идеями. Но мало кто пришел. Так я получил урок правильного цинизма: не пихайся со своим энтузиазмом туда, где его не поймут.
Педагог и журналист должны знать и учитывать то, как устроены головы тех, кто их слушает. Можно быть умным и знающим, но абсолютно не услышанным, лишиться аудитории. Это трагедия многих умных учителей. Они становятся авторитарными, будучи интеллигентными, оттого только, что они видят, как их не слушают. И все же пытаются внедрить то, что говорят, насильственным способом, и этим еще большее раздражение вызывают.
Вот лучшие перья «Комсомолки», такие, как Руденко, Голованов, Песков, умели разговаривать с огромной аудиторией понятно, но не упрощенно. Это великий дар. И это – Журналистика.
– Но ты не сразу это понял?
– Пожалуй. Но начал рано, чего и всем желаю. Первую заметку написал в пятнадцать. В 66-м, когда у меня до выпускного оставалось два года, поехал к бывшей няне отца, она жила в деревне Кузаранда. Мне там стало скучно сидеть, и я удрал. Пошел бродить по Заонежью. Поразил вид запущенных и заброшенных деревень, каких-то беззащитно-несчастных. И я об этом написал в районную газету «Вперед». Газету храню в своем архиве.
А потом как-то неожиданно меня занесло на новогодний бал во Дворец пионеров в Петрозаводске. Там поразил вид ребят, которые отчаянно отплясывали в кругу. Вдруг я запах «Орленка» почувствовал. Стал исправно посещать все тусовки клуба старшеклассников «Товарищ». Первое, что мне доверили, – прибить молотком к стене картины талантливой старшеклассницы Любы Альгиной. От них тоже веяло свободой.
Зачем человеку медаль
– И другая жизнь началась?
– Да. Стал ездить в командировки от клуба, который, как ты, конечно, помнишь, организовал нетипичный журналист Евгений Давыдов при редакции республиканской молодежной газеты «Комсомолец». Давыдов заведовал отделом учащейся молодежи и был нашим настоящим старшим другом и главным учителем в профессии. Тогда я усвоил, как оказалось, накрепко, одно из давыдовских правил: «Сначала сделай, а потом об этом расскажи. Вот и выйдет убедительно».
Повезло и со школой. Я всегда и всем говорил, что окончил лучшую в СССР школу. Девятую петрозаводскую, которой руководил тогда Исаак Фрадков. Убедился в знаке качества ещё больше, работая в школьном отделе «Комсомолки», начитавшись миллионов писем, побывав в самых разных школах страны. Фрадков догадался до таких вещей, о которых в других местах еще не помышляли.
Но это все-таки была школа. А в «Товарище» жизнь выстраивалась иначе. Мы получили огромное пространство для развития. Но при полной свободе был один принцип. Запомнилось, как тот же Давыдов говорил, что ему «некогда тратить время на звонки от ваших родителей и учителей», что, мол, клуб отвлекает от учёбы, «выгоню!» Я воспринял это всерьез. Окончил школу с золотой медалью, чтобы поддержать марку клуба.
– Как же мы гордились тобой и клубом, и нашей школой, и нашим городом, когда ты, наш Хил, в Москве стал победителем конкурса для абитуриентов «Проходной балл» и был принят без экзаменов на факультет журналистики МГУ!
– Привык быть отличником. Но помнил, что надо уравновешиваться. Студентом успел поработать в женской зоне для малолеток. Все потом пригодилось.
Она была одна такая на всю Россию. Там, под Ярославлем, отбывали свои сроки бандитки, грабительницы, проститутки, наркоманки. А я работал там библиотекарем и по вечерам читал преступницам сказки Гофмана. Не знаю, зачем это было нужно, но я старался. Больше для себя, наверное…
Эта зона была уникальна тем, что там был потрясающий хор и ансамбль. Руководил им Борис Иванович Шломович. А самый главный начальник, Александр Васильевич Соловьев, светлая им обоим память, пытался делать то же, что Макаренко. По крайней мере он запретил надзирателям стрелять из ружей, снял заборы. А вместо роб девчата шили чепчики для младенцев.
