Главное, Культура, Литература

Олег Мошников: «Тени солнечной – вдогон…»

Олег Мошников. Фото Ирины Ларионовой
Олег Мошников. Фото Ирины Ларионовой

Подборка стихов известного карельского поэта, написанных летом и осенью 2016 года, а также эссе «Самые счастливые часы». 

*  *  *

У июля

На краю –

Отпуск грезится! –

Подсекать, удить зарю

Полумесяцем,

 

На огонь вознесть уху

С шипом, оханьем,

Сдобрив зольную труху

Крупным окунем.

 

Сколь по ягоды-грибы

Тропок пройдено…

Светлым блюдечком губы

Встретит родина.

 

Глянет ламбушка-краса –

Дрожь в осиннике –

Будто мамины глаза

Дали синие…

 

 

*  *  *

Дождалось привета

Курочкино лето!

Вдоль проселка – травы,

На глазок – шершавы,

А со слов ребенка:

Маслена гребенка…

 

Прозеваешь вряд ли

Лебеду да мятлик.

Потянуть былинку

Крохе – не в новинку,

Показать воочию

Петушка да квочку.

 

Тычет в бок ребенок:

У меня – цыпленок…

 

 

Урок труда

Нарисованный журавлик…

Вышло время – на огранку.

Мастерства достиг паяльник,

Поместив названье в рамку.

 

Стала лаковой картиной

Неприметная фанерка…

Грустный оклик журавлиный

Объяснять словами – мелко.

 

Как жемчужину в оправе,

Осень – буковку теряет:

Даже Время не исправит

Надпись «О…ень улетает».

 

 

 

День памяти

Лежит у ног – пуховый ворох:

Ковер – то мягче, то плотней…

Гуляют тени в коридорах

Июльских теплых тополей.

 

Нельзя руки коснуться мамы…

Но только набежала тень –

Трехлетний, солнечный, тот самый

В ладонь пушинки ловит день,

 

Бежит, бежит в проем аллеи,

Мгновеньям – вечность раздаря! –

А там, в сей час, уже желтеют,

Роняют листья тополя.

 

 

*  *  *

Дворовый тополь…

Видишь как,

Растенье

В двести три вершка,

А все бы

Пьяному шататься.

 

Ушедший в штопор

Военком

Водил по лужам черенком

И подметал

Небесный плац.

 

В губах окурочек угас.

 

Но горький,

Тонкий,

Серый дым –

Остался самым дорогим.

 

 

Первая увольнительная

Арзамас восьмидесятых…

Златоглавый. Глуховатый.

Тени – в солнечных заплатах –

Разметал в аллеях лист!

 

Два пломбира – для начала,

Чтоб не порознь, а парой

В роще первого Гайдара

Перед танцами пройтись…

__  __  __  __  __  __  __

 

Выходного для солдата –

До поверки – маловато:

Заломились виновато

В парке крылышки погон.

 

И задерживать не надо –

Недолетов и нарядов,

Даже брошенного взгляда

Тени солнечной – вдогон…

 

 

*  *  *

Службу пожарную днесь вспоминаю…

Дымные окна. И зов темноты.

Тянется лестница – к самому краю

Зольной зыбучей бездонной беды.

 

К Богу ведут не ступени – минуты

Дел всеблагих, о которых забыл…

С благодареньем храня почему-то

Жаркую память остывшей золы.

 

 

Полотна Левитана. Осень

Дрогнувшим зеркалом –

все обернется:

озеро, рощица, облако, солнце.

Взглядом задумчивым выстудив воду,

тратим дыхание – на позолоту…

Вмерзшие в заберег листья рябины

горькие не оставляют морщины.

Льда молодого – чистый стеклярус.

Лиственной замети – порванный парус.

 

Время, когда ноябри умирают,

береговые кусты обметают

редкими кистями – бережно очень.

 

К самой воде – опускается осень.

В краешках глаз собирается влага:

Дымка – дыхание Бога Живаго –

зеркала глади озерной коснется.

 

Всё исчезает. Всё остается…

 

 

*   *   *

Глаза девяно-

столетней бабули

Блеклые, будто бы их

Обманули,

Вне ареала – видят давнее.

