Валентина Калачёва. Впечатления, Литература

Аствацатуров — о Сэлинджере. С любовью

Андрей Аствацатуров в Петрозаводске. Фото Владимира Ларионова
Андрей Аствацатуров в Петрозаводске. Фото Владимира Ларионова

Славный день сегодня выдался, несмотря на магнитные бури и бури мозговые. Послушали Андрея Аствацатурова, который рассказал нам о себе замечательные вещи — чем живет, что любит, что его радует, пусть и сквозь призму Сэлинджера.

 

Преодолевая комплекс дремучей девицы Фроси Бурлаковой, я ходила по «Буквоеду» в поисках… ну понятно, что книги. Майки-фуфайки этажом ниже. Кофе-пиво — через дорогу. Вспоминался фаталистский анекдот «Вы хотите стать донором? — Нет! — А придётся…». То есть хочешь – хотя чаще не хочешь, а иногда надо в мир выглядывать, что там люди пишут, во имя чего компьютер мучают, не случилась ли очередная победа какого-нибудь «дашковизма» — неоспоримая и тотальная, как чума. Всё ж в цивилизации обретаемся, есть необходимость культурные коды декодировать, чтоб совсем уж не одичать.

Чудес не ожидалось. Однако на дальней полочке в укромном уголочке ждала меня одинокая книга «И не только Сэлинджер. Десять опытов прочтения английской и американской литературы» филолога Андрея Аствацатурова, которого я до того момента ни разу не видела и не слышала, зато о нём — сколько угодно: сплошь восторженные писки да нецензурные междометия, — а посему опасалась. Ну, думаю, ладно, открою, всё-таки, мало ли, может, всякое ведь, иногда, короче…

Начиналось оптимистично — с предисловия:

«Предисловия к книгам по обыкновению не пользуются популярностью и пролистываются безо всякого интереса и внимания. К ним относятся равнодушно, как к обязательному гарниру при сочном куске мяса, гарниру, который, в общем даже, решительно необязателен. Все знают: и те, кто сидит в ресторане, и те, кто открывает книги, и даже те, кто любит делать и то и другое одновременно, — что «так положено». Чтобы мясо подавали с овощами, а книгу издавали с обстоятельным предисловием.

Это «так положено», согласитесь, уже отдает какой-то скукой и зевотой. Но ведь от нас не убудет, если где-то наличествуют гарнир и предисловие: в конце концов, гарнир можно оставить на тарелке, а предисловие — попросту проигнорировать. Тем более что авторы предисловий, как вы могли уже заметить, часто топчутся на одной мысли как буксующие в размякшей земле автомобили, производя шум и никуда не двигаясь.

Однако традиции, в отличие от людей, редко бывают глупыми — даже традиция выпускать книгу с предисловием, — и, видимо, если предисловия сочиняют, значит, кому-нибудь нужно, чтобы их сочиняли.

Это предисловие нужно мне».

Десятую часть книги я осилила непосредственно в магазине, потому что читалось легко, воспринималось на ура, которое было продиктовано глубоким профессионализмом автора в сочетании с человечностью, что ли. Ну вот как часто вас тянет почитать литературоведческую книгу? Да ни разу в жизни! Если только в школе под угрозой отчисления из оной. Почему? Да потому что в 95 процентах случаев это инструкция по (само)убийству человека и текста. Банальная расчленёнка, одобренная почтеннейшими гражданами. И одобренная справедливо, если рассматривать её в контексте «специалисты для специалистов». А для народа… Пусть оригинальную литературу читает, фиг ли там объяснять, не маленькие, Google ему… в помощь. Аствацатуров о читателе заботится, переводит свои мысли с птичьего на русский да ещё и красиво это упаковывает. Мясо к гарниру всё ж должно быть вкусным.

Купила я его книгу. И не то, чтобы не пожалела, а в кои-то веки порадовалась.

Сегодня днём немолодой весьма беспонтовый с виду человек вышел к сцене Карельского колледжа культуры и искусств. Джинсы видавшие виды, непатриотичная толстовка с надписью «London. England», очки на носу (была ли в душе сырая осень — остается гадать). Там он сел за стол, бросил на него телефон каменного века, под него рюкзак, который пнул, чтоб не мешался, и начал монолог о Сэлинджере. А может, и о себе. Потому что всякий, кто дерзает вещать о Джероме нашем Дэвиде, рано или поздно начинает говорить о себе, о личности, о восьмом таинстве, как писали святые отцы Церкви. Об этом нам сообщил Андрей Аствацатуров (а это был он), прибывший в Петрозаводск в рамках проекта «Литературное собрание. Россия — множественное число», осуществляемого литературно-художественным журналом «Октябрь» и Союзом писателей Москвы.