Оба эти человека тоже стали моими учителями по жизни. Когда очередную партию малолетних преступниц привозили, выходил Борис Иванович и говорил: «Здравствуйте, королевы. Вы сюда приехали не по своей воле. Могу записать желающих в свой хор «Красная гвоздика» и в ансамбль. Тому, кто запишется, не надо будет ходить в наряды, туалеты чистить…»
И, конечно, все хотели записаться. Потом он их по шесть часов кряду начинял Бетховеном, Моцартом… «Королевы» в отместку рвали струны у пианино. Он приходил с отверткой, прикручивал эти струны, никого не ругал.
Из этих девочек потом даже известные певицы выходили. Не называю фамилий: они очень стеснялись своего печального опыта, поэтому писем своему наставнику не писали и не благодарили.
Алый парус
– Незадолго до того, как я, взяв академку в университете (меня жук энцефалитный в стройотряде укусил, я чуть не сдох, но как-то вот так вывернулся), читал «Щелкунчика» королевам подворотен, выгнали (или сам с треском ушел) из «Комсомолки» изобретателя страницы «Алый парус», педагога и журналиста от Бога Симона Соловейчика. Защищая другого великого педагога, Сухомлинского, он так намозолил глаза ЦК партии, что его уже не могли защитить ни читаемая всеми Инна Руденко, ни главный редактор газеты Борис Панкин.
Соловейчика мгновенно подобрал журнал «Кругозор» – Сима был ещё едва ли не лучшим в стране музыкальным журналистом
Редактор отдела «Комсомолки» Зоя Васильцова (Крылова) дала мне задание написать для «Алого паруса», который тогда выпускали вдвоем Леша Ивкин и Юра Щекочихин. Это был альманах об одаренных ребятах, с их письмами, стихами, рисунками. Один только «Парус» тогда получал миллион писем в год. Бедному Щекочихину досталось заниматься этой почтой. На все письма требовалось отвечать, к чему Юра был совершенно не приспособлен.
Одна из эмблем «Алого паруса». Рисунок Евгении Двоскиной
А мне показалось интересным эту почту ковырять: «Здравствуй, Парус! Ты не живой. Поэтому мы тебе рассказываем то, что не говорим никому…». И я стал отвечать на письма.
Меня как-то неожиданно быстро взяли на ставку стажера. Потом, съездив в командировку, я написал какие-то материалы. И первый из них, серьезный, которым могу гордиться и теперь, назывался «Королевство чистых колодцев». Про мальчишку из глухой деревни, что искал смысл жизни. Не нашлось обоза, чтобы увезти этого деревенского Ломоносова в большой город. Ему стало тесно в своем окружении, и он посылал сигналы бедствия. Его письмо я и обнаружил в одном из мешков читательской почты «Паруса».
После этого материала главный редактор Лев Корнешов пригласил меня в свой кабинет, посмотрел с недоверием: « Ты это сам написал?» и издал приказ о переводе меня из стажеров в корреспонденты. Мне тогда было всего-навсего двадцать с небольшим, и был я студентом дневного отделения второго курса журфака. А вообще-то в стажерах, между прочим, многие желающие работать в «КП» сидели лет по десять…
В «Комсомолке» было много журналистов непрофессиональных – в прошлом зубных техников, строителей, ракетчиков – да кого угодно. Но в них обнаруживалось нечто, чему нигде не научить. Что притягивало к газете новых и новых подписчиков.
Шестой этаж, который занимала газета, напоминал вокзал с открытыми дверьми всех кабинетов, через которые люди перемещались, чтобы читать вслух рукописи друг друга, рассказывать новости и анекдоты всей планеты.
Первое и главное, что я понял: в журналистике важны две характеристики – универсальное, безрамочное любопытство, профессиональная дерзость и самостоятельность.
