Почему закрытие в Петрозаводске библиотеки для слепых было ошибкой? Приспособлен ли Петрозаводск для людей с ограниченными возможностями здоровья? Как следует общаться с инвалидом, чтобы не нанести ему душевную травму?
В разговорах с нашей гостьей из будущего Дашей Староверовой мы часто затрагиваем тему судеб людей, которые не вписываются в общепринятые представления о норме, отвергаются обществом или просто не встречают должного понимания окружающих. Особенно болезненной в этом плане мне кажется весь комплекс проблем, связанных с инвалидами. По тому, как люди с ограниченными возможностями себя чувствуют, можно судить о степени цивилизованности той или иной страны. А у нас общественное мнение, кажется, так до конца и не определилось, кто они для нас – равноправные сограждане, святые мученики или… глаза бы наши на них не смотрели, чтобы лишний раз не расстраиваться!
Автор этих строк ещё в двадцатом веке нагляделся и на первое, и на второе, и на третье. И успел сделать для себя кое-какие неутешительные выводы, когда после всех своих профессиональных успехов, удач и провалов оказался всё таким же маргиналом, каким был четверть века назад, в самом начале пути. Но, может быть, хотя бы новому поколению удастся что-то изменить в существующем положении дел?
– Я понимаю, почему проблемы инвалидов волнуют меня. Как это ни грустно признать, но я являюсь одним из них. Но почему это волнует вас, Даша?
– Пожалуй, одна из основных причин в том, что моя бабушка Староверова Генаруса Павловна сама была инвалидом по зрению, причём с самого детства. Поскольку это был человек, который меня воспитывал, который был большую часть жизни со мной, я собственными глазами видела, с какими трудностями ей приходится сталкиваться как в быту, так и в других сферах, и это не могло оставить меня равнодушной. Я считаю, что люди с ограниченными возможностями – такая же часть общества, как и все остальные. И мы должны прислушиваться к их нуждам, к тому, что может сделать их жизнь максимально комфортной и хорошей.
– Вы уже в детстве замечали, что ваша слабовидящая бабушка отличается от других людей?
– Нет, я не думала, что она чем-то отличается от других людей, и никогда не воспринимала ее инвалидность в подобном ключе. Конечно, она видела намного хуже, чем я или мама, например. Она была членом Всероссийского общества слепых (ВОС), работала на восовском предприятии, где даже получила звание Героя труда. Впрочем, я этот период уже не застала, поскольку бабушка вышла на пенсию гораздо раньше, чем я родилась… Но так ли все это отличает ее от других?
– Тем не менее у неё имелись какие-то трудности даже на чисто бытовом уровне, на которые невозможно не обратить внимание?
– Моя бабушка не воспринимала свои проблемы со зрением как некий ограничитель, несмотря на то что они были весьма серьёзными. В свои последние годы она вообще почти не видела, и это ей не мешало что-то делать по дому, готовить, ухаживать за нашими кошками и даже помогать мне в учёбе. Когда я училась в начальной школе, она вместе со мной делала домашние задания, проверяла решения задач. Ей, конечно, приходилось очень низко наклоняться над текстом, но она справлялась, более того – ещё до того, как я начала ходить в садик, именно она учила меня читать и писать. Читать же она могла только книги с очень крупным шрифтом, которых было не так уж и много, а освоить систему Брайля ей не позволял начавшийся лет за десять до смерти артрит.
– Но вы ей помогали по мере сил?
– Мы обычно с бабушкой всё вместе делали, когда была такая возможность – готовили, убирали… Причём, это воспринималось не как помощь ей, а как взаимное сотрудничество.
– Она, наверное, не в безвоздушном пространстве существовала, а общалась с такими же слабовидящими?
– Мы живём на пятом этаже, лифта в доме нет, и если у тебя проблемы со здоровьем, то спускаться через все эти лестничные пролёты проблематично. А моя бабушка была не только инвалидом по зрению. Её детство пришлось на годы Великой Отечественной войны, и существовавший тогда недостаток питания аукнулся проблемами с ногами, из-за чего ей трудно было ходить. До моих лет семи она ещё могла спускаться, чтобы погулять по улице, но потом её круг общения сузился до нас с мамой да ещё соседей, которые заходили не очень часто.
