Этим фотографиям уже много лет. Так много, что даже не верится… Первая, чёрно-белая, относится к концу января или февралю 1981 года.
Однажды утром перед тем, как начать уроки, учительница Полина Ивановна Ишанькина привела в класс дяденьку с фотоаппаратом, представившегося её давним выпускником, велела тем, кто ростом повыше, выстроиться вдоль стены напротив окон, а всех коротышек рассадила по стульям справа и слева от себя. За секунду до вспышки за окном – кажется, впервые с начала зимы, из-за туч выскользнуло солнышко и ударило лучом по глазам. Я зажмурился и в таком зажмуренном виде оказался запечатлённым для истории.
С нашим третьим классом Полине Ивановне пришлось нелегко. Мне до сих пор кажется вполне естественным, если учительница, ставшая самой первой и научившая малышей первым буквам и первым цифрам, работает с ними до четвёртого класса. Принявшую же нас в подготовительном нулевом классе Галину Лазаревну Загорскую у нас отобрали после первых же летних каникул. Потом это стало нашим проклятием – каждый новый учебный год начинался с новой преподавательницей, ни требованиями, ни характером не походившей на свою предшественницу, и мы, испытывая жуткий стресс, первые месяца четыре только и делали, что пытались к ней приспособиться. Полину Ивановну встречали совсем уж враждебно – договаривались срывать уроки, не делать домашних заданий, писать с ошибками диктанты, в общем, протестовать всеми доступными средствами. Что произошло потом, как оказалось всё-таки завоёванным наше доверие, точно сказать трудно. Но в мае, когда накануне начала каникул она пригласит весь класс в гости в свою маленькую избушку в Сулажгоре, прощаться придётся со слезами. Другая трудность состояла в том, что возраст уже давал о себе знать. Несколько раз Полина Ивановна, жалуясь на головные боли, отменяла уроки, выпустив нас, вообще вышла на пенсию и прожила потом, если не ошибаюсь, всего каких-то лет пять. Кстати, о смерти Галины Лазаревны мы узнаем в первое своё послешкольное лето. Как жаль, что нет снимков, на которых бы присутствовала и она!..
Чем старее фотографии, тем чаще на них встречаются те, кто ещё живы и те, кого уже нет, те, кто доволен жизнью, и те, у кого ничего не получилось. Школа вообще сводит вместе порой настолько разных людей, что, встретившись какое-то время спустя, они не знают, о чём говорить. Запас общих воспоминаний и смешных случаев – типа того, как на директора со стены на глазах у всех рухнул громадный портрет Ленина, исчерпывается в течение часа и повисает неловкая пауза. Все остальное друг о друге мы либо уже знаем, либо никому не интересно. Всё самое важное случилось уже потом, когда мы разбрелись по свету своими дорогами, хотя когда-то казалось, будто вокруг школы вращается вся вселенная.
Крайним слева стоит Валерка В.. Природа обделила его не только физической силой, но и какими-либо яркими индивидуальными особенностями, кроме одной – умения быстро перемещаться в пространстве. Поэтому куда-нибудь сбегать или что-нибудь принести отправляли обычно именно Валерку – и тот с удовольствием исполнял любую просьбу. Будучи абсолютно управляемым, он так же покорно брал на себя чужую вину за какие-то мелкие шалости, более того – начинал искренне верить в придуманную кем-то легенду и учителям приходилось прибегать к сложным «следственным экспериментам» для того, чтобы разобраться, например, кто на самом деле сломал телевизор, воткнув штепсель в розетку от радиоточки. Вообще человека, у которого бы были столь же сложные отношения с реальностью, я не встречал никогда. Однажды во время игры в войну он чуть было не задушил меня, забыв, что имеет дело не с настоящим врагом. Пальцы все сильнее впивались в горло, перед глазами плыли мутные круги, шум в ушах уже заглушал мои сдавленные хрипы: «Отпусти, дурак, отпусти!..» Каким чудом удалось тогда извернуться и сбросить с себя мучителя, сам удивляюсь, но и сейчас в минуты, когда не очень хочется жить, стараюсь как можно яснее вспомнить тот эпизод – очень помогает!..
