Подборка стихов известного карельского поэта, написанных летом и осенью 2016 года, а также эссе «Самые счастливые часы».
* * *
У июля
На краю –
Отпуск грезится! –
Подсекать, удить зарю
Полумесяцем,
На огонь вознесть уху
С шипом, оханьем,
Сдобрив зольную труху
Крупным окунем.
Сколь по ягоды-грибы
Тропок пройдено…
Светлым блюдечком губы
Встретит родина.
Глянет ламбушка-краса –
Дрожь в осиннике –
Будто мамины глаза
Дали синие…
* * *
Дождалось привета
Курочкино лето!
Вдоль проселка – травы,
На глазок – шершавы,
А со слов ребенка:
Маслена гребенка…
Прозеваешь вряд ли
Лебеду да мятлик.
Потянуть былинку
Крохе – не в новинку,
Показать воочию
Петушка да квочку.
Тычет в бок ребенок:
У меня – цыпленок…
Урок труда
Нарисованный журавлик…
Вышло время – на огранку.
Мастерства достиг паяльник,
Поместив названье в рамку.
Стала лаковой картиной
Неприметная фанерка…
Грустный оклик журавлиный
Объяснять словами – мелко.
Как жемчужину в оправе,
Осень – буковку теряет:
Даже Время не исправит
Надпись «О…ень улетает».
День памяти
Лежит у ног – пуховый ворох:
Ковер – то мягче, то плотней…
Гуляют тени в коридорах
Июльских теплых тополей.
Нельзя руки коснуться мамы…
Но только набежала тень –
Трехлетний, солнечный, тот самый
В ладонь пушинки ловит день,
Бежит, бежит в проем аллеи,
Мгновеньям – вечность раздаря! –
А там, в сей час, уже желтеют,
Роняют листья тополя.
* * *
Дворовый тополь…
Видишь как,
Растенье
В двести три вершка,
А все бы
Пьяному шататься.
Ушедший в штопор
Военком
Водил по лужам черенком
И подметал
Небесный плац.
В губах окурочек угас.
Но горький,
Тонкий,
Серый дым –
Остался самым дорогим.
Первая увольнительная
Арзамас восьмидесятых…
Златоглавый. Глуховатый.
Тени – в солнечных заплатах –
Разметал в аллеях лист!
Два пломбира – для начала,
Чтоб не порознь, а парой
В роще первого Гайдара
Перед танцами пройтись…
__ __ __ __ __ __ __
Выходного для солдата –
До поверки – маловато:
Заломились виновато
В парке крылышки погон.
И задерживать не надо –
Недолетов и нарядов,
Даже брошенного взгляда
Тени солнечной – вдогон…
* * *
Службу пожарную днесь вспоминаю…
Дымные окна. И зов темноты.
Тянется лестница – к самому краю
Зольной зыбучей бездонной беды.
К Богу ведут не ступени – минуты
Дел всеблагих, о которых забыл…
С благодареньем храня почему-то
Жаркую память остывшей золы.
Полотна Левитана. Осень
Дрогнувшим зеркалом –
все обернется:
озеро, рощица, облако, солнце.
Взглядом задумчивым выстудив воду,
тратим дыхание – на позолоту…
Вмерзшие в заберег листья рябины
горькие не оставляют морщины.
Льда молодого – чистый стеклярус.
Лиственной замети – порванный парус.
Время, когда ноябри умирают,
береговые кусты обметают
редкими кистями – бережно очень.
К самой воде – опускается осень.
В краешках глаз собирается влага:
Дымка – дыхание Бога Живаго –
зеркала глади озерной коснется.
Всё исчезает. Всё остается…
* * *
Глаза девяно-
столетней бабули
Блеклые, будто бы их
Обманули,
Вне ареала – видят давнее.
Крошки на одеяло –
Из довоенного, раннего –
Крошит девочка:
Гули-гули…
* * *
Сыпь рябины, желтушная проседь
Угасающих тихо берез…
Неужели любимая осень –
Под дождем – захворала всерьез?
