Есенин постоянно от меня ускользал. Буквально со школьной скамьи. Когда в первом классе учительница прочувствованно декламировала нам хрестоматийное «Белая берёза под моим окном…», я откровенно полагала, что вся заслуга автора заключается в том, что он прозаический текст сумел красиво зарифмовать. Вот у Пришвина или Паустовского о берёзе сказано в прозе, а у Сергея Александровича с выдумкой — в стихах.
В старших классах — а они пришлись на «лихие 90-е» — нам рассказывали «всю правду о…». Обычно это были откровения из личной жизни бедных литераторов. Вот Пушкин — он ведь богоборец, смутьян, волокита, из ванны с шампанским гусарам стихи декламировал. Некрасов — картежник, жену чужую соблазнил, на сани себе гвозди набивал, чтоб воспетые им крестьянские дети не вздумали сзади цепляться и кататься. Ну и прочее в том же духе.
В то время непопулярна была позиция К. Чуковского, о которой писала литературовед и журналист И. Лукьянова: «Для него вот эта несовершенная человеческая душа как раз и есть свидетельство того, что искусство самую пьяную, самую растерзанную, самую изломанную человеческую душу преображает и облагораживает. Не человек с его пороками принижает великое искусство, а великое искусство преображает и возвышает своего творца — вот очень важная для Чуковского позиция».
Есенину, конечно же, в мои школьные годы тоже досталось — и за Айседору Дункан, и за беспробудную пьянку, и даже за то, что отличался от тогдашнего поэтического истеблишмента деревенскими манерами. Ну и вывод приводили из творчества изучаемого поэта:
Мне осталась одна забава:
Пальцы в рот — и веселый свист.
Прокатилась дурная слава,
Что похабник я и скандалист.
«Аминь», — согласилась я, особо не вдаваясь, кто прав, кто нет. Подумала, что время всё расставит по своим местам. Подумала и забыла лет на двадцать.
Но время пришло.
Неделя первая. Лик первый. Нелюдь в чёрном
Сидим с писателем Александром Бушковским в «Агрикалче» (это моё второе гражданство). У нас очередная Школа блогеров, где нужно за 20 минут выдать отзыв на любое литературное произведение. Я, не особо мучаясь выбором, пишу на «Гносеологию» Б. Заходера (текст полностью: «Что мы знаем о лисе?/ Ничего. И то — не все».). Бушковский напротив ваяет нечто внушительное — «Эмоциональный отзыв на «Черного человека» С. А. Есенина». Потом читает:
«Поэту нет нужды быть умным, достаточно быть чувствительным. Есенин — лучший пример этому утверждению. Всё у него через сердце и немного через печень.
Когда в школе я читал Есенина, потому что это было модно, я ничего не понимал и ничего не чувствовал. А потом услышал «Монгол Шуудан» «А теперь решено без возврата…», и тут-то меня пробило, как «…простреленную навылет волчицу» (Ильф и Петров). Есть молитвы, от которых по непонятным причинам текут слезы, так, понемножку, чтоб не пугать окружающих, а есть такие же стихи. Стих, как молитва, — это обращение к Богу. Он может быть и вовсе бессмысленным, лишь бы образ был и фонетика соответствующая. Есенинский «Черный человек» — это Апокалипсис отдельно взятой души (по моему субъективному мнению). Морали тут нет никакой, да и какая мораль у прохвоста и забулдыги, как сам он себя называет? И вообще я не о той морали заговорил, а вот что я вынес… какую мораль…
Поэт, он же Художник, мало того что самый свободный из людей, он еще и самый несчастный из них. Он пытается творить, как Господь, а получается вытворить. И эта разница между Божьим творением и творчеством поэта (художника) разрывает на части его сердце и, что еще хуже, душу.
Выхода нет для Сергей Саныча; хоть хотел он лечь помирать под иконами в чистой или русской рубахе, однако Черного своего человека не пересилил, только зеркало разбил. Хорошо, нас предупредил, оставил несколько рубцов на сердце».
М-да. Серьезно. Даже пришлось перечитать поэму, чтобы в памяти подробности обновить. Впечатление — тоска беспросветная, если бы не слова о светлом прошлом:
Не знаю, не помню,
В одном селе,
Может, в Калуге,
А может, в Рязани,
Жил мальчик
В простой крестьянской семье,
Желтоволосый,
С голубыми глазами…
Как же мир мальчика-то пережевал да выплюнул, что он потом на такое произведение осмелился? Без надежды. Без веры. Без любви. Наверное, это называется адом.
После погружения в поэму, я неделю бродила с каким-то чувством безысходности. И не только от Есенина и его метаний, но и от вечности темы. Каждый в принципе не застрахован от встречи с «черным человеком», не каждый так прямо выскажется. И этим усугубит страдания.
Но самая темень случается перед рассветом…
Неделя вторая. Лик второй. Странник
В День независимости России попала я на праздник. Нет, не на площадь Кирова. Хотя я была и там, но напомнило мне это не торжество, а партсобрание с унылым рефреном «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались». В помещении КРОО «Православный собор» ансамбль Лукиных давал концерт «Другой Есенин». Андрей, Анна и Борис Лукины решили записать диск песен на стихи этого поэта, которые несут в себе, пусть и не бесспорные, задушевность, свет, тепло.
Уставясь лбами, слушает табун,
Что им поет вихрастый гамаюн.
А эхо резвое, скользнув по их губам,
Уносит думы их к неведомым лугам.
Любя твой день и ночи темноту,
Тебе, о родина, сложил я песню ту.
Весьма кстати прозвучала на вечере композиция «Табун», продемонстрировав собравшимся, что Россию можно воспеть не дежурно, не попсово и не по команде сверху. От души. Случается такое в подлунном мире.
Концерт состоял из 12 песен и 7 стихотворений, которые показывали Есенина с другой, по мнению Андрея Лукина, стороны: не пьяницей, похабником, разбитным гулякой, а человеком с измотанной душой, которая взыскует Града Небесного, хоть и спотыкается на пути к нему через шаг.
Твой глас незримый, как дым в избе.
Смиренным сердцем молюсь тебе.
Овсяным ликом питаю дух,
Помощник жизни и тихий друг.
Рудою солнца посеян свет,
Для вечной правды названья нет.
Считает время песок мечты,
Но новых зерен прибавил ты.
На концерте Есенин предстал передо мной странником, причем не только от «странствий», но и от «странностей». Вот мы только начнем умиляться его проникновенным словам о Господе Иисусе, как тут же вспомнится его же тирада: «Я просил бы читателей относиться ко всем моим Иисусам, Божьим матерям и Миколам, как к сказочному в поэзии».
И как тут определиться, кто он? В кого действительно превратился мальчик «желтоволосый, с голубыми глазами»? Нет однозначного ответа. А он, честно говоря, и не нужен. Ведь время всё расставит по своим местам. Пусть и ещё через двадцать лет. Я подожду. Автор того стоит.
Фото Валентины Калачевой
