О романе-дилогии Яны Жемойтелите «Хороша была Танюша» («Туска» и «Косто»)
«…в сущности, все, чем я когда-либо занималась в жизни, было поисками любви. И больше ничем».
Яна Жемойтелите. «Косто»
1
Проза Яны Жемойтелите, на первый взгляд, типично женская литература – по вниманию к быту, слухам и предрассудкам, по восприятию представителей противоположного пола. Как сказал поэт Юрий Кузнецов: «Мужчина смотрит на звезду, а женщина лишь на мужчину…» На что псковская поэтесса Ларина Федотова заметила: «Но что вы знаете, мужчины, о женской чувственной душе…» (курсив мой – Г.А.)
Кажется, именно для мужчин, для того, чтобы они узнали, «каково оно – существование в женском обличье», и писала Я. Жемойтелите новый роман – на мой взгляд, лучшее из всего написанного ею за последние годы. Лучшее по легкости и динамике письма, по увлекательности сюжета, по обезбашенной смелости, с какой писательница срывает все и всяческие покровы, в том числе и с самой женщины. Вызывает также интерес финский колорит, начиная с названия частей романа, действие которого происходит в пограничной с Финляндией республике, а если точнее – в Карелии, о чем говорят географические названия, например, улица Шотмана в Петрозаводске, поселок Кестеньга в Лоухском районе…
Что касается упреков автору по поводу некоторой стилистической неряшливости (особенно в первой части – «Туска»)… Упреки эти исходят в основном от почитателей той традиции, когда текст чистился, оттачивался, переписывался по много раз. Но так было вчера. А сегодня, когда временной смерч все сильнее и сильнее затягивает нас в свою воронку, мы вынуждены подчиниться его бешеной скорости и создать соответствующий эпохе стиль. Теперь языковый сор, сочетание художественного слова с разговорным, а разговорного с газетным, раскованная, «стебовая» манера – узаконенный постмодернистский прием, присущий отчасти и роману Я. Жемойтелите.
Писательница творит текст как бы на наших глазах, и отделка здесь изначально не предусмотрена. Привычная мораль, кстати, – тоже. И не нужно стараться увидеть в героинях романа луч света. Нет там луча. Есть просто жизнь.
А «жизнь – это текст», – повторяет Яна Жемойтелите один из основных постулатов постмодернизма в своей лекции «Мир как текст»: «Если мы напишем текст… если никто не знает, как было на самом деле… Если мы вывели этот текст в фейсбуке и в контакте, то текст становится первичным по отношению к реальности. Все думают, что так и было на самом деле…»
Но, разумеется, не все. Тем более что текстов много. И я читаю текст Яны Жемойтелите о советской и постсоветской эпохе попутно с другими текстами. Да у меня есть и свой собственный (пока что в голове), и он на протяжении всего романа вопрошает: если все было так плохо при Советах, то откуда «Зеркало», «Мимино», Чучело», «Пацаны», «Уроки французского… – и почему ничего подобного теперь, а только тоска и боль?
Ответ получить не просто: роман полон тайн и подводных течений, что и выводит его из разряда типичной женской литературы. Одна из таких тайн пара: Танюшка Брусницына («Туска», в пер. с финского – боль) и Соня Крейслер («Косто», в пер. с финского – месть).
2
Первоначально они предстают как антиподы. Если Танюшка для всех Танюшка, то Соня в лучшем случае Софья Михайловна. Танюшка – красивая, Соня – очкарик и толстушка. Танюшка – более романтичная, Соня – более рациональная. Танюшка любит мать, но холодна к дочери. Соня холодна к матери, но любит сына. У Танюшки муж – мачо, у Сони – импотент. Танюшка слабее интеллектом и плохо адаптируется. Соня умнее и приспособленнее, чему свидетельство ироничный образ ее мышления и сам язык.