Перелеты небесную серость
Огласить перекличкой спешат.
Будто в тополь лоскутный оделась
Пригвожденная к веткам душа…
Волна
Сирия. Беженцы. Дети на лодках –
Брошены в море восточной войной:
В строгих хиджабах, в пестрых пеленках –
Детство смывает забортной волной…
Не принимает берег Европы
Плач матерей безутешных: За что?!
Внучка моя озаботилась, чтобы
Было у них, как у нас, хорошо:
«Пусть малыши приезжают в Россию! –
Озеро, роща, дача, причал –
Нету на свете места красивей!»
Дедушка что-то в ответ пробурчал…
Всю неустроенность, всю непохожесть –
Не объяснить дошколенку, увы:
Мы для Востока являемся тоже
Дальним Востоком в предместьях Москвы.
Советская фантастика
Сколько смелых людей в космонавтике
Проскочило колодец веков?..
Аксиому «Советской фантастики»
Подтвердил космонавт Крикалев.
Год, не видя Союза Советского,
Вставив циркуль шарнирный – в луну,
Он дошел до масштаба вселенского!
И вернулся… в другую страну.
Казахстан, Беларусь и Украина,
В целом, те же… а розно – не то…
На концы крестовины напялено
Наизнанку – худое пальто
Персонажей Стругацких, Беляева,
Встав – за пугало – в свой загород…
Только попусту машет метла его.
Пьет деревня. Заброшен завод.
И райцентр отгорожен рекламами
От желанья – сгореть со стыда.
И следят постовые с пожарными
За дорогой «Отсель-в-Никуда»…
Штрихпунктиры, подтертые ластиком,
Пролетели последний парсек:
Все предвидела наша фантастика
И – огреб на Земле человек.
Внимая слову…
«Бог есть любовь»
Иоанн Богослов
Свободой волю дав злословью,
Не отпустить Христову боль…
Клокочет сердце нелюбовью,
Взрываясь гневною божбой:
Подобна вранам оглашенным
Свободой вскормленная злость…
Не то, не то в душе нетленной –
От куполов отозвалось! –
Превыше злопыхательств тщетных
На вся – смирение молитв…
Гонимых, сирых, безответных
Любовь и строжит, и хранит.
* * *
Моя земля,
мой кроткий век –
суши белье
осенних листьев…
Есть чистота –
помимо жизни:
морозный хруст,
душа и
снег.
* * *
Минус тридцать. И, шлягер известный –
Про мороз – обрывая на фразе,
Выручает приятель из местных:
В Феропонтово едет уазик.
Отнестись попросил он серьезно
К теплым валенкам. Доводы вески.
Вкруг свечи заискрились морозно
Дионисия бледные фрески.
Заснежился под куполом храмным
Вседержителя образ священный, –
Виждь и радуйся, люд православный!
Осиянные инеем стены
Оставляя, с заминкой минутной
(По сугробинам валенки – бродни) –
Люд поскидывал шапки, как будто
Небеса потеплели Господни.
* * *
На простынке подзоры – оберег,
Перед сном – угомон для внука:
Баловных ребятишек наперед
В темноту забирает Бука!
Ближе к стенке и – баю-баюшки,
Сказки ласковей, всхлипы тише…
Кружевные подзоры бабушки
Вековою защитой дышат:
Летоцветы, коняшки, утица…
Дрема – стон половиц прогонит.
Будет нежить в узорах путаться,
Никого на Земле не тронет…
Извечный спор
Чтоб поэтом проснуться элитным,
Зная сложные рифмы – на ять, –
Нужно образ – живой, неизбитый –
На совсем «никакой» поменять.
Резать строчкой глагол неделимый,
Слово к слову пришпилить хитро:
Осень, небо и путь журавлиный –
Все банально, бездарно, старо!
Лучше: сквозь времякосмосоштрассе –
Перелетный прошел утюжок!
Накрутил, стихоплет, размечтался
И – концертные брюки прожог…
И когда уже некуда деться –
Запрокинута ввысь голова:
Обрывается – с выстрелом в сердце –
Журавлиная тетива.
