Заметки о забытом сегодня фильме «Первороссияне», снятом в 1967 году
С первых же кадров понятно, что разрешить ему выйти на широкого зрителя просто не могли. Достаточно сказать, что открывается фильм крупным планом: у одного из альбатросов революции привычно тянется рука осенить себя крестным знамением, да так и повисает.
В Финляндии в эти дни завершается фестиваль CulturaFest, впервые организованный фондом Cultura и Adelfa Agency. Тема фестиваля, обещающего стать ежегодным, на этот раз «Shared Memory. Общая память». В будущем году собираются сделать акцент на проблемах языка и активно приглашают к сотрудничеству.
В программу фестиваля вошли выставки, концерты, семейные программы, мастер-классы, показы фильмов, многое другое. И что ценно — обсуждения событий не только на финском, но и русском и английском языках (подробнее можно познакомиться здесь).
Приятнее всего отметить, что в создании всей этой любопытной заварухи принимали активное участие множество выходцев из Петрозаводска! Сама директор фестиваля Анна Сидорова — выпускница Петрозаводского государственного университета. Надежда Симакина, которую мы помним по работе в центре «Vыход», стала координатором фестиваля. Его дневник снимал оператор с ГТРК «Карелия» Эдуард Петров, а фотолетопись вела Светлана Михайлова-Остонен, отучившаяся в нашей Академии фотографии. Актриса Элли Нярья, которая работала в Национальном театре РК, приняла участие в читке документальной пьесы «Второй акт. Внуки» М. Калужского и А. Поливановой в постановке Эсси Ряйсянен. Хореограф Мария Прохорова радовала нас проектами с Марией Валеевой, а на фестивале участвовала в марафоне-перформансе Matreshka Dating. Павел Ротц учился у карельских художников Владимира и Виктории Зориных и Аркадия Морозова, а здесь с арт-дуэтом SASHAPASHA построил ПАРАДНУЮ/RAPPU — ключевой проект фестиваля.
Все они каждый на свой лад работали над тем, чтобы живущие сегодня бок о бок финны и русские заинтересовались друг другом, нашли точки соприкосновения, по-новому взглянули на проблемы, которые объединяют либо разъединяют нас. Мне же в рамках фестиваля посчастливилось посмотреть картину «Первороссияне». Отмечу, что это был премьерный показ за пределами России. История фильма с одной стороны традиционна, с другой — нетипична.
Фильм увидел свет в 1967 году, выйдя на широкий экран к полувековому юбилею революции. Режиссер Александр Иванов («Звезда», 1949 год, «Поднятая целина», 1959 год) взялся за сценарий Ольги Берггольц, которая положила в основу свою поэму «Первороссийск». Пригласив к сотрудничеству неугодного, тяготеющего к авангарду молодого театрального режиссера из Ленинграда Евгения Шифферса, маститый Иванов предрешил судьбу картины. Да и вообще она сыграла роковую роль в жизни обоих. Сам Иванов завершил карьеру этой лентой, Шифферса вообще больше никуда не приглашали на постановки, поставив на нем печать «нон грата».
После премьеры фильм быстро запретили к показам, он чуть не потерялся вовсе: копия осталась всего одна, и ее оцифровали уже в начале ХХI века, показав вновь на фестивале Госфильмофонда «Белые столбы» в 2010 году.
На фестивале много спорили о том, почему же этот фильм о первых революционерах, отправившихся в места ссылок строить коммуну и насаждать советскую власть на местах, очутился «на полке». Не спасли ни проходная тема, ни имена Берггольц и Иванова, ни тот факт, что на обсуждении значительные кинодеятели того времени отзывались о нем благожелательно (например, Григорий Козинцев). Наверное, все же запрету послужил комплекс причин.
