Начинаем публикацию новой книги детского хирурга, профессора Игоря Николаевича Григовича.
«Картина, конечно, была колоритная: медленно едущий в темноте грузовик, семенящая за ним толпа молодых хирургов, кричащих: «Давид Львович, два миллиметра!».
Заметки на полях собственной жизни
Придя в медицину случайно, никогда не жалел об этом. Мне трудно судить о пользе моего пребывания в профессии, но ее воздействие на меня, как на конкретного человека, огромно. Не могу назвать ни одной другой профессии, в которой бы присутствовало такое количество действующих на тебя положительных и отрицательных факторов и не только одномоментно, но и долговременно, а иногда – всю жизнь. Следует оговориться: при условии, что ты врач-клиницист, то есть занимаешься распознаванием болезней и их лечением. Многое также зависит и от врачебной специальности: врачи хирургических специальностей, а также врачи, занимающиеся интенсивной терапией и реанимацией (теперь эта специальность называется «медицина критических состояний»), относятся к группе особенно часто (практически, постоянно) испытывающих весь спектр положительных и отрицательных переживаний.
Общение с колоссальным количеством людей – еще одна из важнейших особенностей нашей профессии. Это не только пациенты, которых мы лечим и их родственники (у детей в первую очередь родители), но и друзья, товарищи по работе, переживающие за их здоровье, или просто любопытствующие знакомые. В современной медицине лечащий врач – не кустарь-одиночка, и хотя вся ответственность за конкретного больного лежит на лечащем враче, в обследовании и лечении принимают участие еще многие другие специалисты, а также медицинские сестры и вспомогательный персонал. Иногда круг коллег, принимающих участие в обследовании и лечении больного, может возрастать до нескольких десятков и включать специалистов не только своего учреждения, но специалистов из других городов и даже стран. Это – тоже важная часть твоей профессии. Но, если ты еще и преподаешь свою специальность, то объем общения возрастает многократно. Теперь помножим все это на количество лет трудового стажа, и мы получим астрономическую цифру.
Наше общение, как правило, конкретное, иногда кратковременное, но чаще длительное, и приводят к определенному результату, во всяком случае должны приводить.
А какие они разные, наши собеседники! По полу, возрасту, образованию, профессии, темпераменту, воспитанию, настроению и еще многим и многим качествам. Следовательно, твои слова должны быть понятными и убедительными, и собеседник должен быть тебе понятен и, что не менее важно, интересен. Только при таком обоюдном интересе может быть получен полезный результат. Поэтому, видимо, наша врачебная жизнь наполнена яркими впечатлениями. Не зря многие известные писатели вышли из врачебного сословия. И многие врачи, не оставляя своей работы, пытаются поделиться своими наблюдениями в разных жанрах, в том числе письменном. Удачно или неудачно – это у кого как получается.
В приведенных далее описаниях о всяких событиях из моей жизни я и попытаюсь рассказать. Есть среди них грустные, есть смешные, но все они в чем-то занятные и отражают нашу беспокойную врачебную действительность.
Бедность – не порок, но…
Моя хирургическая работа начиналась в то время, когда в СССР медицина была бедной, но доброй. Конечно, и в то время доброта не была тотальной, но удельный вес врачей и сестер, относящихся к больным с состраданием и желанием помочь больному человеку, хотя бы добрым словом, был больше, чем равнодушных. Да и больные отвечали нам взаимностью, во всяком случае с хирургами старались не портить отношения. Что касается бедности, то речь пойдет в первую очередь не об оплате нашего во все времена нелегкого труда, а о медицинском оборудовании.
В те годы большинство из нас, работавших в больницах провинциальных городов, плохо представляли себе уровень оснащения зарубежных клиник. В наших СМИ об этом не писалось, а зарубежная профессиональная периодика доходила до нас в виде коротких реферативных сообщений, в которых о таких «мелочах», как техническое оснащение не сообщалось. Конечно, мы догадывались, что «там у них» не только сложные приборы и аппараты, но и обычные хирургические инструменты (скальпели, ножницы, кровоостанавливающие зажимы) намного лучше, чем те, которыми пользовались мы. Иногда удавалось даже что-то случайно подсмотреть в художественном зарубежном кинофильме, если в сюжете присутствовала медицинская тема. Ну что там увидишь за несколько секунд, так, общий план.