Правее – Витька П. Неисправимый отличник, командир октябрятской звёздочки, пионерского отряда, а в будущем и комсомольской ячейки. Неформальный лидер, не терпевший конкуренции, умевший, если надо, подглядеть чужую идею и выдать за свою. Перед первой в жизни школьной линейкой Галина Лазаревна раздала нам листочки со стихами, которые надо было выучить и продекламировать звонким голосом утром 1 сентября. Витьке досталось что-то про партию, а мне – лирическая ерунда какая-то: «Пришли мы в нашу школу – в большой и светлый дом…» Тогда я ему позавидовал в первый раз, во второй раз – когда его приняли в пионеры, а меня нет – только потому, что необходимого количества лет не исполнилось. А потом я почему-то разучился кому-либо завидовать и жить сразу стало значительно легче.
Ещё правее – Валя Л. Флегматичная чисто по-нашему, по-карельски, ворчливая, в плане успеваемости звёзд с неба не хватавшая, но, в общем-то, добродушная и старательная. Она мне почему-то всё время вспоминается либо со шваброй в руках, либо поливающей из лейки цветы на окне. Если вы думаете, будто такие приземлённые люди не умеют удивлять, то глубоко ошибаетесь.
Накануне майских праздников 1979 года в Петрозаводске был ограблен ювелирный магазин «Кристалл». Преступление это, и в наши дни кажущееся невероятным по дерзости, так и останется самым загадочным висяком в истории карельской милиции. Пресса о нём старалась говорить как можно меньше, но зато гудел весь город, передавая из уст в уста приметы злодея, расстрелявшего в упор двух продавщиц и милиционера: длинноволосый блондин в голубой спортивной шапочке и куртке с красными и синими полосками на груди.
И вот в одну из ночей в спальне девочек-первоклассниц скрипнула дверь, и в лучах лунного света Валя, кровать которой стояла ближе всего к выходу, увидела фигурку мужчины в той самой куртке и с пистолетом в руке. Ойкнув, она спряталась под одеялом с головой, а ночной гость, молча постояв на пороге, растаял во мгле. Конечно же, это был всего лишь сон. По ночам в коридорах интерната дежурили воспитатели, строго следившие за порядком, мимо которых и своему-то непросто проскользнуть – что уж говорить про чужих. Но Валька так была уверена в реальности своего приключения, так эмоционально обо всём рассказывала, что и мы искренне считали её настоящей героиней, пусть и не задержавшей, но опознавшей опасного бандита. Взрослые же хоть и понимали, что к чему, но не спешили опровергать. И малыши ещё долго старались после отбоя не шуметь и без особой надобности в коридор не выглядывать.
Рядом с Валей – Марина Б. Отличница, красавица, умница. Как застолбила в первом классе территорию на доске почёта, так не сдавала позиций до самого конца. Только октябрятскую звёздочку на портрете сменял пионерский галстук и комсомольский значок. Одно время мечтала стать актрисой, но потом увлеклась математикой – да так, что даже рука в диктанте автоматически выводила фразу «мне всё равно» как «мне всё =». Оказалось, что это и есть её судьба.
Ещё правее – я. Дальше – Сергей Я. Вот хочешь вспомнить хоть что-то хорошее о человеке, два года проучившемся с нами и даже какое-то время сидевшим на одной парте со мной, а память упорно подсовывает одну и ту же картинку: как однажды уронил я его на пол посреди класса, собирался было попинать его наглую физиономию ногами, но передумал, ушёл, оставив его ползающим между партами в поисках спичечного коробка, сигарет и ещё какой-то мелочи, рассыпанной из карманов. Из-за чего был конфликт – не помню. Может быть, из-за фигни какой-нибудь, не стоящей внимания. А картинка осталась – вместе с сожалением о когда-то недоделанном деле, и ничего с собой поделать не могу!
