Музыкальный театр Карелии готовит премьеру оперы П. Масканьи «Сельская честь». Постановщик — Линас Мариюс Зайкаускас, литовский оперный режиссер. Он дал интервью для «Лицея».
Созданная в конце XIX века, она стала одним из самых ярких проявлений веризма в музыкально-сценическом искусстве – художественного направления, сходного с натурализмом, сосредоточенного на темных сторонах жизни простых людей, на их психологических переживаниях.
«Сельская честь» – это история любви, ревности и измены, первозданных страстей, резких характеров. В постановке Музыкального театра действие разворачивается в итальянском квартале Нью-Йорка, где выходцы из Средиземноморья сохраняют свой во многом патриархальный образ жизни, свои традиции. Ставит оперу Линас Мариюс Зайкаускас, литовский оперный режиссер, много работающий в драматическим театре. Мы побеседовали с ним за несколько дней до премьеры, которая состоится 24 и 25 марта.
– Линас, какие смыслы, на ваш взгляд, открывает в классическом сочинении перенос действия в современность?
– Опера долго считалась элитарным искусством, адресованным тем, кто хорошо образован, понимает музыку, кто может воспринимать произведения из музея-архива («музейный» ведь не значит плохой, но чаще всего не всем сразу понятный и доступный). Однако часто людям опера трудна для восприятия, и последние лет двадцать, а то и больше режиссеры стали переносить действие классических произведений в современность, чтобы приблизить их к сегодняшнему человеку. И это дало очень хорошие результаты: иногда опера как театр оказывается даже интереснее, чем драма, и люди в зале становятся не только слушателями, но и зрителями. И они видят, что человек не меняется, его инстинкты (а страсти, эмоции, нервы – всё основано на инстинктах) остаются прежними, и современная ревность не менее остра, чем сто-двести-триста лет назад. Только с поправкой на то, что каждое произведение искусства зиждется на экстраординарных событиях и переживаниях, которые, может быть, не каждому человеку в жизни доведется испытать, но которые единственно делают произведение интересным. Как сказал Хичкок, фильм должен начинаться с землетрясения, а потом происходит все остальное.
Люди всегда ревновали, изменяли, мстили… Раньше, может быть, таких поступков было меньше, поскольку люди были более религиозны, мораль многое не позволяла. А сейчас мораль – это для многих пустые слова, и каждый поступает по своему пониманию. «Всё неоднозначно», – говорим мы, но это моральный выкрутас, это позволяет жить так – «неоднозначно».
– Кому из героев «Сельской чести» вы сочувствуете?
– Да особенно никому. Масканьи был молодой и поэтому жесткий, когда писал эту оперу. Все ее герои обрисованы в жестком свете, нет кого-то совсем позитивного. Хотя бывает, что такие персонажи как в искусстве, так и в жизни вызывают больше сочувствия… Как человек я их понимаю. Их страсти – это базис, а остальное, то, что определяется разумом, воспитанием, цивилизацией, – это красивая архитектура на фундаменте инстинктов. Так вот они живут более инстинктами, которые возобладали над разумом.
– Вы много ставите в драматическом театре. В чем для вас разница в работе с оперными артистами и драматическими?
– В музыкальном театре композиторы во многом спасают певцов, все нужные чувства выражая музыкой, так что отличный вокал может компенсировать недостаточное актерское дарование. И, конечно, это огромное удовольствие – с утра до вечера купаться в музыке. А еще опера учит режиссера чувству формы: здесь не сделаешь паузу произвольно, нельзя ускорить или замедлить действие по своему желанию, – и учит оправдывать нередкие в оперных либретто изъяны драматургии, организовывать действие, даже если композитор (как в начале «Сельской чести») переносит действие за сцену. Когда там, за кулисами, звучит хор или пока оркестр исполняет великолепное симфоническое интермеццо, на сцене ведь что-то должно происходить!
– Вам уже приходилось ставить какие-либо веристские оперы?
– Нет, ставлю первый раз. Веризм – это ведь, по сути, гипернатурализм. А натурализм вообще тяжело выражать в искусстве, если это не кино и не фотография. И, наверное, тяжелее всего в музыкальном театре: музыка уводит нас в космические выси, и театральная условность эту бытовуху поднимает на уровень искусства.