Наши коллеги в Москве, Ленинграде, Риге и еще в десятке других крупных городов страны, разумеется, были в более выгодном положении. Почему объяснять не стану, это и так всем понятно. Вот эти клиники нам посещать приходилось: несколько раз в году провинциальные хирурги ездили в столицы на съезды, конференции, семинары. Нас всегда приглашали, а начальство в своих больницах беспрепятственно отпускало на подобные профессиональные сборы. И в центральных клиниках к врачам периферийным относились внимательно: показывали клиники, больных, проводили показательные операции. Там, конечно, мы уже могли своими глазами увидеть современное оборудование, увидеть его в деле, а иногда и потрогать руками. У них тоже был далеко «не заграничный зарубеж», но все-таки и не наша провинция.
Мы смотрели на все это с тихой завистью: нам тоже хотелось иметь хоть что-нибудь из увиденного, но приобрести для периферийной больницы даже по мелочи было делом нереальным. Например, в центральных клиниках для проведения общего обезболивания использовались сложные наркозные аппараты, а мы капали эфир из флакона на марлевую маску. При этом половину препарата вдыхал больной, а остальное – оперирующие хирурги и весь персонал, находящийся в это время в операционной. Мы с завистью смотрели на тонкие пластиковые трубочки, введенные в вены больных, по которым переливались необходимые растворы и лекарства. Такие трубочки (катетеры) могли находиться в сосудах долго, не вызывая воспаление сосудов. А мы пользовались для этих целей металлическими иглами, которые уже через несколько часов закупоривались и требовали замены.
С чувством стыда признаюсь, что иногда, бывая на центральных базах, приходилось подворовывать, но, конечно, не крупно, а по мелочи, в том числе и упомянутые сосудистые катетеры. В клиниках работали и добрые коллеги, они кое-что дарили. Обольщали старших сестер (материально-ответственные лица) и получали кое-что в ответ на шевеление усами. Большинство пластиковых и резиновых штучек считались одноразовыми, т.е. их использовали, а затем выбрасывали, но это «у них», а мы их стерилизовали и вновь пользовались.
Нашим молодым коллегам, которые сегодня пользуются в своей работе действительно всем одноразовым и в очень широком ассортименте, нас не понять. Можно и посмеяться над своими учителями, но они должны нас простить. Мы все это совершали, презрев все правила приличия, обуреваемые страстью, когда впервые видели все эти зарубежные игрушки, так облегчающие наш ежедневный и тяжелый труд.
У хирургов моей молодости была еще одна серьезная проблема – шовный материал, то есть нити, которыми мы сшивали не только кожу, но и внутренние органы во время оперирования. Дело в том, что кожные швы через какой-то промежуток времени (1-2 недели) удаляются, а швы на внутренних органах остаются на всю оставшуюся жизнь. В те времена, которым я посвящаю свои слова, для сшивания тканей применялись шелковые, а чуть позже капроновые нитки. Они различались в основном толщиной, но шелк и капрон не рассасываются. Оставшиеся во внутренних органах эти нити могут вызывать (и вызывали) различные осложнения, иногда через много лет после операции.
Существовали и рассасывающиеся нитки. Их делали на специальных фабриках из бараньих кишок, такой материал назывался кетгут. К сожалению, он тоже обладал серьезными недостатками, главный из которых заключался в трудностях его стерилизации. Для некоторых особо деликатных операций требовались тончайшие и прочные нитки. С ними была напряженка. Но наш народ находчивый. Хирурги, любители рыбной ловли обнаружили, что капроновая леска диаметром 0,1 мм может быть с успехом использована не только для ловли рыбы, но и в качестве дефицитного шовного хирургического материала. Проблема была решена дешево и сердито.
Слава богу, в настоящее время описываемых мною проблем практически (почти) не существует. Были бы деньги, а за них можно приобрести около тысячи (это не гипербола) разнообразных не только по толщине, но и по форме нерассасывающихся и рассасывающихся нитей для хирургических швов. Причем, с заранее известной скоростью рассасывания – от двух недель до 6 месяцев. Все эти нитки уже впаяны в иглы, которые, в свою очередь, имеют разную форму (прямые, изогнутые, плоские, круглые, треугольные). Правда, тысячу вариантов я видел в американских хирургических клиниках, а у нас – около 100, но наиболее часто употребляемых.
Завершу свои возрастные воспоминания несколькими занятными историями, имеющими прямое отношение к изложенной теме.