На съемках Иванов фактически самоустранился, передав дело на откуп Шифферсу. Тот пригласил в картину единомышленника и друга — театрального художника Михаила Щеглова (который позднее работал над «Интервенцией»). Волею судьбы среди создателей оказался опытный оператор Евгений Шапиро (из наиболее известных его фильмов отмечу «Собаку на сене», «Двенадцатую ночь» и «Соломенную шляпку»), которого, как видите, нельзя упрекнуть в «формализме», и в начале работы он относился к затеям парочки новаторов резко отрицательно, чаще всего потому, что они были не «киношники» и мало что смыслили в процессе, но что интересно — в конце концов проникся их идеями. Композитором (после кандидатуры Андрея Петрова) стал Николай Каретников («Бег», «Легенда о Тиле», «Любовь Яровая»), яркий представитель послевоенного авангарда, симфоническую музыку которого запрещали исполнять в Советском Союзе. Можно отметить многие работы артистов, но сегодня, наверное, на слуху только фамилии Владимира Заманского и Ивана Краско (они сыграли антагонистов). В общем, эта компания камня на камне не оставила от первоначального сценария, что, безусловно возмутило саму Берггольц, которая при всем том пыталась защитить картину.
Сегодня мы бы сказали: получился артхаус. В те годы термин уже существовал, но вряд ли это определение звучало по отношению к этому фильму. Он настолько явно не рассчитан на широкого зрителя (каламбур: фильм «Первороссияне» снят на широкоформатную пленку, что тогда было редкостью), что это звучит как вызов. Скорей всего создатели не добивались такого эффекта, напротив, хотели донести до каждого свое высказывание при помощи нового языка.
Впрочем, почему нового? Взявшись за революционную тему, они привнесли в картину и стилистику тех лет. Как будто позволили тогдашним сочинителям нового революционного искусства снять самим фильм о своих современниках. Достаточно вспомнить образцы нарождающегося советского кино, которые все же нынче доступны для просмотра, образцы изобразительного искусства, тех новых течений, которые будоражили умы. Я не большой знаток, но невозможно не заметить отсылки к Малевичу и Петрову-Водкину, к окнам РОСТа, к Эйзенштейну. Отзыв на фильм К.Лопаткиной открыл новое для меня имя художника Климента Редько, работа которого «Восстание» — как будто ориентир для съемок.
Пунктиром набросаны события, сюжет можно пересказать одним предложением. Текста почти нет, и иногда кажется, что слова там даже лишние. Герои поданы также плакатно, «грубо, зримо», подчас одной чертой. Нарочитая театральность, статика кадра, скульптурность позы. Крупные планы лиц на весь экран, когда невозможно соврать, и спасибо за это артистам. Резкость и контрастность картинки по цвету и свету. Редкие стихотворные строфы, как звонкие лозунги, они не запоминаются и даже как будто не несут смысла, это ключевые слова-символы, голос новой эры, продолжение «Интернационала». Все это говорит о том времени: одно движение меняет судьбы, один шаг — слом эпох. Вообще, складывается такое впечатление, что Шифферс снимал свою первую ленту как набросок к чему-то большему, как будто пробовал перо. Наверняка его будущие работы получились бы глубже и интереснее, если бы его не вычеркнули из жизни.
Наверняка одной из причин запрета фильма и стала его артхаусность: власти опасались, что такая картина попросту не дойдет до публики. А допустить, чтобы в зале, где демонстрируют кино про Октябрь в юбилейный год, сидело полтора зрителя, никак не могли.
Вторая немаловажная причина, сошлись во мнении критики на фестивале, — это «борьба с формализмом», который устроил Хрущев. Все, что хоть немного отклонялось от соцреализма, нещадно вымарывалось. Никому из цензоров не улыбалось ощутить на себе каток, которым прошлись по выставке абстрактного искусства в Манеже, и впасть в немилость. О том, что авангард, футуризм составляли важную часть идеологии революции в свое время, предпочли забыть.
Но честно говоря, мне кажется, что самое главной причиной, стала не форма, а все же содержание картины. С первых же кадров понятно, что разрешить ей выйти на широкого зрителя просто не могли. Достаточно сказать, что открывается фильм крупным планом: у одного из альбатросов революции привычно тянется рука осенить себя крестным знамением, да так и повисает. На размытом фоне угадываются очертания церковных маковок. Произошла замена старой веры на новую. И думаю, именно вера — главный мотив картины, хотя, подозреваю, что авторы фильма вовсе не стремились к этому, так уж получилось. Просто когда работаешь от души, правда проступает, даже если ее не собираешься демонстрировать.