Но, что удивительно, Соня не только не завидует Танюшке, а, напротив, преклоняется перед ней и восхищается ее красотой. Правда, к зрелому возрасту Соня также становится красавицей. И вот тогда мы замечаем все большее сходство между женщинами.
И та и другая 1964 года рождения. И у той, и у другой финно-угорские связи: у Танюшки кровные (мать – финка), у Сони – через карела Шашу, от которого у нее сын. Обе переводчицы. Танюшка считает, что ее подсиживают на хлебном месте более молодые и нахальные. И Соня жалуется, что такие же молодые пытаются списать ее «на берег». Обе были допрашиваемы следователями (в разное время), и обе подозревались в убийстве (Танюшка – соседа, Соня – двоюродного брата). И у той, и у другой – интим со «стариками» (у Танюшки со свекром, у Сони – с семидесятилетним профессором литературы).
Но особенно заметно сходство женщин в любовных сценах, где они проявляют одинаковые эмоции и одинаковое желание взглянуть на себя в зеркало после акта любви. А в зеркале у каждой своё – одно и то же прекрасное тело. Только у Танюшки грудь похожа на «две каплевидные жемчужины», а у Сони – на «две розовые жемчужины»…
То есть Танюшка и Соня – суть одно, но в двух разных ипостасях, как это бывает у многих и многих людей (дома – такой, на людях – другой). На сопоставлении этих ипостасей, а также прошлого и настоящего и построен роман-дилогия.
Ну а теперь про жизнь Танюшки-Сони в женском обличье.
3
Жизнь эта, судя по роману, очень и очень нелегкая. У Танюшки из-за ее красоты, у Сони – из-за интеллекта и начитанности.
Своей красотой «Танюшка напоминала фантастический цветок, орхидею, чудесным образом выросшую на северной болотистой почве…» Однако в бедной рабочей среде, где Танюшка прожила восемнадцать советских лет, красота почти что нонсенс: «Красота будто даже не имела права существовать сама по себе… она требовала некого оправдания за то, что все-таки пробилась к свету сквозь дебри несовершенства…»
Но близкие только и говорят о Танюшкиной красоте. И в конце концов Танюшка уверяется, что мир делится на красивых, как она, и некрасивых, кому можно только посочувствовать:
«Танюшка в который раз подумала… как Маринка может жить с таким неинтересным круглым лицом, серыми волосами и глазками, похожими на оловянные пуговицы…»
И это Танюшка о своей доброй и отзывчивой подруге Марине Саволайнен, которая ей «ближе, чем родные сестры», с которой только и можно поговорить по душам.
Не случайно, в переживания матери Танюшки по поводу того, кому достанется красота ее дочери, вкрадывается расчет: «Главное, чтоб не продешевила…» И это почти что ответ на вопрос поэта: что есть красота –сосуд или огонь в сосуде? Из романа однозначно следует – сосуд, то есть тело.
В православной традиции тело – сосуд греха. Оно не заслуживает внимания и заботы, его нужно прятать с головы до ног. Этой традиции, видим мы в «Туске – Косто», придерживалась и мужская советская власть. Отсюда дефицит в СССР красивой одежды, обуви, колготок, парфюмерии… И бесконечное насилие, даже в святая святых – родильном доме, где «во всей тюремной атмосфере больничного хозяйства чувствовалось огромное презрение к женщине, несмотря на лозунги об охране материнства и детства, улепившие все свободные стены…»
Апофеозом этого насилия становится сцена безжалостного коитуса, когда Танюшка возвращается из роддома домой: «Он (муж – Г.А.) действовал напористо и быстро, разрывая внутри нее едва зажившие ходы и закутки…»
Признание женской красоты пришлось на конец восьмидесятых – девяностые – начало новой российской капитализации. Бесконечная череда длинных ног, пышных грудей, накачанных губ… Конкурсы, модельные агентства, откровенные фотосессии… В одном из показов моделей принимает участие и Танюшка.