Спасибо тебе, журнал «Октябрь», и всем, приложившим руку к этому душеполезному делу, и давшим нам, гражданам, которым нужно чуть больше, чем выпить-закусить, послушать живые слова живого человека. Да еще и не одного — целых пять дней на разных площадках города писатели Северо-Западного региона будут читать лекции, давать мастер-классы, проводить встречи и круглые столы. Но вернёмся обратно в колледж.

Что можно рассказывать в течение полутора часов о писателе, чья биография опутана множественными «наверное», «скорее всего», «должно быть», «кажется» и «вероятно»? Сэлинджер, как песок, просыпающийся сквозь пальцы. Схватил его в горсть, обрадовавшись, — вот, нашёл! Ан нет, опять на ладони лишь редкие песчинки, которые можно сложить в любой авторский рисунок. Он ведь занимался чистой литературой, целенаправленным сокрытием собственной личности, дабы она никак не влияла на восприятие его текстов. «Важно не то, кто я такой, а то, какое произведение искусства я создаю», — такова авторская позиция Сэлинджера, считай, инопланетянина посреди цивилизации, питающей неподдельный интерес к имиджу, фейкам и разным ярмарочным увеселениям типа мыльных пузырей, масок и фейерверков.

Андрей Аствацатуров сумел сделать Сэлинджера живым человеком на то время, пока о нём рассказывал. Люди слушали в тишине, следя за причудливым маршрутом мысли лектора. Пересказывать смысла нет. Есть смысл найти похожую лекцию в интернете и, бесспорно, книгу почитать «И не только Сэлинджер…», она того стоит.

Пару слов скажу о том, о чём думала, пока Андрей Алексеевич нам образования добавлял в области американской литературы и культурологии.

В познании мира Божиего нас часто тормозят стереотипы, желание думать шаблонно, руководствуясь накатанными дорожками, даже если они ведут в ад. Американцы для нас были, есть и, полагаю, еще долгое время будут жующей нацией, чьё величайшее достижение — гамбургер, дымящийся на алтаре «МакДональдса». Поэтому больно надо нам вгрызаться в американскую литературу, которая будет объяснять совсем иные вещи и как минимум заставит в дурацких, лживых насквозь манекенах увидеть людей.

Сэлинджер говорит о диком апокалипсисе, который переживают его персонажи с разной степенью успешности, о травматичности и трагичности существования, об иррациональности Бога и мира, об обнулении человеческих ценностей. Это ведь и нас, горемык, томящихся под бременем гаджетов, касается. Без разницы, на фоне какой панорамы действие разворачивается, важно, что у людей всё так же сердце не на месте и душа болит. На что опереться-то в мире, где человек человеку сплошная оскалившаяся вселенским равнодушием нирвана, то бишь пустота без конца и без края? Какие ориентиры долговечны, если всякая ценность относительна? Куда пойти, куда податься, если исход трагичен без вариантов? Великая литература, как сказал Андрей Аствацатуров, задаёт вопросы, а не преподносит готовые ответы. И дай Бог нам эти вопросы разглядеть, а затем еще и ответы отыскать не полениться.

И абсолютно филигранно в произведениях Сэлинджера представлена идея искушения человека богооставленностью. Мы ж всё жаждем рая на земле. Пусть это и утопично, но хочется ведь. А вокруг, как в произведениях писателя, всё рушится: скорби, болезни, неудачи, нелепые и потрясающие до глубины души смерти, царство слепого хаоса, невыносимость бытия, в эпицентре которого слышен вопль «Где Бог?!» Ну правда, Бог ведь для нас что дух служебный: я сказал — Он сделал, и слава Ему, до новых встреч по большим и малым нуждам; не сделал — значит, нет Тебя, не обессудь. Всё должно быть справедливо. Однако, окружающая несправедливость и есть, по Сэлинджеру, доказательство бытия Божия. Потому что человек не настолько совершенен, чтобы постичь замысел Господа в отношении мира и его самого. Тварь не может быть выше Творца. Все наши умозаключения носят временный характер и лишь Божье — непостижимо, величественно и вечно. И это помогает трезво взглянуть на жизнь, перестать истерить и начать меняться. Минимум, пытаться смотреть на человека как на человека, а не как на формализованные общественно-политические выкладки. Ну вот как мы на американцев продолжаем глядеть.

В общем, славный день сегодня выдался, несмотря на магнитные бури и бури мозговые. Послушали Андрея Аствацатурова, который рассказал нам о себе замечательные вещи — чем живет, что любит, что его радует, пусть и сквозь призму Сэлинджера, краеугольного литературного камня made in U.S.A., стоя на котором человек вынужден свидетельствовать о себе как о восьмом таинстве. А есть ли что более интересное в подлунном мире?