 

Крошки на одеяло –

Из довоенного, раннего –

Крошит девочка:

Гули-гули…

 

 

 

*  *  *

Сыпь рябины, желтушная проседь

Угасающих тихо берез…

Неужели любимая осень –

Под дождем – захворала всерьез?

 

Перелеты небесную серость

Огласить перекличкой спешат.

Будто в тополь лоскутный оделась

Пригвожденная к веткам душа…

 

 

 

Волна

Сирия. Беженцы. Дети на лодках –

Брошены в море восточной войной:

В строгих хиджабах, в пестрых пеленках –

Детство смывает забортной волной…

Не принимает берег Европы

Плач матерей безутешных: За что?!

 

Внучка моя озаботилась, чтобы

Было у них, как у нас, хорошо:

«Пусть малыши приезжают в Россию! –

Озеро, роща, дача, причал –

Нету на свете места красивей!»

Дедушка что-то в ответ пробурчал…

 

Всю неустроенность, всю непохожесть –

Не объяснить дошколенку, увы:

Мы для Востока являемся тоже

Дальним Востоком в предместьях Москвы.

 

 

 

Советская фантастика

Сколько смелых людей в космонавтике

Проскочило колодец веков?..

Аксиому «Советской фантастики»

Подтвердил космонавт Крикалев.

 

Год, не видя Союза Советского,

Вставив циркуль шарнирный – в луну,

Он дошел до масштаба вселенского!

И вернулся… в другую страну.

 

Казахстан, Беларусь и Украина,

В целом, те же… а розно – не то…

На концы крестовины напялено

Наизнанку – худое пальто

 

Персонажей Стругацких, Беляева,

Встав – за пугало – в свой загород…

Только попусту машет метла его.

Пьет деревня. Заброшен завод.

 

И райцентр отгорожен рекламами

От желанья – сгореть со стыда.

И следят постовые с пожарными

За дорогой «Отсель-в-Никуда»…

 

Штрихпунктиры, подтертые ластиком,

Пролетели последний парсек:

Все предвидела наша фантастика

И – огреб на Земле человек.

 

 

 

Внимая слову…

«Бог есть любовь»

                                    Иоанн Богослов

 

Свободой волю дав злословью,

Не отпустить Христову боль…

Клокочет сердце нелюбовью,

Взрываясь гневною божбой:

Подобна вранам оглашенным

Свободой вскормленная злость…

 

Не то, не то в душе нетленной –

От куполов отозвалось! –

Превыше злопыхательств тщетных

На вся – смирение молитв…

Гонимых, сирых, безответных

Любовь и строжит, и хранит.

 

 

 

*  *  *

Моя земля,

мой кроткий век –

суши белье

осенних листьев…

 

Есть чистота –

помимо жизни:

морозный хруст,

душа и

снег.

 

 

 

*  *  *

Минус тридцать. И, шлягер известный –

Про мороз – обрывая на фразе,

Выручает приятель из местных:

В Феропонтово едет уазик.

 

Отнестись попросил он серьезно

К теплым валенкам. Доводы вески.

Вкруг свечи заискрились морозно

Дионисия бледные фрески.

 

Заснежился под куполом храмным

Вседержителя образ священный, –

Виждь и радуйся, люд православный!

Осиянные инеем стены

 

Оставляя, с заминкой минутной

(По сугробинам валенки – бродни) –

Люд поскидывал шапки, как будто

Небеса потеплели Господни.

 

                                        

*  *  *

На простынке подзоры – оберег,

Перед сном – угомон для внука:

Баловных ребятишек наперед

В темноту забирает Бука!

 

Ближе к стенке и – баю-баюшки,

Сказки ласковей, всхлипы тише…

Кружевные подзоры бабушки

Вековою защитой дышат:

 

Летоцветы, коняшки, утица…

Дрема – стон половиц прогонит.

Будет нежить в узорах путаться,

Никого на Земле не тронет…

 

 

 

Извечный спор

Чтоб поэтом проснуться элитным,

Зная сложные рифмы – на ять, –

Нужно образ – живой, неизбитый –

На совсем «никакой» поменять.

 

Резать строчкой глагол неделимый,

Слово к слову пришпилить хитро:

Осень, небо и путь журавлиный

Все банально, бездарно, старо!

 

Лучше: сквозь времякосмосоштрассе –

Перелетный прошел утюжок!