Дальше – Лёнька С. Появившись в наших рядах в первом классе, поначалу держался робко, разговаривал тихо и постоянно попадал впросак, сталкиваясь с малознакомыми словами и вещами, но быстро придумал, как поднять свой авторитет: начал рассказывать, будто в окрестностях деревни Войница у них валяется видимо-невидимо всякого оружия и у каждого на чердаке хранится по несколько автоматов, пулеметов и прочих полезных в крестьянском хозяйстве предметов. Обещал даже привезти после каникул кому чего надо. Мы смотрели в окна на соседнюю 12-ю школу, с учениками которой регулярно случались стычки и старшеклассники которой отнимали у наших малышей деньги, и воображение рисовало будущие ратные подвиги: «Вот привезёт Лёнька гаубицу, наведём мы её на соседей и покажем, кто в Сулажгоре хозяин!..» Как оправдывался новичок, приехав с каникул с пустыми руками, неизвестно, но не сомневаюсь, что это оказалось несложно. В дальнейшем С. славился именно хитростью, умением выкручиваться и при этом не упустить хоть какой-то выгоды. Его любимой фразой была: «А что я с этого буду иметь?» «Если на твоих глазах человек будет тонуть, ты, наверное, прежде чем броситься в воду, спросишь: «А рубль дашь?..» – говорила учительница литературы Антонина Адамовна.
Крайний справа – Дима А. Отличался крайне тяжёлым, неуживчивым характером. Ни одного классного собрания не обходилось без разбора очередной драки, грубого высказывания в адрес учителя или чего-то ещё. Как-то раз даже обсуждали подписанное большей частью класса письмо к директору с требованием исключить его если не из школы, то хотя бы из пионеров. Тогда пощадили, но за две недели до выпускного вечера всё-таки исключили. За что именно – уже никто не помнит, но, видимо, за что-нибудь совсем из ряда вон выходящее.
Крайним слева сидит Коля Н. Уже в первом классе точно знал, что хочет быть шофёром, очень любил футбол, носил кличку Кацо – что было следствием небольшого лингвистического недоразумения. Дело в том, что наша воспитательница Марина Петровна – маленькая, хрупкая, зачастую не знавшая, как реагировать на нашу грубость, иногда качала головой, приговаривая: «Ох, кацо, кацо!..» Рано или поздно это должно было к кому-нибудь прилипнуть и почему-то досталось именно Кольке – не самому, кстати сказать, отпетому хулигану. Лишь много лет спустя, читая ранние стихи Олега Мошникова, я снова наткнусь на это грузинское, как думалось, словечко и выясню, что оно на самом деле вепсское и означает «нельзя».
Главный хулиган – Игорь И., сидит рядом с Колькой, и, судя по выражению лица, полон новых творческих планов. Курить, материться он начал с нулевого класса. Девчонкам вообще приходилось несладко. Самая невинная шутка, которую мог придумать для них Игорь, – принести из дома верёвочную петлю, подкрадываться сзади на перемене и, накинув на шею, слегка придушивать. При этом Игорь разбирался в технике так, что мог собрать своими руками вполне работоспособный радиоприёмник, хорошо играл в шахматы и на баяне, рисовал, фотографировал. Правда, таланты эти тоже не всегда использовались в мирных целях. С фотоаппаратом наперевес, как крутой папарацци, он осмеливался ворваться в душевую в разгар девичьего банного дня, и, пользуясь всеобщим замешательством, сделать серию эффектных снимков в стиле ню. Нас часто вместе выгоняли с уроков за дверь. Если это происходило не из-за драки между нами же – а это тоже было не редкостью, мы отправлялись шататься по коридорам всех трёх этажей, сочиняя неприличные стишки и страшилки, прикалываясь над картинками на стендах. Первые анекдоты про Вовочку я услышал именно от Игоря, и, кажется, теперь понимаю, кто мог послужить прототипом их главному герою.
На переменах к нам присоединялся Андрей А., не попавший на снимок только потому, что после второго класса его перевели в другой интернат. Андрей был абсолютно слепым, что не мешало излучать оптимизм и оказываться возмутителем спокойствия. Он виртуозно ориентировался в пространстве, любил помечтать, а, освоив грамоту по системе Брайля, начал глотать книги самых разных жанров, удерживая в памяти интересную информацию обо всём на свете. За спиной шептались:
– Слышь, а Андрюха-то наш – верующий!
– Да ну, он же октябрёнок!
– А ты видел, что за книгу он вчера из библиотеки притащил? «Христа мать и я» называется!..