«…стараясь шагать непринужденно, она поплыла прочь, уловив спиной последний всплеск восторга и легкий шепот: «Какая красавица!» Ее вожделели. Еще немного, пара замедленных движений, и кто-нибудь, несомненно, сорвался бы с места, а следом и все остальные, готовые растерзать ее на клочки, только чтобы урвать себе кусочек прекрасной плоти…»
Героини романа начинают сознавать, что прекрасная плоть – их оружие и… товар – такой же как автомобиль, яхта, самолет… Его цена зависит от того, насколько оно красиво и вызывает желание у сильных мира сего (мужчин с положением и деньгами).
«Вот что в наши дни значит упругая задница. Стоит ею удачно вильнуть, и директор консервного завода у твоих ног…» – говорит Соня Крейслер.
4
И снова возвращение в прошлое героинь. Молодость Танюшки Брусницыной ингерманландского рода и Сони Крейслер то ли с немецкими, то ли с еврейскими корнями пришлась на начало восьмидесятых, когда обе учились в университете на отделении финского языка.
Финский язык в Карелии тогда считался пропуском в другой мир. «Выучишься, – говорила Танюшке мать, – и в Финляндию уедешь, подальше от нашего социализма…». Чуть позже, когда Танюшка вышла замуж, и родственники мужа о том же: «Ветровы упорно повторяли: учи, учи финский, это же перспектива, с Финляндией развиваются отношения, наверняка ты будешь везде востребована…»
Сама же Танюшка не знала, чего она хочет, и училась кое-как. Зато Соня, чьи родители относились к интеллектуальной элите города, окончила университет с красным дипломом и собиралась продолжить учебу в аспирантуре. Однако предназначенное ей место занял «блатник», а Соню по распределению отправили в заполярный поселок Кестеньга, где ее принудил к сожительству грубый и недалекий карел Шаша. Танюшка же вышла замуж за сына прокурора республики, следователя Сергея Ветрова – без особой любви, но с надеждой на лучшее. Увы надежды не оправдались, Сергей и впрямь оказался ветреным: помимо Танюшки у него была гражданская жена в Риге и сын от нее. Танюшка тяжело пережила предательство мужа. С тех пор обида и тоска-туска стали ее постоянными спутниками.
Яна Жемойтелите рассказывает о проблемах Танюшки–Сони сочувственно и подробно. А проблем, точнее, обид у них с избытком. У той же Сони Крейслер обиды на сверстников (дразнили «жирдяйкой», не ценили ее интеллект), на собственную мать (обзывала фашисткой, которая пьет по капле ее кровь), на университет, сославший ее к черту на кулички. Чтобы до срока покинуть место своей ссылки, пришлось Соне выйти замуж за старого профессора.
От обиженных трудно ожидать объективности. Вот и Танюшка, наезжая частенько по делам службы в Финляндию, испытывает здесь дискомфорт. Даже один из красивейших городов Европы – Хельсинки – кажется ей мрачным, «как подземелье троллей». А сами финны в ее глазах предстают не слишком развитыми и лишенными европейского лоска в своих балахонистых одеждах (не поймешь, то ли мужчина, то ли женщина).
«Она спрашивала себя, а действительно ли в ней течет та же самая финская холодная кровь, что и в этих белобрысых людях с намытыми картофельными лицами?»
И, конечно, ей было очевидно, что нет, она – другая. Особенная. Только непонятно, откуда такой снобизм у бывшей жительницы окраины с ее отнюдь не аристократическим лексиконом («дерьмо», «прошмандовка», «метелка»…) Застарелый комплекс бывшей советской гражданки: «на буржуев смотрим свысока»? Вроде, да. Но скоро выясняется, что причина тут скорее любовная: «Все, что Танюшка, оказывается, до боли любила, — лежало по ту сторону границы, в нищей и разбитой стране…»
5
Русская пословица гласит: где родился, там и пригодился. И «до боли любила» сюда очень вписывается. Такое чувство мы часто испытываем к своей малой родине. Малая родина для Танюшки – дом ее детства, где была теплая печь, пироги с брусникой, заботливые руки матери… За пределами этого дома – «свалка мусора… забор, исписанный похабщиной… серые шиферные крыши, облезлые корпуса бараков…»
Яна Жемойтелите со знанием дела показывает реалии советской жизни. И также достоверно демонстрирует особенность женского сознания, то, насколько важна для ее героинь повседневность их существования, иначе – быт. Без сомнения, в жизни есть и другие женщины, которых, как и мужчин, быт волнует меньше всего, но это скорее исключение. Больше все же обыкновенных женщин, как в романе Яны Жемойтелите. Так что мечта Танюшки попасть «из заводских трущоб в настоящую жизнь» закономерна и естественна.
