Чистый бесснежный лед не оставляет дорожки обратных следов, не оставляет надежды укрыться от стылого ветра. Найти человека в буранном Онего – пропащее дело…
Рассказ
Смешно. Сколько лет таскаю за спиной шарабан, а все кажется несу гармошку. Гармошка привычней. Сызмальства отец приучил. «Золотые планки» и в армии пригодились, и в институте. Мне уже за пятьдесят, на дворе 21-й век, а на посиделках тесным кругом в Карельской академии наук, где я старшим научным сотрудником работаю, нет-нет да и попросят на гармонике сыграть. Молодежи в диковинку, старикам на радость. Вон один из стариков, матерый человечище, впереди меня по льду чешет – Андрей Андреевич Волков. Завсектором. Доктор наук. А на пять лет меня моложе! Заядлый рыбак… Мы с ним как Робинзон и Пятница в летний отпуск в Заонежье на Кижских островках счастье рыбачье ищем. На моей малой родине. А то и по работе там бываем: в Толвуе, Великой Губе, Сенной, Кондобережской, Жарниково. Андрей секцией языкознания заведует, топонимику изучает. А я заонежским фольклором интересуюсь, кандидатскую вот защитил. А как найду где в прибрежной деревеньке гармошку, так сразу руки к ней тянутся, а душа ликует. Меня знакомые в Заонежье так и величают – Мошка-гармошка. Звать-то меня Алексей Мошин – отсюда и прозвище…
Зимой мы с Андреем на его «Ниве» за Гимреку ездим. Далековато, конечно, да и улов не тот уж. А ближе и вовсе баловство. Рыба отнереститься не успевает – все протоки сетками браконьерскими перегорожены, да в несколько рядов. Теперь всякий рыбак. Ни рыбы не зная, ни повадок ее. Зимой потрудиться надо, пошагать, во льду дырок насверлить. Летом – лафа. Накупил китайской дешевой снасти, и на природу – «рыбачить». Сначала поддать для храбрости и сугреву, потом с песнями и гиканьем устроить гонки на катерах, в сутемь сетки побросать, как попало, и к шалашу, как говорится, отметить удачное начало. Утром не каждый и встанет. Облюют зеленый свой пятачок, загадят. Голова гудит. Сердце с перебоями бьётся… Какая там рыба! Опохмелиться – и домой. Отдохнули классно, легкие размяли, по бабе соскучились – чем не праздник. А в сетях брошенных рыба гниет, другая на места нерестовые, родительские, заветные пробиться не может. Хуже фашистов! А, что говорить…
От дум невеселых подледная рыбалка первостепенное средство. Ранним, нехотя светлеющим утром Шелтозеро, Рыбреку проехали. Не доезжая Щелеек, свернули на берег Онего. Озеро светлое, почти бесснежное, ветром выметенное. Легкая поземка вдоль берега стелется. Волков поздоровей меня будет, в плечах пошире, кроме шарабана коловорот тащит. Идет шибко. Не оглядывается. И я себя подгоняю: поспевай Мошка-гармошка, а то товарищ первым заветную луду на уловистость попробует.
А в это время, откуда ни возьмись, ветер поднялся сильный, настоящий буран. Я Андрея по плечу похлопал: мол, поворачиваем назад. Тот тоже смекнул – непогодь переждать надо и повернул к машине. Идет, как и шел, быстро, целеустремленно, поправки на ветер не делает. И тут как на грех шубенка у меня с руки соскочила. Пока искал, шарабан поправлял, шапку поглубже натягивал – моего «Пятницу» Митька прял. Не видно, не слышно – хоть ором кричи. Разозлившаяся метель все звуки крадет. Спеленатый ветром и снегом, пошел я куда глаза глядят. А вокруг ни следочка, ни вешки – лед, как зеркало, чистый, ровный. Я одно направление выбрал, потом другое. Счет времени потерял. Поди не один час блуждал по озеру. Падал. Вставал. И снова упорно шел вперед, пока не понял, что ухожу от берега.
Открытое Онего – это тебе не шутки. Это 80, а то и все 200 километров застывшей, равнодушной белой пустыни. Присев на шарабан, подставил я спину порывам ветра и вытянул гудящие от напряжения ноги. Главное не паниковать. Главное… Телефон! У меня же сотовый в кармане! Куколка моя! Достал телефон, нажимаю сигнал. Связи нет… Ну, ничего – здесь нет, в другом месте обязательно найдется. Вот только посижу немного, отдохну…
Отец вспомнился. Был и у него такой случай. В середине пятидесятых возвращался он в Великую Губу со свадьбы, как всегда с гармошкой, как всегда по ледяному озеру. А в пути его метель застала. Батя – к берегу. Пытался в бочке смолокуров укрыться – чувствует, замерзает, в сон клонит. Гармошку на плечо и дальше – через силу, через ветер пошел. Уницкий залив одолел. Дошел до Черкас, а там лесопункт. Согрелся отец у печурки, подсел к столу, развернул гармонику! Да тут, пока лесорубы сидоры свои для общего ужина доставали, прямо за столом и уснул…
А мне сейчас спать нельзя! Я что, слабее отца?! Я еще не раз тальянку во все меха душевные растяну! Только идти надо, идти! Поднял шарабан, распрямил окоченевшие колени, встряхнул оледеневший тулуп – и пошел, как и давеча, сначала в одну, потом в другую сторону. Иду, пурга глаза залепляет, за воротник лезет, от ледяного ветра никакого спасения, иные порывы с ног валят. Вдруг впереди берег лесистый завиднелся – кинулся я к нему со всей мочи. Ан нет – не берег это. Мираж. Так вихревой снежный поток на зеркальном льду отражается.