– Читательницей библиотеки для слепых вы стали тоже благодаря бабушке?
– Да, она посоветовала записаться, поскольку библиотека находилась на первом этаже дома, в котором я живу. Это было максимально близко и максимально удобно. Кроме того, там было очень приятно находиться и общаться с библиотекарями.
– Вы ведь ещё оказались не только рядовой читательницей, но и активной участницей культурной жизни, кипевшей в помещении библиотеки. Отчёты и фоторепортажи с некоторых мероприятий до сих пор висят на её давно заброшенном сайте. Наверное, были вечера, которые особенно запомнились?
– Больше всего мне запомнились вечера в последние два года перед закрытием библиотеки, начиная с поэтического вечера 17 марта 2015 года, когда читатели библиотеки представляли своё поэтическое творчество. И заканчивая вашим творческим вечером в феврале 2016 года.
– Как вообще сотрудники библиотеки узнали о том, что вы ещё и стихи пишете?
– Так вышло, что для школьных конкурсов, в которых я участвовала, нужно было предоставлять распечатки своих текстов. Я приходила в библиотеку, просила распечатать. Когда библиотекари узнавали, что это мои стихи, говорили, что это здорово. А потом моя подруга Ксюша Залавская, студентка агротехнического факультета ПетрГУ, тоже занимавшаяся поэтическим творчеством, загорелась идеей провести свой сольный концерт именно в этой библиотеке, поскольку она сама долгие годы была ее читательницей. Мы с ней вместе ходили договариваться об организации. Думали, как это дело можно немного разнообразить, чтобы не только одни песни звучали и… решили добавить в серединку немного меня с моими стихами.
На этом концерте библиотекари всерьез задумались над тем, как много талантливых людей оказались их читателями, и мы стали обсуждать идею вечера, на котором читатели представили бы своё литературное творчество. Очень жалею, что на том вечере уже не смогла присутствовать моя бабушка, которая хотела бы прийти и послушать!
– Для меня тот вечер стал настоящим откровением, хотя от самодеятельных авторов я не ждал ничего хорошего. Несколькими годами раньше я участвовал в похожем мероприятии и заснул на глазах у всех, когда какая-то старушка читала нечто корявое и невероятно длинное. А тут сразу два ярких открытия – вы и Ирина Михайловна Гуляева! Грустно думать, что всё это уже не повторится, всё это из прошлой жизни… После этого у вас ещё были знакомства с талантливыми людьми?
– Самые яркие знакомства, которые вылились затем в дальнейшее общение, связаны с литературным клубом «СоНеТ», возникшим в мае позапрошлого года, в который вошли Юрий Алексеевич Тихомиров или Ирина Михайловна Гуляева. Единственное, о чём я жалею, – это о том, что «СоНеТ» не появился раньше. Но главное, что он вообще появился…
– Как, кстати, вы оцениваете всё, произошедшее с библиотекой для слепых в последнее время?
– Я помню, как после того, как начались первые разговоры о скором закрытии библиотеки, читатели активно подписывались в ее поддержку. Ведь библиотека стала для них больше, чем хранилищем книг. Это было что-то вроде отдушины, где был дружный коллектив, где можно встретить понимание, пообщаться с единомышленниками. Люди считали, что у них отняли что-то важное, даже не спросив разрешения.
Я считаю, что закрытие библиотеки было ошибкой. Мне, кстати, довелось помогать библиотекарям при переезде в стены Национальной библиотеки. Собирала в коробки журналы, перетаскивала и упаковывала книги из подвалов…
– И ведь, спрашивается, ради чего нас так спешно выгоняли с насиженного места?! Первый этаж до сих пор пустует. Причём, насколько мне известно, сам дом лет пятьдесят назад строился с расчётом на то, что он будет заселен членами ВОС, при прямом содействии их организации. И люди чувствовали обиду именно оттого, что их выгоняют из родного дома…
– Раньше в нашем подъезде действительно жило немало инвалидов по зрению. Например, Зоя и Пётр Пахомовы из 8-й квартиры, тоже состоявшие в ВОС, работавшие, а ещё очень любившие петь. У них были потрясающие голоса. А Пётр ещё и на гармошке играл. А на первом этаже жила тётя Аня, которая была абсолютно слепая. Я о ней мало что знаю. Но мне она постоянно встречалась гуляющей с другими старушками из нашего двора. А сейчас у нас в доме инвалидов по зрению практически не осталось.