Выйдя в двадцать лет замуж за человека с положением, Танюшка была уверена, что наконец-то ее мечта о настоящей жизни осуществилась: она живет в центре города и в благоустроенной квартире. Но скоро ее начинает раздражать кое-как «наляпанный кафель в ванной» и то, что «соседи ходили будто по голове, внедрялись во внутреннюю жизнь через вентиляционные ходы на кухне и в ванной, когда бывало слышно все, что не должно быть слышно, типа “молчи, сука, убью” и “а я тоже прописана в этой квартире”»
Настроение Танюшки откровенно выражает Соня: «К пятому курсу мы все успели прекрасно понять, что наш город – это дыра в мировой заднице…». А «мы любили хорошие вещи, а через них любили Запад, и никакая идеология ничего не могла с этим поделать, ни-че-го…».
То есть про любовь к «нищей и разбитой стране» – всего лишь слова. На самом же деле – желание вырваться из нищеты туда, где любят красоту и заботятся о человеке, хотя про духовность не говорят: «Я с удивлением узнала, – признается Соня, – что существуют памперсы… что в туалете тоже бывает красиво…». В стране же проживания напротив, «все очень много говорили о душе и духовности», но купить ни сапог, ни колбасы без очереди было невозможно. Абсурд, по мнению Сони, заключался еще и в том, что «существование души и духа» советской властью «начисто отрицалось…»
Но вот окончен вуз, и можно реализовать мечту о стране благоденствия, как реализовала ее подруга Танюшки – Марина Саволайнен, встреча с которой в Хельсинки навела Танюшку на грустные размышления:
«…Она успела стать частью финского народа и научилась себя уважать. Она гордилась своей – чужой – страной… Танюшка с грустью думала, что в Финляндии люди — это и есть страна, и они чувствуют ответственность за свою страну, а в России люди не имеют к стране почти никакого отношения, потому что страна – это очень большая абстракция…»
И тем не менее Танюшка не покидает Россию, ведь здесь живут ее мать и дочь. К тому же, она чувствует себя чужой в Финляндии, а в родном городе она как-никак пустила корешки.
Остается в России и практичная Соня. Во-первых, со временем она узнала, что «там бы я тоже занималась переводами, мне платили бы больше, но и жизнь была бы дороже. Социальное жилье, налоги и прочие прелести капитализма…» Во-вторых, «здесь все-таки веселее».
В конце концов мы понимаем, что Сонин нигилизм и Танюшкина тоска обусловлены не только некрасивым российским бытом, но, может быть, прежде всего отсутствием любимого мужчины и семейного счастья. Из-за этого у более чувствительной Танюшки развивается депрессия, когда все не мило, даже собственный ребенок.
Ее дочка растет брошенкой и подкидышем (то у мамы Танюшки, то у свекрови), отчего «в три года Майка еще очень плохо говорила» и «непрестанно ныла по малейшему поводу»… Результат такого «воспитания» налицо: «Когда «Майке стукнуло шестнадцать, ее всерьез ничего не интересовало, кроме разных сортов прокладок…».
