Вещий Олег, застрявший в Дне сурка. Так можно назвать мои попытки сходить на выступления поэта Егора Сергеева. То есть я все эти годы «сбираюсь» да «сбираюсь», но безрезультатно. И ладно б мне он не особо нравился, так нет же! Читаю регулярно, радуюсь, цитирую к месту. 24 апреля катаклизмы приказали долго жить. Трубы в квартире не прорвало. Родственники не померли. Температура до 39 не подскочила. И понеслась душа в ра.. кафе-бар «Кивач», где выступал Егор Сергеев с программой «Конечная».
Впечатление острое и неожиданное. Нечто среднее между рок-концертом и тиром.
Часа два эмоционально зашкаливающего текста, который иначе как музыку вообще не воспринимаешь. Скорость подачи такова, что в ушах ветер свистит, как будто несёшься в сумасшедшем поезде метро туда, куда устремляется поэт. Успеваешь только поймать: «Март… MasterCard… миру не до поэтов… прослыть романтиком…» Пока сообразишь — уже следующая остановка.
Посреди сцены — молодой парень, не побоявшийся стать мишенью, находящейся под прицелом доброй сотни глаз. Разве что наизнанку не выворачивается, чтобы зрители прочувствовали то, в чем иногда не в силах себе признаться. «Ни кола, ни двора, ни бизнеса, ни врагов, ни плохих подруг —
вот уже и Ахилл — не сторож своей пяты. /Из кармана пера не вынеся, самый искренний драматург / объявляет себя подобием пустоты. / Ты сидишь и руками тёплыми укрываешь свои виски./ Не от пули — от звука./Стены поднимут вой./Отовсюду сбегутся толпами, чтобы рвать тебя на куски./Но уйдут, перепутав с небом над головой».
Стихи перемежаются не менее искренними эссе, которые, прослушав, надо потом внимательно почитать, чтобы увидеть то, чего не услышал. Но слушать не менее важно: ты улавливаешь авторскую интонацию, ритм, модуляции голоса, — и это открывает новые смыслы. «Литература — совместное занятие писателя и читателя», — таков был посыл Егора Сергеева со сцены.
Вот мы и творим помаленьку.
Я однажды написала ему письмо о том, что у поэта хочется увидеть его собственный мир, пусть и слабо соотнесенный с миром реальным. Подышать его воздухом, послушать его звуки, посмотреть на его цвета обычных предметов и т. д. Сборник «Недопущенное к продаже» — доказательство того, что Сергеев — не скупердяй и щедро этим миром делится. Там с первых строчек мощный задел: «Это просто размышления о сущности / бытия, /Может, навеянные грустью, / а может, я / просто не смог сказать по-русски, / не смог понять… / И пусть теперь мои блокноты / получат в морду, / и кровь стекает пастами на тетрадь… / Я поделюсь с тобой рассказами. / Ты присядь». И далее — вечный бой. И всё больше с собой, нежели с миром.
Размышления, ясно, в миноре. Потому как честные, тонко чувствующие люди проживают наше время (да и вообще любое время — после Адама там сплошная деградация), как Степной волк или Фабиан: под прессом лицемерия, разряженного в платья добродетели, — в чем радости мало. Ложь этого мира зашкаливает (отсюда «Любовь у циников / всегда не лечится»). Парень понимает: на своё «люблю» он может словить рифму «плюю» как нечего делать. Но однако ж все «страдания юного Вертера», духом которых пропитаны эти тексты, крутятся вокруг да около любви. И это не утомляет.
Сейчас все с восторгом говорят: грядут времена шестидесятников, поэзия молодых выйдет на гигантские аудитории. В суждениях этих есть кое-что от «горы самомнений». Подумала в связи с этим о проблеме читателя как адресата писателя. Первый ведь тоже должен быть талантлив, чтобы понять последнего. Потому-то художнику слова важно прежде всего не где презентовать свои миры, а кому, чтобы тот смог разделить с ним восторг от красоты творения (не зря все же в Библии Бог назван Поэтом). Посему сохрани нас, Боже, от стадионов, где вместо внимательных глаз — биомасса.
В «Киваче» мы наблюдали культовую фигуру в культовом месте. Зоркие глаза напротив горящих глаз. Чуткие уши, втягивающие искренние слова.
И с того памятного вечера не покидает горячее желание, чтобы «Конечная» стала бесконечной.
Фото Валентины Калачевой