– Как вы оцениваете Петрозаводск с точки зрения доступной среды для инвалидов?
– Мне кажется, наш город не очень-то приспособлен для людей с ограниченными возможностями здоровья. У нас не везде светофоры с пищалками, далеко не везде имеются пандусы, по которым могли бы подняться инвалиды с колясками, троллейбусы с заниженным полом для колясочников вроде есть – но их два от силы. И по нашему городу людям с ОВЗ очень трудно передвигаться.
– Информационное пространство, в котором существуют инвалиды по зрению, тоже мало чем радует. Вот, скажем, Интернет – вроде бы окно в большой мир, прекрасное средство и для самообразования, для общения. Однако на деле для того, чтобы скачать с некоторых сайтов аудиокниги, надо набирать трудночитаемые шифры, изображенные на картинках, или решить ещё какие-нибудь ребусы. Якобы так они защищают свой контент от роботов – а страдают и живые люди. В соцсетях слепым вообще делать нечего, и в нашей замечательной Электронной Библиотеке Карелии, к сожалению, тоже. А какова наша слепецкая пресса! Вы ведь ознакомились с такими её образцами, как журнал «Наша жизнь»?
– Если честно, журнал кажется слишком советским. В тех номерах, что я прочла, очень часто речь идёт о заседаниях руководства ВОС, что само по себе неплохо, поскольку читатели должны знать, что происходит в организации. Но при этом о каких-то новостях из окружающего мира, которыми слепые тоже интересуются, речи вообще не идёт. И плюс к тому там принципиально не затрагиваются реальные проблемы инвалидов.
– А каковы, на ваш взгляд, эти реальные проблемы — помимо чисто физических страданий, испытываемых инвалидами?
– Мне кажется, что основные проблемы заключаются в том, что наши города плохо приспособлены для того, чтобы люди с физическими особенностями могли в них жить комфортно. Причём это касается не только улиц, но и больниц, поскольку постоянно всплывают скандальные истории о том, как для того, чтобы добраться до врача, инвалидам приходится чуть ли не на четвереньках доползать до лифта, ждать, пока кто-нибудь поможет перетащить туда коляску и потом так же на четвереньках выбираться обратно. Это всё как раз хорошо отображает то, как мало наши власти думают о людях с ограниченными возможностями, если вообще думают…
– И, кроме того, существуют ещё проблемы одиночества. Люди в больших мегаполисах вообще разобщены, а у таких людей это одиночество в квадрате, если не в кубе…
– Людям очень трудно выбираться на встречи, которые могли бы быть им интересными. К тому же здесь даёт о себе знать и предвзятость, которая существует в обществе по отношению к инвалидам. Их воспринимают не как людей, а как несчастных, которым нужна помощь, неспособных сделать что-либо без чужой помощи, то есть как обузу для общества, а не часть общества.
– А судьбы инвалидов, которые бы можно было назвать настоящим подвигом, вам известны?
– К сожалению, лично с этой женщиной я не знакома, но хочется упомянуть Галину Широкорад. У нее ДЦП, она прикована к инвалидной коляске, но при этом она печатает кураторские посты о животных большим пальцем ноги. О Галине писали наши СМИ. И я, пока не прочитала эти публикации, даже понятия не имела, с чем ей приходится сталкиваться, и это было для меня потрясением. Помня пример моей бабушки, я привыкла думать, что инвалидность не ограничивает, не делает тебя беспомощным, но мне все равно было тяжело представить, что человек может заниматься пиаром животных, помогать другим, вести группы во ВКонтакте и монтировать ролики, когда все, что у него есть, – один палец на ноге.
– Какие книги, фильмы о жизни инвалидов вам попадались?