Но вот счастье улыбнулось героиням: каждая уже в зрелом возрасте, когда одной тридцать пять (Танюшка), а другой за пятьдесят (Соня), встретила мужчину своей мечты. Танюшка – в лице бывшего свекра Петра Андреевича, а Соня – в лице бывшего мужа Танюшки – Сергея Ветрова (здесь тот же прием, что и в случае Танюшки–Сони: сын и отец – две ипостаси одного и того же сильного мужчины-самца).
Каждый из «принцев» обращает внимание прежде всего на тело избранницы. Петр Андреевич говорит Танюшке, «что в ее теле есть особая эротичность… что у нее жадное тело…». И впечатлительной Танюшке это нравится. Но опытная в амурных делах Соня иронически реагирует на ухаживания Сергея: «…его зацепила именно моя выдающаяся жопа, а вовсе не лицо…».
Физическая близость с мужчиной впервые приносит Танюшке радость, возрождает ее для жизни, иначе: через тело она наконец обретает свободу. Уходит «привычка втягивать голову в плечи», ей хочется распрямиться, взлететь… И когда она смотрит на себя в зеркало после акта любви, то видит, как «ослепительно хороша своим крепким, раскрытым женским телом», как «яркий цветок ее губ» пылает страстью… Теперь больше не нужно было сглатывать слезы, сдерживать плач, подавлять даже смех… Она наконец ощутила свою чувственность и безусловную любовь, которых не знала прежде…»
Сцены любви особенно удаются писательнице. Раскрепощенно и вместе с тем не переступая черты, рисует она страсть, и нам верится, что химия тел вот-вот перерастет в химию душ. У Сони и ее возлюбленного Сергея Ветрова это случается, пусть и на самое короткое время. А вот Танюшку ждет очередное предательство. И, возможно, самое страшное.
6
Три ночи любви проводят Танюшка с Петром Андреевичем – одну в Хельсинки, в гостинице, а две в старом финском доме, который Петр Андреевич купил вместе с мебелью. Однако дело не ждет, и Петр Андреевич, оставив Танюшку, уезжает в Карелию, обещая вернуться через несколько дней.
Танюшка безоговорочно верит, и ничто не настораживает ее в поведении возлюбленного. А, кажется, могло бы насторожить. Ну хотя бы те уроки жизни, которые дает ей прокурор-предприниматель: «Послушай, Танечка… кто бы там к тебе ни цеплялся и чего бы ни говорил, смотри на него как на насекомое…»
Это почти дословный повтор совета Акелы, наставника Анастасии, из повести Я. Жемойтелите «Гипертония»: «Я сколько раз говорил тебе: кто бы ни вошел в твой кабинет – это вошло насекомое. И тебе именно так и следует на него смотреть…»
Думается, повтор не случаен. Возможно, автор хотела подчеркнуть: хотя временной промежуток между публикациями «Гипертонии» и «Туски»-«Косто» составил более десяти лет, ничего не изменилось в состоянии общественной атмосферы. И здесь не имеет значения, что прокурор Петр Андреевич – на вершине социальной лестницы, а полунищий Акела на нижней ступеньке. Все – от мала до велика – заражены человеко-нелюбием. Даже муж кричал Танюшке: «Тебя не любит никто…»
И вот в чужом финском доме с чужими вещами, что еще больше обостряет одиночество Танюшки, у нее вдруг возникает мысль, что затянула ее сюда вовсе не любовь, а «черный, слепой омут страсти», в котором она обречена барахтаться. Чувство собственной никчемности овладевает ею… «Что же такое она сотворила со своей жизнью?» – начинается внутренний монолог героини и тут же обрывается: она пока не готова к диалогу с собой.