Самые счастливые часы
Давно уж крутится в голове – рассказ о твоем детстве. О начале жизненной дороги. О небольшом ее участке – четырехкилометровой грунтовке – от железнодорожной станции до нашей орзегской дачи. Я и сейчас хотел бы повторить тот путь: с остановками – по грибы и ягоды, водопоем у лесного ручья, косяками перелетных птиц, незаметными поворотами и потаенными тропинками, наполненными удивительными, придуманными на ходу сказочными историями…
Самые счастливые часы жизни – вечер пятницы, полновесная суббота и дообеденный воскресный день – пролетали незаметно за разговорами-хлопотами, сбором перезревшей, уже тронутой желтизной черноплодной рябины и вишневого листа – для «фирменного» компота, раскочегариванием дровяной печи, бесплодным сидением с удочками на лесной ламбе и долгожданным вечерним просмотром «доперестроечных» диафильмов… Сладкий компот отдавал горчинкой – без бабушкиного пригляда. Кирпичная печь поддымливала – без дедушкиного совета. Не было рядом двух добрых отзывчивых людей, оставивших на нас, неразумных детей, покинутую ими дачу, дорогу, землю…
В некотором царстве –
Осень, не иначе:
Сумерки и листья шепчутся в лесу.
По субботам чаще
На семейной даче
Держат две кастрюли простынь на весу.
Крутим диафильмы…
Свет пылинок млечных,
Вспыхнуло окошко в серых дебрях кущ,
Дедова рябина
Держит мир за плечи:
Детские макушки задевает луч…
Отгорят, взвихряясь,
Буковки кривые:
Только на секунды замирает жизнь…
Вдруг они нас слышат?
Вдруг они живые?
Тихо… Слушай сказку и – не шелохнись…
В воскресенье мы должны были успеть на дневной пригородный поезд. Обратная дорога была не такой интересной. Я постоянно обрывал твои восьмилетние фантазии и просьбы рассказать продолжение историй о нашем выдуманном герое – тряпичной кукле – Пуппи-Друппи, поторапливая твои неспешные шаги, привлекая твое восторженное невнимание – тревожным гудком тепловоза, подъезжающего к железнодорожной станции Орзега.
Как бы я хотел отпустить из груди тот страх – опоздать на поезд, подвести тебя своей беспомощностью и ротозейством, перспективой вернуться на осеннюю дачу без продуктов и возможности сообщить родным о нашей задержке. Мне стыдно за себя… Мне радостно за тебя, за твои ничего не замечающие, самые беспечные, самые счастливые часы детства – короткого четырехкилометрового отрезка времени на всем долгом жизненном пути, когда важнее страхов, неурядиц, падений в заболоченную мелиоративную канаву, битвы с пауками в сумрачном дощатом сарае, всей правды жизни – были сказки о Пуппи-Друппи, необыкновенные приключения армии дачных игрушек, красочно оформленные тобой на альбомных страницах, и – наша чудесная тайна!
Мой мальчик! Я хочу, очень хочу, чтоб вместе со мной – время от времени – ты возвращался на дорогу орзегской сказки, принимая как должное отцовскую заботу и неприметную любовь, возвращался к тем замшелым тропкам и скользким мосткам, мерилам и ценностям, где ты приобщался к окружающему миру, впитывал добрые знания земли, ощущал вкус родниковой воды, радовался последнему осеннему теплу. Креп душой и мужал сердцем. И пусть на этом пути тебе сопутствует удача, на картонном, на вечном щите которой сияет триединый жизненный девиз: «Юмор и Мудрость, Фантазия и Честность, Любовь и Воля».
Сыночек, гуси в вышине! –
В твоих рисунках осень…
Не спрячут шапка и кашне
Родимой дали просинь,
Что так близка глазам твоим,
Но птицам в ней теплее –
И с каждым годом ранний клин
Любим еще сильнее.
Разлитой краски не жалей –
Зеленой, жёлтой, алой:
Чудесный, нежный свет пролей
На этот мир усталый.