Накрутил, стихоплет, размечтался

И – концертные брюки прожог…

 

И когда уже некуда деться –

Запрокинута ввысь голова:

Обрывается – с выстрелом в сердце –

Журавлиная тетива.

 

 

Самые счастливые часы

Давно уж крутится в голове – рассказ о твоем детстве. О начале жизненной дороги. О небольшом ее участке – четырехкилометровой грунтовке – от железнодорожной станции до нашей орзегской дачи. Я и сейчас хотел бы повторить тот путь: с остановками – по грибы и ягоды, водопоем у лесного ручья, косяками перелетных птиц, незаметными поворотами и потаенными тропинками, наполненными удивительными, придуманными на ходу сказочными историями…

Самые счастливые часы жизни – вечер пятницы, полновесная суббота и дообеденный воскресный день – пролетали незаметно за разговорами-хлопотами, сбором перезревшей, уже тронутой желтизной черноплодной рябины и вишневого листа – для «фирменного» компота, раскочегариванием дровяной печи, бесплодным сидением с удочками на лесной ламбе и долгожданным вечерним просмотром «доперестроечных» диафильмов… Сладкий компот отдавал горчинкой – без бабушкиного пригляда. Кирпичная печь поддымливала – без дедушкиного совета. Не было рядом двух добрых отзывчивых людей, оставивших на нас, неразумных детей, покинутую ими дачу, дорогу, землю…

 

В некотором царстве –

Осень, не иначе:

Сумерки и листья шепчутся в лесу.

По субботам чаще

На семейной даче

Держат две кастрюли простынь на весу.

 

Крутим диафильмы…

Свет пылинок млечных,

Вспыхнуло окошко в серых дебрях кущ,

Дедова рябина

Держит мир за плечи:

Детские макушки задевает луч…

 

Отгорят, взвихряясь,

Буковки кривые:

Только на секунды замирает жизнь…

Вдруг они нас слышат?

Вдруг они живые?

Тихо… Слушай сказку и – не шелохнись…

 

В воскресенье мы должны были успеть на дневной пригородный поезд. Обратная дорога была не такой интересной. Я постоянно обрывал твои восьмилетние фантазии и просьбы рассказать продолжение историй о нашем выдуманном герое – тряпичной кукле – Пуппи-Друппи, поторапливая твои неспешные шаги,  привлекая твое  восторженное невнимание – тревожным гудком тепловоза, подъезжающего к железнодорожной станции Орзега.

Как бы я хотел отпустить из груди тот страх – опоздать на поезд, подвести тебя своей беспомощностью и ротозейством,  перспективой вернуться на осеннюю дачу без продуктов и возможности сообщить родным о нашей задержке. Мне стыдно за себя… Мне радостно за тебя, за твои ничего не замечающие, самые беспечные, самые счастливые часы детства – короткого четырехкилометрового отрезка времени на всем долгом жизненном пути, когда важнее страхов, неурядиц, падений в заболоченную мелиоративную канаву, битвы с пауками в сумрачном дощатом сарае, всей правды жизни – были сказки о Пуппи-Друппи, необыкновенные приключения армии дачных игрушек, красочно оформленные тобой на альбомных страницах, и – наша чудесная тайна!

Мой мальчик! Я хочу, очень хочу, чтоб вместе со мной – время от времени – ты возвращался на дорогу орзегской сказки, принимая как должное отцовскую заботу и неприметную любовь, возвращался к тем замшелым тропкам и скользким мосткам, мерилам и ценностям, где ты приобщался к окружающему миру, впитывал добрые знания земли, ощущал вкус родниковой воды, радовался последнему осеннему теплу. Креп душой и мужал сердцем. И пусть на этом пути тебе сопутствует удача, на картонном, на вечном щите которой сияет триединый жизненный девиз: «Юмор и Мудрость, Фантазия и Честность, Любовь и Воля».

 

Сыночек, гуси в вышине! –

В твоих рисунках осень…

Не спрячут шапка и кашне

Родимой дали просинь,

 

Что так близка глазам твоим,

Но птицам в ней теплее –

И с каждым годом ранний клин

Любим еще сильнее.

 

Разлитой краски не жалей –

Зеленой, жёлтой, алой:

Чудесный, нежный свет пролей

На этот мир усталый.