Чтобы отвлечься от тяжелых мыслей Танюшка решает поучаствовать в конкурсе красоты «Мисс Хельсинки» – «доказать всему миру — ну, пускай сперва всей Финляндии, — что она самая красивая…»
Но все кончается плохо, хотя Танюшка и получает корону «Мисс Хельсинки». Во-первых, ее избивает финская претендентка на корону; во-вторых, пристает организатор конкурса. «Слезы застили Танюшке глаза, и это были слезы одиночества…»
7
Кое-как добирается она до дома в своем красивом платье королевы, в котором, говорит ей таксист, на улице ее могли бы принять за русскую проститутку. Танюшка надеется, что сегодня приедет любимый, и когда видит желтый свет фар от подъехавшей к дому машины, то в нетерпении выбегает навстречу. Но нет, это Осмо, организатор конкурса, с предложением переспать с ним. Возмущенная женщина гонит его прочь, и тогда Осмо открывает ей правду:
« – Он же прокурор, который их всех обул… Эти ребята неплохое состояние тогда сколотили и даже кое-какую недвижимость приобрели, а Пекка их к ногтю прижал. Они все переписали на него, только чтобы не сесть, иначе у них бы все равно все забрали. Чего побледнела? Выпить хочешь? На, глотни. Ota, ota! Ты же финка, тебе гражданство рано или поздно дадут, вот он и решил к тебе примазаться…»
…Танюшка пытается дозвониться до бывшего свекра, но его телефон вне зоны действия. И тогда она в том же самом изумрудно-зеленом конкурсном платье, взяв бутылку с остатками виски, спускается к озеру… Нет, она не собиралась кончать с собой, просто бутылка выскальзывает из рук, а она бросается за ней…
Оказавшись в воде, Танюшка могла бы уцепиться за мостки, тем более недалеко от берега… Но цепляться почему-то не стала… Быть может, в этот момент перед ней предстала картина какого-то английского художника, которую она однажды видела, но имени мастера не запомнила. Вот как Танюшка описывала тогда картину:
«…она лежит вся в цветах, выставив лицо и руки из ручья… Но почему Офелия не уцепится за ветку ивы? Ведь еще можно выбраться в жизнь. Почему она не хватается за своего Гамлета? Или ждет, что он первым протянет руку, а он медлит предложить ей помощь. А может, Офелии нравится умирать среди торжественной изумрудной красоты, и она сама наслаждается собственной смертью? Она хочет уйти прекрасной, чистой и непорочной, чтобы не померкла ее красота…»
Аллюзии с произведением английского художника Джона Эверетта Милле «Смерть Офелии» не вызывают сомнений. И именно такой Офелией мы видим Танюшку в ее последней несокрушимой красоте:
… «Длинные волосы венчиком расплылись вокруг лица, как водоросли, прихваченные льдом. Алебастрово-бледный лик и голые плечи оставались над водой, а под легкой корочкой льда светилось изумрудно-зеленое платье в золотых прожилках, как чешуя русалки…»
А что же Соня? Как и ожидалось, Соня полностью заместила собой Танюшку. И теперь про жизнь в женском обличье мы будем узнавать исключительно от образованной, умной Сони. Но, честно говоря, мне будет не доставать ее второй ипостаси. Для меня история Танюшки – это как бы развернутая во времени и пространстве жизнь чеховской Оли из «Драмы на охоте» и бунинской Оли из «Легкого дыхания». И, будь моя воля, я бы поменяла местами названия частей романа. «Туска» (боль) про Соню. А «Косто» (месть) – про Танюшку. Ведь ее нежелание жить – это и есть месть миру, который из года в год все больше и больше черствеет и покрывается коркой безлюбья. А чем меньше в мире любви, тем ее меньше и в каждом отдельном человеке. Вот почему больше нет «Пацанов» и «Уроков французского». Несмотря на свое советское происхождение, эти и другие выдающиеся фильмы, вышедшие в СССР в семидесятые и в начале восьмидесятых, несли христианское начало, которого уже не оказалось в генезисе героев романа Яны Жемойтелите.
«…финн вдруг начал жаловаться, что его никто не любит, и каждый новый день ему только хочется плакать…»
__________________
Рецензия написана на журнальный вариант романа — «Урал» №1, № 7, 2018
Только что в Москве вышло отдельное издание романа Яны Жемойтелите «Хороша была Танюша».