На самом деле речь, конечно, шла об обыкновенной хрестоматии, взятой по совету Галины Лазаревны. Как-то раз, встретив Андрея в коридоре, мы с Игорем пристали к нему с расспросами: «Куда идёшь? В библиотеку? Ну, давай, мы тебя проводим!» Поводили туда-сюда – и затолкали в двери учительской, где как раз шёл педсовет. Наша жертва прекрасно понимала, что её пытаются разыграть, но изумление изобразила артистично, громко, а, главное, смешно. После этого игра в «как пройти в библиотеку» стала нашей любимой. Куда только мы не отправляли Андрюху! В спальню к старшеклассницам, в бухгалтерию, в медкабинет, в туалет – и везде он в порядке импровизации выкидывал какую-нибудь шутку, от которой мы подолгу ползали на четвереньках, хохоча и радуясь, что на этот раз туалет рядом. Наконец, мы поставили его перед запертой на ключ дверью бытовки и стали наблюдать, что будет дальше. Проржавевший замок разлетелся на мелкие детальки от первого же толчка. И хотя в тёмной каморке не нашлось ничего, кроме пары старых сломанных лыж, нас долго таскали к директору и завучу, пытаясь обвинить в краже со взломом, а меня выставить главным инициатором.
Мы валили вину друг на друга, тщетно пытались разъяснить свой специфический юмор, а когда сели писать объяснительные, я в знак протеста допустил в тексте из пяти строчек максимально возможное количество орфографических ошибок. Как ни странно, это нас спасло – пока все учителя охали и ужасались моей безграмотностью, прошло достаточно много времени, основная история подзабылась и наказывать кого-либо было уже поздно. Правда, и банда наша после этого распалась. В шестом классе мы снова подружимся с Игорем и даже принялись обмениваться марками, которые начали коллекционировать почти одновременно. Но потом его семья переехала куда-то в Саратовскую область. Хотел бы я знать, как сложилась эта судьба, какое начало в ней взяло верх – творческое или криминальное!
Справа от Полины Ивановны – Игорь Р. Полина Ивановна ласково называла его «Игорьком», дабы противопоставить другому тёзке. Заядлый театрал, запоем читавший Шекспира и Островского А.Н., не расстававшийся с толстым учебником по сценической речи и видевший себя в недалеком будущем в роли то ли Чацкого, то ли Хлестакова, Игорь знал о театре всё, был единственным, кто не засыпал во время культпохода даже на самые пустяковые спектакли и дорожил тёплой дружбой с актрисой Финского театра Ралли Коскела, которую почти боготворил. Наши дома стояли на соседних улицах, поэтому мы всегда выходили на одной остановке, и, спускаясь вниз по Московской, обсуждали последние школьные новости, недавно увиденные фильмы, просто жизнь. Однажды Игорь сказал: «Прикольно будет, если когда-нибудь в театре, где я стану служить, поставят пьесу, написанную тобой!». Этому пророчеству, к сожалению, не суждено было сбыться. Я не знаю, что может заставить человека добровольно уйти из жизни в 26 лет. То есть причин для этого у каждого по миллиону, но не каждый делает роковой шаг, тем более если это попытка как минимум третья. Мы жили почти по соседству, но был перекрёсток, где наши дороги поворачивали в разные стороны.
Крайний справа – Виталий Ш. Несмотря на маленький рост, первым стал проявлять интерес к девочкам, причём гораздо старше себя. Все свои комплексы старательно прятал за понтами, из-за чего попадал в разные нелепые ситуации. Когда в третьем классе нас принимали в пионеры, Штахеля сделали горнистом. Была поздняя осень – время насморков и простуд. И вот выходит Виталий на линейке перед всеми, подносит мундштук к губам – и становится видно, что на раструбе горна, приклеившись, висит и болтается параллельно красному знамени его сопливый носовой платок. И попробуй тут сохранить серьёзное лицо, поднимая руку в салюте: «Всегда готовы!» Особенно если и у других носы такие же мокрые…
Как-то особняком, не вписавшись ни в первый, ни во второй ряд, стоит Наташка Л. Игравшая с пацанами в войну и отчаянно дравшаяся – причём не только с пацанами, но и, например, с Маринкой, посмевшей обогнать её во время кросса. Острая на язык непоседа, в старших классах зачитывавшаяся Цвейгом и Драйзером, а также вгонявшая учителей в ступор вопросами, типа: «А правда, будто в Библии написано, что последним перед концом света царём будет Михаил?». В полную силу Наташкина звезда засияла в седьмом классе, когда она сочинила свою первую песню, которую исполняла на каждой перемене под гитару, сидя в коридоре. Музыку позаимствовала из хита группы «Круг» «Каракум»: «Это зоо-зоо-зоо-зоо-зоо-зоо-парк!…» Она начала писать стихи и как-то при мне даже похвасталась библиотекарю, что за последний месяц написала их двести штук – и это не считая новых песен. Сочинения также пробовала писать стихами.