Всему этому я уже успел поучиться. Но не столько на журфаке, сколько в «Товарище». Давыдов, рискуя своим спокойствием, давал нам полную самостоятельность. Отправлял ребятишек в погранзону возглавить трудовой лагерь или что-то в этом роде, чего раньше делать не приходилось.
Собрали мы с Ольгой Мариничевой при «Алом парусе» клуб «Комбриг» по типу петрозаводского «Товарища». Ребята в нем были совсем не примерные пай-мальчики и девочки московские, но с изюминкой. Например, Валю Юмашева мы нашли на даче Чуковского, где работала истопником его мама, а он ей помогал. Других подбирали в других местах, вплоть до детских психушек. Мы с Ольгой так твердо верили, что наши чудики гениальны, что и они в это поверили… У многих получилось…
Однажды повезли их в ту самую спецуху, где я когда-то поработал. Стащили в редакции красную портьеру, взяли палатку, гитары – и в путь. Директор тюрьмы по знакомству разрешил разбить палатки на территории зоны.
А мы вот что придумали. Затемно посадили Валю Юмашева в челн, к которому прикрепили вместо паруса красную портьеру. А на рассвете малолетние преступницы, сгрудившись на берегу Волги, увидели корабль под алыми парусами и самого «капитана Грея». Такой живой театр получился. И это сработало, я думаю. В педагогике это называется теорией эмоционального взрыва.
Все наши «парусята» писали какие-то романы, все стали играть на гитарах, заниматься философией, они все стали кто кем, но стали. Из затюканных, одиноких, ничего не понимающих в жизни дичков.
Коммунарская центрифуга запускает в человеке то, что в нем дремлет, и делает из этого фантастику. Валя Юмашев был талантлив и бесшабашен. Лохматый Андрюшка Максимов, который вел на ТВ популярное «Времечко», а потом передачу «Ночной полёт», был страшно долговязым и усидчивым. Они все хорошо писали, потому что в нашей газете просто нельзя было писать иначе.
Газета с большим количеством длинных нравоучительных статей и других огромных материалов долго оставалась первой в мире по тиражу. Значит, важно не сколько, а как и кто. И «Комсомолка» всегда гордилась, когда в ней появлялось большое руденковское, зюзюкинское или бочаровское полотно…
В «КП» работали три категории журналистов. Первая – особы тонкокожие, которые с ума сходили от всего, что видели, что читали в почте. Вторая – категория законченных талантливых циников, куда ж без них. А третья – промежуточная, которая и в цинизм не впала, и в дурдом не попала. Вот она-то и есть белая кость в журналистике отечественной, которая родом отчасти из XIX века, отчасти из будущего, наверное.
Но эти зубры: и Инна Руденко, и Ярослав Голованов, и Василий Песков, и Геннадий Бочаров, и Юрий Щекочихин, и Валерий Аграновский, другие – не подготовили себе смены. Оказалось, им замены нет. Когда они стали уходить, газета оказалась оголенной, не получилось преемственности. В этом трагедия «Комсомолки». В утрате одного из чистых колодцев духовности для огромной читающей страны.
Было «Времечко»
– После «Комсомолки» ты неожиданно возник на телеэкране. Как это вышло?
– Знаешь, мне повезло, что попал в компанию АТВ (Авторское телевидение) и стал одним из ведущих популярной в девяностые программы «Времечко».
– Было у АТВ что-то общее по духу с «Комсомолкой» восьмидесятых?
– Думаю, потому я там и оказался. Хотя и ненадолго. Помнишь, наверное, комсомолкины гуманные акции: шефство над юными дарованиями из глубинки, рассказ о собаке, которая много месяцев ждала в аэропорту своего хозяина, репортажи Василия Пескова о таежных затворниках и другие? Желание найти необычное где угодно, помочь конкретным людям немедленно, а не в «ближайшем будущем», поставить все с ног на голову, чтобы получилось не смешно, но весело, и прочее в этом роде – для меня это родная среда.
