Павел Пономарёв из Барнаула – еще один участник конкурса, успешно преодолевший первый этап. Окончил магистратуру филфака АлтГПА. Преподает русский язык и литературу в Алтайском краевом колледже культуры и искусств.
***
Шестьдесят зим – как одна зима, если за окном вечный снежный пейзаж с чёрными кляксами ворон на берёзах, на антеннах соседних домов, в гнездовье вялой души, не знающей, зачем жить. Иван Фёдорыч отвернулся от кухонного окна, погасил сиреневый огонёк газа, снял чайник, тяжело выдохнул, скопившийся внутри затхлый ненужный воздух – вдохнул нового. Бросил в заварник три щепоти чёрного чая, залил кипятком; заварник накрыл полотенцем. «По-лко-вни-ку ни-кто не пии-шет, у-гуу…» – с кривой улыбкой пропел он что-то из телевизора и направился в спальню, шумно шаркая тапками в пустоте коридора.
В спальне, куда редко заглядывало солнце, поскольку окно было наглухо занавешено красными шторами, на венском стуле аккуратно лежали отутюженные шерстяные брюки, подаренные дочерью на юбилей. Прежнюю джинсовую и цветастую рвань она демонстративно, перед носом отца, вынесла на мусорку. Дочь сказала: «Ты у меня пока что в своём уме. Носи, что нормальные люди носят. Больше тебе ходить не в чем. Не станешь носить – сиди дома как сыч, как бирюк…» Дочь-филолог преподавала китайцам русский язык в университете и знала немало затейливых слов. Иван Фёдорыч противиться не стал, однако спросил у неё тогда же на кухне:
– Ань, а как будет «жопа» по-китайски?
– Чё? – растерялась дочь, выронив сырое яйцо.
Ивану Фёдорычу ни сычом, ни бирюком, ни тем более самим собой сидеть дома не хотелось. В последнее время его сильно тянуло на улицу, к людям. Хотя не так давно он мог находиться в домашнем затворе неделями, потягивая креплёное пиво и переслушивая десятки засаленных виниловых пластинок и дисков, через которые с приятным, до боли знакомым скрипом отворялась дверца в запредельное…
Сняв домашнее трико и присев на край дивана, служившего также кроватью, он брезгливо натянул на себя брюки; покряхтывая, поднялся, подошел к стене, на которой рядом с чёрно-красными афишами до самого пола висело длинное, потускневшее от пыли и времени зеркало. Иван Фёдорыч смотрел на себя редко, даже когда небрежно ровнял ножницами седую иконописную бороду. Да и теперь он смотрел больше не на себя, а на скверную пародию, вырядившуюся в беспонтовые штаны. Благо хоть кофта была старая, заплатанная, родная… Задумчивый кот, ластясь, тихо прокрался между его ног, подняв большую рыжую голову и выразительно глядя умными изумрудными глазками, блеснувшими в зеркале, – всё понимая и жалея своего хозяина.
На улицах сибирского города царило посленовогоднее недоумение. Люди по обыкновению чувствовали себя обманутыми. Ожидание чуда сменилось ясным сознанием того, что ничего не изменилось и вряд ли изменится. Наступила череда серых дней. У мусорных баков вырастали рукотворные еловые колки с остатками мишуры, голые ели имели вид поруганный и печальный. Ни с того ни с сего в середине января началась оттепель. Ледяные фигуры на главной площади оплыли: ангелы превратились в демонов, птицы в зверей, звери в ангелов. Кругом было уныло и серо. Горожане, особенно молодежь, прятались в яркие интерьеры ближайших кафе с халявным вай-фаем, чтобы хоть как-то поднять себе настроение. Люди надеялись, что к Крещению ударят морозы и всё изменится к лучшему.
Обычно Иван Фёдорыч уходил в лес недалеко от его района. Там он подолгу бродил среди пахучих сосен и придумывал стихи. Строчку за строчкой. Или уходил чуть дальше – на кладбище: вычитал в уме четырехзначные числа, чтобы определить возраст умершего, поправлял на могилках искусственные цветы, всматривался в пожелтевшие лица на фотографиях… Когда от кладбища ему становилось совсем грустно, он обнимал ближайшее дерево – берёзу или сосну – и долго стоял так, в обнимку, и плакал.
Иван Фёдорыч считал, что музыка и стихи живут всюду. Нужно лишь уметь их слышать и переносить на случайную бумажку или на диктофон, как по старинке делал он сам. Вот и теперь, подходя к автобусной остановке, он услышал живую строку, произнесенную незнакомой женщиной кому-то в мобильник: «…Я с бабушкой идти не могу, потому что она идет медленно. А у меня от медленного замерзают пальцы…» Иван Фёдорыч подивился невидимой поэтической силе, охватившей мир, и подумал:
«Что есть медленное, ставшее главным словом в твоей ежедневной болтовне?
Не твоя ли жизнь – медленна и тягуча как пластилиновый кисель,
как вот этот малодушный снег под ногами?
Медленное угасание одноразовой свечки твоей души, китайского производства…
У тебя медленно и неправильно замерзают пальцы,
а тем временем буржуи на Марсе танцуют сальса.
В последний путь, без водки и сальца,
тебя проводит – мертвящая пустота…»
Женщина, говорившая по телефону, на секунду отвлеклась, странно взглянула на пожилого длинноволосого мужчину в красных кедах – и с серьёзным лицом продолжила бубнить в трубку: «…Ну так вот, слушай рецепт. Вчера выписала. Прикладываешь, значит, долларовую купюру к самому пупочку и повторяешь три раза… Запомни! Три раза, ага: жизнь как сметана, жизнь как сметана, жизнь как сметана…»
Между тем Иван Фёдорыч сел в хороший автобус и уехал. А куда уехал – неизвестно. Известно только, что не было никого, кто бы это опроверг.
Условия участия в конкурсе короткого рассказа Сестра таланта
