Афиша Петрозаводска

«Настанет день и час пробьет…»

{hsimage|Андрей Блаховский и Александр Онькин ||||} 3 марта в зале Музея изобразительных искусств состоится концерт солиста Музыкального театра Андрея Блаховского (бас). Концертмейстер — лауреат международных конкурсов Александр Онькин. Программу составили вокальные циклы «Песни и пляски смерти» Мусоргского, «Песни безумного капитана» Гиббса и «Песни на слова Роберта Бернса» Свиридова.
 
О том, как сложилась эта программа, певец рассказывает в интервью Юлии Генделевой.
 

 

Предстоящий концерт Андрей назвал строчкой из заключительной части «Песен на стихи Роберта Бернса» «Настанет день и час пробьет…». Эти слова стали объединяющим началом для всей программы, ибо их со всей их многозначностью смысла можно отнести к каждой ее составляющей. Все эти вокальные циклы исполняются редко или очень редко, а музыка английского композитора Сесила Армстронга Гиббса, скорее всего, еще ни разу не звучала в Петрозаводске. Поэтому мы спросили солиста, как сложилась эта программа. Рассказывает Андрей Блаховский:

— Хотелось какой-то цельности программы, а цикл уже подразумевает некое единство. Поэтому я остановился на этом жанре. Но это не легче, чем петь обычную программу из арий или романсов: внутри одного цикла много разных образов, контрастных произведений, требующих мгновенного переключения из одного состояния в другое, что тяжело даже физически.

И вместе с тем вокальные циклы и Мусоргского, и Свиридова очень благодатный материал. Эти композиторы много писали для мужского голоса. «Песни и пляски смерти» — это, можно сказать, моя давняя мечта. Мусоргский стремился в музыке приблизиться к живой разговорной речи, поэтому его вокальные сочинения представляют собой огромное поле для различных интерпретаций. Можно каждый раз петь их по-новому, искать и находить новые интонации; здесь невозможен шаблон, нельзя сказать, что ты постиг истину, нашел единственно верную трактовку — тем они и привлекают.

И еще тем, как построены произведения, составившие «Песни и пляски смерти»: в каждом сначала дается описание ситуации — колыбель умирающего ребенка, больная девушка, замерзающий в степи мужичок, поле битвы, — а потом происходит само действие с участием Смерти. Мне кажется, для Мусоргского смерть — это не воплощение зла, а некая данность: есть жизнь и есть смерть. И она может прийти к человеку в том образе, который будет для него нестрашным, как заботливая няня у ребенка или рыцарь у девушки. Только в финальной части она полководцем объезжает поле боя, но тут уж люди сами положили друг друга.

В «Песнях на слова Роберта Бернса» Свиридова на первом плане оказывается не столько композитор, сколько сам Роберт Бернс. Свиридов удивительно чувствует стих, умеет подчеркнуть своеобразие шотландского поэта.

— Как вы нашли музыку Гиббса? Он у нас совершенно неизвестен.

— Да он и в Англии не очень известен, хотя много писал: и камерную музыку, и духовную, и музыку для сцены, и песни, и опера, и три симфонии. Мне впервые дала ноты одного из его романсов мой педагог по камерному пению в консерватории. Я заинтересовался, постепенно нашел и остальные части цикла «Песни безумного капитана» и вот сейчас впервые его исполню. Непросто было найти и историю создания этой музыки. Как выяснилось, она написана на стихи Бернарда Мартина из его детской книжки «Красное сокровище», опубликованной в 1945 году. По содержанию это переплетение историй о потерянном кладе, пиратах, островах, гибнущих кораблях, которые рассказывает капитан Адам — суровый морской волк, заброшенный на один из островов в поисках сокровищ. Он берет в плен рассказчика и, привязав его к дереву, заставляет прослушать несколько своих песен. В них есть и оригинальный колорит, и чисто английская ирония.

— В вашем репертуаре много редкой, «незапетой» музыки…

— Репертуар подбирался еще в годы учебы. У баса вообще не такой уж большой репертуар, особенно учебный, — много произведений написано для уже зрелых певцов, с крепкой техникой, серьезными верхами. И постоянно приходилось искать, что бы спеть на экзамене. Кроме того, так получилось, что у нас в Новосибирской консерватории одновременно учились только два баса, и чтобы избежать сравнений, нам старались подбирать разный репертуар. А поскольку второй бас был на курс старше меня и ему больше подходила русская музыка, то меня держали в основном на европейской — Брамс, Шуберт… Я так и не спел ни разу арию Кончака или Сусанина. А слово «интеллигент» в мой адрес у педагогов звучало иногда даже как упрек…

А по-моему, такое определение — комплимент в адрес певца. Тем более что пение Андрея Блаховского отличается именно интеллигентностью, культурой исполнения — и в спектаклях, и в концертах.