В одном из моих первых эфиров был такой сюжет: приехала в Москву женщина с дочкой, устроить её в больницу на операцию. Но оказалась на вокзале с умирающей девочкой на руках, никому не нужная. Ей обещали деньги на операцию дочки, но спонсоры обманули. В отчаянии эта женщина стала звонить с вокзала по всем телефонам. Дозвонилась до «Времечка». Я подумал, что надо её утешить: что поделаешь, всем не поможешь, всех не накормишь и не обогреешь. Набрали на бегущей строке номер телефона, по которому можно позвонить, пустили это в эфир. И что ты думаешь – через несколько минут 1000 долларов, которые требовались для спасения девочки, были собраны.
Тогда я понял: есть у телевидения что-то такое, чего у бумажной прессы нет. Думаю, ТВ – это особая статья жизни. Она может сыграть уникальную роль, что-то разумное сделать с этим безумным миром, пролить какого-то бальзама, с помощью которого можно было примирить разных людей.
– Несколько главных каналов российского телевидения сотни часов выбрасывают на нас потоки своей продукции. Ты считаешь, можно сделать так, чтобы в них было меньше мути?
– Не знаю. Но вижу, что сегодня российское телевидение оказалось в трагическом разрыве с жизнью. Так вышло, что все эти рейтинги, реклама сделали касту людей, живущих обособленно. Проповедникам, проповедующим что-то народу и получающим много-много тысяч долларов в месяц, вряд ли дано понять, о чем думает в Усть-Ордынском округе Бурятии женщина, получающая пенсию в несколько тысяч совсем не зелёных бумажек, или рядовой врач районной поликлиники, получающий немного больше, разрываясь на несколько ставок. И вряд ли проповедников от ТВ заинтересуют упертые мальчишки из подмосковного села Борисовка, которые смогли в каждом почти доме, в каждом сарае поставить компьютер. В итоге в Борисовке теперь каждая неграмотная бабушка может заказывать все, что ей надо: платить коммунальные платежи, жаловаться, не выходя из этого сарая, потому что деревенский программист её обслужит. Все это придумали старшеклассники одной только сельской школы. А сколько их в России! И сколько их уже почему-то закрыли!
Знаешь, все мои скитания после «Комсомолки» приучили к тому, что иногда надо смотреть на мир, зажмурившись, внешнее в голову не брать. Типа «Бывают эпохи, когда лучше быть слепым – но как Гомер, и глухим как Бетховен – тогда и видно, и слышно лучше…». Не ограничивать себя маленьким выверенным пространством. Не бояться шагнуть в новое, не слушая неодобрительных шепотков, что оно вредное, дорогостоящее и может тебя сломать. Оно, это незнакомое пространство, может быть, оттого вредным и становится, что его боятся.
– Валера, так и хочется подытожить нашу беседу одним из множества великолепных афоризмов «Времечка», которое ушло, но все же пролило бальзама на душу: «Да здравствует наше прошлое – светлое будущее всего человечества»!
Опубликовано в журнале СЖ России «Журналистика и медиарынок», N11, 2013 год
Из биографии
Валерий Рудольфович Хилтунен родился в 1951 году в Москве. Окончил с золотой медалью среднюю школу в Петрозаводске. Студентом второго курса факультета журналистики МГУ принят в штат «Комсомольской правды». Заведовал Школьным отделом, выпускавшим, среди прочего, и легендарную страничку для старшеклассников «Алый парус». За четверть века в «Комсомольской правде» опубликованы сотни статей, заметок очерков. Издал для российского и зарубежного читателя несколько книг общим тиражом около полутора миллиона экземпляров. Работал обозревателем и собкором по скандинавским странам «Литературки» и других газет. Был одним из ведущих программы «Времечко» на АТВ.
С 1976 года член Союза журналистов России (рекомендовали Ярослав Голованов и Инна Руденко), лауреат многих профессиональных премий, автор нескольких документальных фильмов, образовательных и гуманитарных проектов. Был деканом пресс-колледжа Российского открытого университета. Сегодня – действительный член Международной академии телевидения и радиовещания, вице-президент Евразийской академии телевидения и радио. Отец четверых детей