– Практически во всех книгах и фильмах, которые мне известны, несмотря на вроде как хорошие намерения авторов происходила идеализация или даже романтизация болезней, из-за чего терялось ощущение, что это какая-то реальная история, реальные трудности. Более того, если в центре сюжета стоит инвалид, то он обязательно или удивительно талантливый гений, или звезда спорта, или человек с невероятной силой воли и оптимистичными взглядами на жизнь. И из-за обилия именно подобных героев возникает впечатление, словно все люди с ОВЗ такие, словно этот образ – это попытка оправдать сам факт существования инвалидов.
Но давайте будем честными. Не все инвалиды достигают высот в науке или творчестве. Не все инвалиды получают награды на престижных спортивных соревнованиях. Не все инвалиды остаются стойкими и сильными двадцать четыре часа в сутки, не проронив ни единой слезы и не пожалев себя из-за того, что у них есть проблемы со здоровьем, а у кого-то другого нет. Но инвалиды и не обязаны делать хоть что-то из этого, чтобы заслуживать того, чтобы с их правами и нуждами считались, чтобы их истории стоили того, чтобы быть услышанными.
– Мы, рождённые в СССР, уже в школе в обязательном порядке проходили два романа — «Как закалялась сталь» Николая Островского и «Повесть о настоящем человеке» Бориса Полевого. И несмотря на то что художественные достоинства обеих книг вызывают большие сомнения, пантеон советских героев возглавлял именно Павел Корчагин – парализованный слепец, и Алексей Мересьев – безногий лётчик, сумевший вернуться в строй. Как, по-вашему, с чем это может быть связано?
– Это как раз один из примеров идеализации и вместе с тем заниженных ожиданий по отношению к людям с ОВЗ. Советская пропаганда проталкивала идею, что если инвалид сможет это сделать, то и любой другой тоже это сделает… И сейчас, увы, информационное поле практически не изменилось в этом плане. Инвалиды – это прежде всего личности, а не источники вдохновения.
– Причём именно советский инвалид! Недаром впавшего в отчаяние Мересьева сосед по палате убеждает: «Но ты же советский человек!» Даже болезни в ту пору не могли быть безыдейными и беспартийными…
– Да, идеология здесь тоже накладывалась, конечно. И этих героев воспринимали как идеал человеческой воли. Из них делали иконы, образцы для подражания, но начисто забывали, что это тоже люди.
– В конце концов Рэй Чарльз и Стиви Уандер стали мировыми звёздами не потому, что спекулировали на своей слепоте, а потому, что хорошо пели.
– В том-то и дело. А у нас в обществе инвалидность воспринимается как основная черта человека, которая его характеризует. А это совсем не так. Чуть раньше я говорила о том, что инвалидов идеализируют и превращают в иконы силы воли и жизнерадостности. И противоположная крайность этому подходу – это как раз оценка инвалидов как тех, кто слишком немощен и бесполезен, чтобы добиться признания именно за заслуги, а не из жалости.
– Как, на ваш взгляд, лучше вести себя, общаясь с такими людьми — жалеть их, стараться стыдливо не замечать их физических недостатков, помогать им почувствовать себя равными среди других, нормальных людей?
– Во-первых, не стоит смотреть на человека через призму его инвалидности. Мне приходилось наблюдать, как люди, узнав, что общаются со слепым, начинали избегать бытовых фраз, типа: «Увидимся!» Боялись, что это как-то его смутит, хотя это расхожее выражение и придавать большое значение ему не стоит. И жалеть и стыдливо не замечать чьих-либо физических недостатков – это тоже совершенно не тот подход, не тот взгляд на ситуацию. Потому что люди без ОВЗ не должны думать, будто инвалиды обязаны стыдиться своих физических особенностей. Да, бывает так, что у кого-то нет руки, кто-то остался без глаза, но любой человек – это прежде всего личность, его внутренний мир, его взгляды и интересы. Так неужели какие-то внешние особенности настолько важны, чтобы акцентировать на них внимание? Так что лучше и уважительнее всего для начала просто спросить, что нужно сделать, чтобы человеку было комфортно с вами общаться. Именно такой подход поможет достичь того, чтобы и вы, и ваш собеседник чувствовали себя спокойно рядом друг с другом, а диалог шел на равных.