Было это в 1959 или 60-м году. Приехал из Кандалакши, где я работал общим хирургом на десятидневный семинар по общей хирургии в свой родной 1-й Ленинградский мединститут. Такие семинары институт проводил ежегодно весной для периферийных хирургов, работавших в больницах, в которых студенты вуза после окончания четвертого курса проходили первую врачебную практику в течение двух месяцев – по терапии, хирургии, акушерству с гинекологией. Так вот, на подобных семинарах нас учили уму-разуму, чтобы мы, работая с будущими врачами, не выглядели невеждами, а были в курсе всех новинок, о которых им говорили в вузе. Теперь подобная практика тоже существует, но в совершенно непотребном виде. Но не буду отвлекаться от основного сюжета.
Нас было на этом семинаре человек двадцать из разных городов тогда еще СССР. Однажды, кто-то из семинаристов поделился ценной информацией. Оказывается в Ленинграде, в районе Охты есть какой-то завод, производящий электропровода, и там наши коллеги достают пластмассовые трубочки – это остатки изоляции от электропроводов. Поскольку, диаметр этих трубочек бывает 2 или даже 1,5 мм, то их можно использовать, подвергнув стерилизации, в качестве дефицитных сосудистых катетеров. Целые многометровые мотки такой изоляции завод ежедневно вывозит на свалку. Продавать их было нельзя, официально передавать в другие организации запрещено. В общем, типичная наша история. Как всегда (в те времена), нашлись добрые бескорыстные люди, которые отдавали этот дефицит алчущим докторам. Делать это было запрещено, но они это делали. Учитывая, что для катетера в среднем необходимо 10-15 см такой трубочки, то получив моток в 10-20 метров, ты обеспечен на год нужным материалом. Я и еще один такой же страдалец из Астрахани решили попытать счастья и провести операцию «Катетер».
К 7 часам утра мы подошли к воротам нужного нам завода, благо, наше общежитие располагалось в этом же районе. Ранее весеннее ленинградское утро, еще темно. Мы наивно считали себя первыми, но у проходной уже толпилось человек десять страждущих. Из разговоров стало ясно, что положение с катетерами в стране трудное: география «жаждущих хлеба» была широкой – от Пскова до Хабаровска. Были среди нас ветераны, они просветили нас в отношении методики обретения пластмассового счастья.
Закрытая грузовая машина с отходами производства должна выехать с завода сразу после 8 утра. Она не остановится, но будет ехать медленно. Задняя дверь кузова будет открыта. Мы должны бежать за машиной и кричать невидимому сидящему в кузове человеку диаметр нужной трубочки. Большинству нужен 1,5 – 2 мм, а такого диаметра мало. Из открытой двери выбрасывается моток нужного размера, наиболее ловкие ловят и отбегают в сторону. Кому-то не доставалось. Справедливости ради скажу, что народ наш дружелюбен, и счастливчики делились с невезучими, отрывая от своих мотков какую-то часть. В этот раз мне достался большой моток нужного диаметра, и я поделился с двумя несчастливцами. Через год я повторил операцию, но оказался среди невезучих.
Благодетеля из машины звали Давид Львович. Это был пожилой человек из отдела снабжения, отвечающий за утилизацию отходов. Картина, конечно, была колоритная: медленно едущий в темноте грузовик, семенящая за ним толпа молодых хирургов, кричащих: «Давид Львович, два миллиметра!». Кто-то давил на жалость, добавляя «Ну, пожалуйста, я из Сибири». Наш спаситель был совершенно бескорыстным человеком. Он просто был добрым человеком. Думаю, что его усилиями нам удалось помочь многим тяжелым больным.
Вторая история проходила без моего непосредственного участия, точнее, без очного участия, был ее свидетелем в качестве телезрителя.
Происходила она примерно в те же годы или чуть позже – в начале шестидесятых. В Ленинграде был открыт Дворец молодежи. В нем проводились встречи молодых людей – учащихся старших классов и ПТУ, студентов вузов, рационализаторов промышленных предприятий – с известными людьми разных профессий. Иногда такие встречи транслировались по ленинградскому каналу ТВ. Проходили они интересно, живо.