Сцены похорон героев на Марсовом поле и ухода с сожженной нивы рифмуются и сняты таким образом, что явно читается геометрия икон, например, то, как на «Спасе в силах» Рублев схематично, но четко изобразил устройство вселенной: все незыблемо и на своих местах. Да и краски фильма снова отсылают к древнерусскому искусству. Ярко-алые, охристо-золотые, все оттенки черного. Недлинная лента поделена на 8 глав, у каждой свое название и цвет. И эта цепочка тоже дает отсылку к иконописи: так жития святых трогательными комиксами вписаны на образах. А взять то, как расставлял Шифферс героев на скалах, и наложить кадр на икону Воскресение Иисуса — искусствовед, думаю, найдет здесь массу параллелей.
В те годы, если я правильно понимаю, все же в идеологии не принято было такое эфемерное понятие, как вера. Принято было опираться на доктрины марксизма-ленинизма, которые доказательны, существуют по законам, построены на анализе. А здесь беспримесная, прозрачная, слепая вера. Просто в начале ХХ века одна сменилась другой, а так как новые ее обычаи еще не устоялись, то и создается она на руинах христианства, вбирая ту эстетику и традиции, как собственно, и православная вера аккуратно насаждалась на руинах языческих капищ. И Ленин в фильме называет их «новыми крестоносцами». И флаг выносят, как хоругвь. Причем, не под бравурный марш, как было принято, а под нечто неземное, легкомысленное, «шопенное».
А если взять текст, то самые его многословные куски посвящены вере. И самое-то главное — герой произносит слова: «Мертвым не надо почета. Всякая благодарность ниже их подвига». И после этого нет сомнений — фильм о мучениках того времени. А кто ж в Советском Союзе потерпит, чтобы простые революционеры были святее святого, когда прах Ленина покоится в мавзолее у всех на виду? Эти герои даже не призывают их помнить, они просто хотят служить своей вере, пока силы есть, не рассчитывая на одобрение потомков. Трудятся без устали, веря, что нужно сеять хлеб, строить дом, растить детей. А больше ничего не надо. Это самый что ни на есть иконостас революции. Страстотерпцы, только не причисленные к лику святых. Говорят, даже лица артистов на съемках закрашивались так, чтобы они выглядели схематично, смазанно. Да, в основу картины положена эстетика авангарда, но (меня поправят искусствоведы) и сам авангард опирался на древнерусское искусство. И в фильме это на поверхности.
На фестивале говорилось и о том, что фильм актуален сегодня, когда началось новое передвижение народов в разных странах, в том числе Финляндии. На чужие земли приезжают новые люди в надежде строить свою жизнь, подчас со своими катехизисами, и встречают их, как в кино, неласково. Короче, это кино вызвало известный ажиотаж по всем фронтам. Тем более, что в фильме трагический финал уготован для обеих сторон.
Я же порадовалась тому, что им для себя смогла отметить 100-летнюю годовщину революции. Не скажу, что воспринимаю событие, как праздник, скорее наоборот, однако, была поражена тому, как мало на центральных каналах (специально изучала программку и пыталась смотреть телевизор) было посвящено тем событиям. Года 3-4 назад гораздо сильнее в воздухе чувствовалось, что надвигается столетие Октября. Сейчас — как и не было. Мне кажется, это стыдно. Прошло достаточно лет, чтобы открыто обсуждать эти события, непредвзято давать оценки, уделять внимание деталям. Большое видится на расстоянии, так неужели век — это так немного?
Для любопытствующих: фильм выложен на youtube
Автор благодарит за помощь в написании материала Adelfa Agency OY и лично Надежду Симакину, координатора первого фестиваля CulturaFest’17.
В материале использованы фотографии Светланы Михайловой-Остонен и кадры из фильма