Я считал это всё пустым выпендрёжем, а к тому же, будучи уже увлечённым французскими сюрреалистами, прекрасно сознавал, что со мной будет, если сочинение на тему «Как я провёл лето» окажется стилизованным под раннего Поля Элюара. К тому времени газета «Комсомолец» уже начинала печатать мои первые заметки о рок-музыке, тогда как стихи Наташки исполнявший обязанности литконсультанта поэт Николай Гребенщиков неизменно возвращал с какими-то вежливыми, но ни к чему не обязывающими замечаниями. Наташка злилась и распускала слухи, будто печатаюсь я за большие взятки, будто тексты мои сочиняют то ли родители, то ли двоюродная сестра – ленинградская журналистка Татьяна Хмельник. Многие верили, а я даже не старался опровергать, зная, что не здесь и не сейчас решится, кто чего стоит. После девятого класса Наташка уедет в Ленинград, где её следы и затеряются. В большой шоу-бизнес она не пробьётся, но когда по радио я впервые услышу Буланову с подозрительно знакомыми жалобно-дворовыми интонациями, подумаю: «Неужели наша?!..»
На цветной фотографии, сделанной в залитом солнцем школьном спортзале 25 мая 1989 года перед началом выпускного вечера, нас останется всего пятеро. Если, конечно, не считать учителей во главе с директором Алексеем Алексеевичем Угрюмовым и Ш. с Н., уже не учившихся, но пришедших нас навестить.
Крайней слева – я. В то утро я впервые в жизни побрился, приурочив эту символическую художественную акцию к началу новой жизни. Дальше – уже знакомые вам В., П. и Б. А вот тёмненькой девочки на снимке третьеклассников не было. Света С. пришла к нам только в четвертом после малокомплектной школы в Кудаме. Нас тут же усадили за одну парту, что мною было воспринято как трагедия. Ведь сидеть рядом с девчонкой – самое последнее западло, которое только можно выдумать! Какими способами я доводил соседку до слёз, борясь за территориальную независимость, рассказывать стыдно, а простить себе и вовсе невозможно. Света уверяет, будто, обороняясь, даже линейкой меня била, но, видимо, била не очень сильно, раз этого не запомнил я. Зато как её отец-ветеран приходил ругаться из-за того, что его дочь жестоко обижают, запомнил хорошо. Я каялся, обещал, что больше не повторится, но продолжал бунтовать, пока нас не рассадили по разным углам.
В одиннадцатом классе я пожалею о своём поведении уже искренне. Света мне будет нравиться так, что и взглянуть лишний раз в её сторону страшно. В подготовленной для выпускного сатирической сценке, в которой мы изображали очередь, я должен буду по сценарию грубо толкнуть её в спину и с большим трудом заставлю себя это сделать, забыв весь заранее оговорённый текст и чёрт те чего наимпровизировав.