Одну такую передачу запомнил хорошо, так как гостем был известный профессор-окулист, которого я помнил еще со студенческих лет. В этот раз профессор Г. (фамилию полностью приводить не буду) очень эмоционально рассказывал переполненному залу о своих сложнейших операциях на таком деликатнейшем органе, как глаз. Показывал цветные слайды, сделанные в процессе операции. Молодежь прослушала его выступление с большим интересом. Потом стали задавать вопросы. Один из них касался наложения швов на сетчатку: чем шьют, откуда берутся тончайшие нити для таких швов. Профессор, видимо, предполагал подобные вопросы и подготовился к ним. Перед ним стоял небольшой круглый стол, на котором стояла свеча в подсвечнике и лежал маленький чем-то заполненный целлофановый мешочек.
«При таких операциях, – сказал профессор, – требуются тончайшие нити, практически невидимые невооруженным глазом. Такой материал есть, но он очень дорого стоит. Поэтому, необходимые нити я делаю сам. Сейчас я вам это продемонстрирую». Он надел очки с мощными линзами, зажег свечу, из мешочка извлек обычную хозяйственную капроновую мочалку, выдернул из нее одну толстую нить длиной 15-20 см, сел на стул и, взяв нить за концы пальцами обеих рук, стал ее проводить над пламенем, постепенно растягивая ее в стороны. Через несколько минут нить стала такой тонкой, что ее не видели не только сидящие в зале, а сам автор – только через свои мощные линзы. Он пригласил несколько человек из зала, и показал результат своего труда, надевая каждому свои линзы. «Вот так вечером я готовлю свой шовный материал перед завтрашней операцией», – сказал профессор Г.
Зал взвыл от восторга, а журналист, который вел репортаж для зрителей, чуть не захлебнулся слюной и не выпал из экрана. А мне почему-то стало грустно. Известный ученый, талантливый хирург вместо того чтобы отдохнуть накануне тяжелого операционного дня, послушать хорошую музыку, почитать интересную книгу, сидит со свечой и готовит уникальные нитки из кухонной мочалки для своей работы.
Подобное вынужденное творчество среди отечественных хирургов имело место во все времена. Великий хирург Сергей Сергеевич Юдин начинал свой профессиональный путь в больнице-санатории подмосковного села Захарьино в 1918 году. В те годы в больнице находилось очень много солдат с последствиями тяжелых ранений рук и ног, а также много больных костным туберкулезом. Все они нуждались в специальных кроватях и дополнительных приспособлениях к ним. Время было сложное, никакого оборудования не имелось, и купить его было невозможно.
Вот тогда молодой начинающий хирург С. Юдин стал делать самостоятельно не только сложные приспособления к кроватям, но и специальные ортопедические операционные столы. Делалось все это по его собственным чертежам. Материалы – металл, дерево, различные шарнирные соединения – находил на свалках, приводил все в приличный вид. Все делал сам, своими собственными руками. Сделано все было настолько профессионально, что через много лет, когда С.С. Юдин возглавил Московский институт неотложной хирургии имени Н.В. Склифосовского, лучшие его приспособления для травматологических и ортопедических больных были перевезены в Москву и широко использовались. Приезжие зарубежные гости, посещая институт, восхищались всем увиденным, фотографировали, копировали чертежи и делали все это в своих странах в заводских условиях.
В 1926 году С.С. Юдин был премирован шестимесячной командировкой в США для знакомства с лучшими хирургическими клиниками этой страны. В своих очерках «В гостях у американских хирургов», опубликованных в нашем хирургическом журнале, он с восхищением рассказывал о прекрасном оборудовании, с которым работают хирурги в этой стране. В одном из очерков с завистью писал, что на каждой операции в клинике братьев Мейо обязательно присутствует инженер по медицинскому инструментарию. Если в процессе работы потребуется какой-то особый инструмент, которого вообще не существует в природе, то инженер тут же рисует эскиз такого инструмента, в тот же день делается его модель в специальной мастерской, а на следующей такой же операции хирургу подается уже готовый опытный образец. При удачном исполнении, инструмент идет в серийное производство и поступает в продажу для других клиник США и в другие страны. Напомню, что Юдин это видел в 1926 (!) году. К сожалению, в нашей стране ничего похожего мы не имеем даже сегодня.
Иногда меня посещает крамольная мысль. Всем известно, что российский человек более сообразительный и находчивый, чем люди многих других стран. Так, может быть, эти качества развились из-за трудной нашей жизни?
Пословица, начало которой послужило названию данного очерка, в законченном виде звучит так: «Бедность – не порок, но…большое свинство».
Продолжение следует