После еще не раз я этот обманный берег вдалеке видел. Тело совсем закоченело. Сердце холодом сковало, страхом: а вдруг не дойду? От отчаянья руки опускаются, ноги не идут. И такое блаженное равнодушие меня посетило – нирвана, ей богу! Присел я на шарабан, прикрыл глаза – и в этой замечательной пустоте, будто тени причудливые, картинки из детства медленно движутся.
В Песках под Петрозаводском мы с двоюродным братом. В предрассветной тишине собираем в дядькину весельную лодку удочки, самоловки, в теплой воде под камнями ищем ручейников в песчаных коконах. В легком надводном молозиве отплываем от берега, тихо плещется вода, чуть поскрипывают уключины. Вплываем в туман. Густой. Молочный. Нам весело и сказочно, с кормы почти не видно полуразмытого носа, нет границ и очертаний, нет света и тени, только плавные переходы на атомы разобранного пространства незнакомых, потусторонних, полуразложившихся вещей: удочек, весел, сапог, банки с наживкой. Пространства много, а берега нет: куда плыть – не знаем. До кровавых мозолей, сменяясь, утирая слезы, бьем веслами по воде. Кричим, но звук опадает у бортов лодки, не в силах преодолеть этот неземной, похожий на ватный кокон. Мало ли, много ли времени прошло – впереди две скалы показались. Не скалы – валуны. Это они в тумане в размерах выросли. Вышли на берег – осмотрелись. А позади валунов огромная отвесная скала – Чертов стул. Древнее шаманское капище. Так что лодку нашу к себе притянуло, как магнитом. То ли поиграло с нами, то ли спасло, поди разберись. От Чертового стула, держась берега, мы быстро до Песков добрались. Туман обманули. Но то – туман. А тут…
Со всех сторон завируха. Высокие регистры метельной гармоники застыли на одном заунывном звуке. Чистый бесснежный лед не оставляет дорожки обратных следов, не оставляет надежды укрыться от стылого ветра. Найти человека в буранном Онего – пропащее дело. Вдруг, на берегу очередного сонного взвихренного миража, сотовый проснулся, пискнул, забился под сердцем ожившим птенцом. Вытащив телефон негнущимися пальцами, услышал я голос сына:
– Папа, ты где?! Почему вне связи, почему не отвечаешь?
– Сынок, сынок, – шепчу я непослушными губами, – я на Онежском озере, попал в буран, свяжись с МЧС… Со спасателями свяжись! Скажи, что помощи батька просит. Берега не найду!
– Да, пап! Сообщу! Ты, батя, держись, держись!
И точно, через некоторое время спасатели до меня дозвонились. Мол, с места не сходи, будь на связи. Они сейчас с коллегами из МЧС Ленинградской области свяжутся…
– Алексей Павлович! Это сотрудник МЧС Быков. Где вы находитесь? Сколько времени назад из Щелеек вышли? Так… Я вижу, что ветер восточный, как раз от Щелеек дует. Идите на ветер, который сильнее и продолжительнее всех будет! Пережидайте на месте, если он поменяет направление, а потом снова на него идите! На берегу вас встретят! Не тратьте зарядку телефона, я сам с вами свяжусь! Все, до связи!
Идти на ветер, идти на ветер… Уже и ног не чувствую. Гармошка, то есть шарабан, будто песком набит, а не двумя гремящими в морозной пустоте удильниками-«балалайками». Разве что на время повернуться спиной к ветру, подышать на побелевшие пальцы, отереть онемевшее лицо. А ветер под руки подхватывает, толкает вперед. Кажется, еще чуть-чуть – и с заснеженной автобусной остановки заждавшаяся толпа сама увлечет тебя вовнутрь теплого автобуса, стянутого посередине резиновой «гармошкой»… Но надо выходить, надо поворачиваться сквозь плечи и спины тесно стоящих людей, надо идти на ветер… на покачивающийся впереди, пробивающийся сквозь снежную кутерьму круглый береговой огонек…
Я вышел на мыс Подщелье, где стоял без водителя и светил фарами не заглушенный спасательский уазик с прицепом. В тепло протопленном салоне, спящего, и нашел меня инспектор МЧС, который на «Буране» объезжал берег бухты до Чейнаволокского мыса и обратно. Проснулся я в Щелейках, когда радостный доктор наук, растормошив меня, станцевал перед крылечком деревенской избы шаманский танец победителя, воздевая руки к небу и громко восклицая. Ветер, напротив, затих, и метель, перестав кружить, словно длинная меховая накидка первобытной танцовщицы, мягко опустилась на долгий озерный берег.