Потом, топчась в центре зала под оглушительную попсу и стараясь не терять Свету из виду, я буду чувствовать, что всё происходящее – яркий, но ничего не значащий сон. Нас здесь уже нет. Мы уже уступили место тем, кто через два месяца здесь же услышит свой первый в жизни школьный звонок и начнет пройденный нами путь с нуля. Когда я буду возвращаться домой в пятом часу утра, нежно-розовые лучи заиграют на тёмных окнах. А город будет спать перед самым обычным рабочим днём, абсолютно безразличный к тому, что кто-то только что проводил в последний путь своё детство…
Мы не сразу потеряем из виду друг друга. Я, Виктор П. и Марина Б. одновременно поступим в ПетрГУ на филологический, исторический и математический факультеты соответственно и ещё долго будем сталкиваться в университетских коридорах, в гардеробе, библиотеке. Виктор сделает неплохую карьеру юриста – видевшие его в последние годы, обычно говорят: «Ну очень большой человек во всех смыслах этого слова!» Марина превратится в очень известного в своём Архангельске педагога. Изредка бывает и в Петрозаводске. Годы её совершенно не меняют – разве что добавляют мудрости. Света окончит педучилище, много лет проработает учительницей начальных классов сначала в родной Кудаме, потом в Пряже. Моё первое газетное интервью будет именно с ней – косенькое, кривенькое, но, по слухам, до сих пор хранящееся под стеклом в школьном музее. Валеру В. я в последний раз увижу на автобусной остановке, спешащим на самолёт до Северодвинска. Прощаясь, договоримся переписываться, но адресами обменяться забудем и не напишем ни разу. Прилетев домой, Валерка устроился работать на мясокомбинат. С кем там общался, на что насмотрелся и много ли пил – неизвестно, но уже года через полтора парню напрочь сорвало башню. Если даже он сейчас жив, вряд ли это можно назвать «жизнью».
Ш. исчезнет из города для того, чтобы снова нарисоваться летом 1993 года. При встрече начнёт долго рассказывать, что он теперь крутой «новый русский», что жизнь бизнесмена – сплошной экстрим: сегодня соришь миллионами, а завтра в кармане ни копейки: «Я с самим Шифриным пил! У меня на одном корпоративе на коленях сама Аллегрова сидела! Кстати, тысячи рублей у тебя не найдётся в долг, чтоб я мог их в одно выгодное дельце вложить?». Насчёт Аллегровой я усомнился сразу – не та весовая категория, насчёт Шифрина мне потом П. объяснил – вроде как они с Виталием в кабаке вместе выпивали и находившийся в это время у нас на гастролях юморист действительно сидел в другом углу зала. Так или иначе, а в деньгах пришлось вежливо отказать – мол, до следующей стипендии ещё далеко. Позднее я узнал, что бывший горнист отряда имени Марии Мелентьевой обошёл всех бывших одноклассников, учителей и когда-то любимых девушек, набрал полные карманы купюр и удалился в неизвестном направлении уже навсегда. То ли малиновый пиджак покупать поехал, то ли нефтяную вышку, но фамилии такой в списке самых богатых олигархов пока не встречалось…
А Коля Н., отучившись в автотранспортном техникуме, женился на окончившей к тому времени медучилище Вале Леонтьевой. Сейчас у них уже двое сыновей. Один вполне взрослый, самостоятельный человек, другого судьба обделила здоровьем, но они будут мужественно нести этот крест столько, насколько хватит жизни потому, что иного просто не дано…
В 93-м кто-то из встреченных случайно на улице учителей говорил мне, будто очень хочет разыскать и собрать вместе всех, когда-либо прошедших через наш класс. Даже тогда ничего не получилось, а теперь… Если и встретимся, то не в этом мире и не при этой жизни. Слишком много времени прошло, слишком многое случилось с нами. И многих учителей, праздновавших с нами выпускной, я уже не увижу никогда – даже случайно, на улице. Раньше бывало, что они окликали меня, и я переживал минуты неловкости, пытаясь понять, кто передо мной. А попробуй опознай, если в первом классе на эту высокую стройную женщину я смотрел снизу вверх, а сейчас – сверху вниз! Они же почему-то меня всегда узнавали, хотя таких, как я, у них были сотни. Теперь и в моей 23-й школе, в которую я заглядываю крайне редко, маленьким меня помнят разве что молчаливые стены.
Всё, что осталось от той поры, – два солнечных мгновения, подсмотренных фотообъективом. Вы смотрите на нас, а мы смотрим на вас. На будущее, о котором мы даже не мечтали. На то будущее, частью которого поскорее хотели стать…
Фото из архива автора
