Полина Рославлева живет в Волгограде, ей 46 лет.
***
Самолет стремительно терял высоту. С первого боевого вылета я знал, что гибель возможна, и, наверное, рано или поздно, неизбежна. Что позволяет уцелеть под огнем зениток, ускользать от немецких истребителей? Опыт? Мастерство? Но многие опытные, талантливые летчики не возвращались с заданий. Значит есть что-то еще. Везение? Но ведь не может везти бесконечно.
Нашей задачей было нанести бомбовые удары по скоплению немецкой техники. На месте нас встретил мощный зенитный огонь, но бомбы мы сбросили успешно, и я попал под трассу, уже на выходе из атаки. Правый мотор был разбит зенитным снарядом, а проблемы с левым начались сразу после вылета. Он давал только половину мощности и мог прекратить работу в любой момент.
Мы пересекли реку, ставшую в начале января линией фронта. Внизу сплошной стеной стоял высокий заснеженный лес. Штурман сообщил, что мы движемся в сторону болот. Увидев ровную поверхность, я повел мой ДБ-3 вниз. Он погрузился в снег. На мой зов откликнулись штурман и стрелки, значит, все целы. Выбрался из кабины и осмотрелся. Вокруг простиралось бескрайнее снежное поле, белая ледяная пустыня из которой не было выхода. Вчетвером утрамбовали небольшую площадку возле самолета, разожгли костер, и стали думать, что делать дальше. Решили, что надо двигаться на восток, выйти из болот и попытаться найти дорогу.
Снег доходил до пояса, идти было тяжело. Через каждые сто шагов мы менялись друг с другом, и так очень медленно продвигались вперед. Мы не разговаривали, сил не было, да и о чем было говорить. Мы шли и шли среди белого безмолвия, и где-то на третьи сутки, стало казаться, что мы не дойдем. Уцелеть в огненной ярости неба и умереть в ледяном равнодушии полей. В этом было что-то обидное.
На пятый день снега стало меньше. Он стал доходить до колен, идти стало легче. Значит, мы вышли из болот. Стрелок первым увидел купола. Это был старый заброшенный монастырь. Мы развели огонь и разделили остатки бортпайка. Над головой была крыша, и можно лечь не на снег, а на пол, хоть холодный и каменный.
Мой взгляд остановился на стене. Лики были почти неразличимы, но чем дольше смотрел, тем яснее они проступали.
– Я буду молиться о Вас, – вдруг всплыло в памяти.
В сентябре сорок первого я отогнал свой самолет для ремонта в мастерскую на окраине Ленинграда. У меня оказался свободным весь день, и было несколько поручений, в том числе письмо, которое командир полка просил передать сестре. Я выходил из ее дома, когда начался артиллерийский обстрел. Это было настолько неожиданно, что я остановился на месте. Девушка, появившаяся из соседнего подъезда почти одновременно со мной, подбежала и быстро оттащила меня в сторону. Когда все затихло, я спросил, можно ли ее проводить. Почему-то мне не хотелось расставаться с ней. Она согласилась, и мы пошли по городу, прекрасному и пугающему.
Ее звали Анна. Она была студентка, а сейчас окончила курсы медсестер и работала в госпитале. Я рассказал о себе: о детстве в маленьком городке на берегу Волги, о переезде в Сталинград после смерти отца. Как мать была категорически против моего поступления в летное училище, но в конце концов сдалась. Об учебе, о службе на Балтике, о первых боях.
Анна слушала с удивительным, сопричастным вниманием, будто переживая вместе со мной все сомнения, надежды, утраты. Меня поразил внутренний свет, исходивший от нее. Мы подошли к госпиталю. Она пристально посмотрела на меня, вглядывалась куда-то глубоко, и сказала:
– Я буду молиться о Вас, Сергей.
В этой девушке было что-то особенное, незабываемое, но в ожесточении и обреченности наших боев эта встреча стала казаться чем-то нереальным. Мы делали по пять-шесть вылетов в сутки. К началу января от нашего полка осталась треть. Снаряды попадали в мой самолет, но я всегда возвращался, иногда дотягивая из последних сил. Мне удавалось ускользать от истребителей – рядом всегда оказывались спасительные облака. Мне везло, говорил я себе. И кажется, повезло снова.
Вглядываясь в едва различимые лики, я думал о девушке, обещавшей молиться за меня. Не она ли своей верой защищала меня все эти месяцы?
Где она? Что с ней? Покинула город, или осталась в нем и сейчас борется с голодом и смертью, и молится обо мне. Обратившись к этим ликам, я стал просить сохранить ее, даровать силы пережить все лишения и испытания, не дать погаснуть свету и надежде. Я никогда не ходил в церковь и не знал ни одной молитвы, но слова беззвучно слетали с моих губ, и я верил, что они будут услышаны.
Утром мы вышли из церкви, и вскоре оказались на дороге. Нас подобрала машина, в котором ехали наши пехотинцы, а через несколько дней мы вернулись в полк.
Полеты становились все напряженнее и опаснее. Но я знал, что останусь в живых, потому что в голодном Ленинграде каждый день за меня молится Анна. Чувствовал, что она жива – что-то очень сильное связало нас друг с другом. Верил, что мы встретимся вновь. Эта также неизбежно, как неминуема наша победа, как неотвратимо приходит весна после самой суровой и страшной зимы.
Условия участия в конкурсе «Сестра таланта»
