26 ноября в Музыкальном театре Карелии открывается третий фестиваль молодых звезд оперы «ОпераVita». Этому событию посвящена беседа с музыкальным руководителем фестиваля, главным дирижером театра Михаилом Синькевичем. О чем? Конечно, об опере.
– Михаил Александрович, удается ли вам бывать в театре зрителем? И удается ли воспринимать спектакль не через призму профессионального подхода?
– Да, удается, и я люблю прийти на спектакль как зритель. Я бы сказал, что я зритель искушенный, но это не мешает мне получать удовольствие от спектакля. И вообще чем более зритель образованный, подготовленный, тем больше, мне кажется, для него естественно стремиться найти в каждом спектакле что-то хорошее – недостатки и так видны, критиковать умеют все.
Я бесконечно благодарен судьбе за то, что могу услышать живые исполнения выдающихся произведений. Конечно, сегодня существует много прекрасных записей, но тем ценнее живое исполнение, а живое без погрешностей не бывает. Мне интересно сравнивать разные исполнения одного произведения. Я стремлюсь отметить артистов, которые произвели на меня впечатление теми или иными своими качествами, а иногда даже безотчетно наслаждаюсь тем, что в спектакле все получается. И о том хорошем, что увидел, надо обязательно сказать артистам, для них это очень важно.
– Традиционно в театр идут «слушать оперу». Все-таки сегодня оперу слушают или смотрят?
– Я не стал бы так разделять. Важно, чтобы в спектакле все получилось с точки зрения создания сценического образа: я смотрю, как мысль автора отражается не только в музыкальном исполнении, но и в глазах артиста, в жестах, в пластике, – все должно быть в гармонии. Интересно наблюдать за актерской реакцией на партнера, это удивительный дар – умение находиться на сцене и создавать художественный образ без пения. Всегда вспоминаю эпизод из фильма «Музыкальная история», где герой Сергея Лемешева, переживший личную драму, на сцене сидит на скамейке перед арией Ленского и не может начать петь. Ему все подсказывают: «Куда, куда…», – а он молчит. Но он так молчит, что можно уже и не петь – все уже состоялось, образ уже создан. Но это удел по-настоящему выдающихся артистов.
– Когда вы выбираете что-либо для новой постановки, на что ориентируетесь в первую очередь?
– Прежде всего на труппу. Надо учесть, как идет рост, профессиональное развитие артистов. Так что в первую очередь думаю не о музыкальных достоинствах произведений, их выбор огромен. Главное – чтобы в каждой новой постановке как можно полнее раскрылись возможности артистов.
– При каждой новой постановке вы подчеркиваете важность работы не только над музыкальным, но и над словесным текстом…
– Потому что это совершенно необходимо. Понимание значения слова, умение верно поставить ударение во фразе помогает создавать образ, проживать материал – петь просто ноты бессмысленно. Нужно добиваться рельефного выражения фразы. Вообще работа над словом – процесс без начала и конца. Слово из пения уходит очень легко, а возвратить его трудно.
– Создание сценического образа – это ведь больше режиссерская задача?
– Не только режиссерская, но и дирижерская. Дирижер тоже должен выстраивать взаимоотношения героев, оперный дирижер обязан видеть виртуальную мизансцену. А режиссер должен задумываться, удобно ли певцам – не в том смысле, как нам утром комфортно пить чай, – но задумываться о том, комфортно ли человеку, который долго работал над ролью с концертмейстером и дирижером, вынести все сделанное на сцену и показать зрителю, не пропадет ли работа артиста при выполнении режиссерских задач.
Часто режиссеры ставят хор или солистов далеко в глубину сцены, и смысл происходящего теряется: не видно глаз, мимики актера – а в театре же это важно, – меняется не в лучшую сторону качество звука. Но зачем изначально закладывать в постановку такие трудности, при которых артист не может сосредоточиться на художественных задачах и только прикован к дирижеру? В опере заданные автором обстоятельства очень строги, и нельзя это не учитывать – попробуй, оставаясь в них, создать сценическое воплощение, которое взорвет зал.
– Что для этого нужно?
– Прежде всего надо любить слушать оперу.
– В восприятии оперы на иностранном языке публике помогает перевод на бегущей строке или краткое содержание в программке. Насколько важно исполнителям понимать свой текст дословно?
– Я не устаю повторять всем молодым дирижерам: пока молоды – учите языки. Дирижировать, не понимая смысла, – это все равно что посмотреть на красивый дворец и не зайти внутрь. Опера – это дворец в стиле рококо, с бесконечными завитушками, с затейливой архитектурой, а ключи к потайным комнатам, дверцам, ящичкам – в либретто.
Электронные переводчики могут выручить, дать подстрочный перевод, но в них подбор значений слов происходит автоматически и не всегда точно – а ведь композитору важно было именно это слово, именно этот оттенок он требовал от либреттиста.
– Понятно, что в первую очередь – итальянский язык…
– Затем, наверное, французский – «Кармен» идет во всех театрах, – и немецкий. Надо знать правила чтения, читать, хоть немного говорить самому, чтобы прокрутить текст либретто через себя. Это необходимо не только певцу, но и дирижеру.
Публике легче. Мы же должны сделать, достать из себя все, чтобы подать текст как на родном языке. А зритель должен сказать: артисты жили на сцене, и все происходившее было понятно.
– Наше поколение застало время, когда в основном пели на русском языке.
– Мне и сейчас интересно слушать старые записи знаменитых солистов на русском, я и на украинском слушаю (в Киевской опере были замечательные певцы). Мне интересны их эмоции, выраженные в музыке, их выдающиеся голоса. Великие артисты всех времен вызывают уважение.
– Оперы в переводах на родной язык шли ведь не только в Советском Союзе: например, Марио Дель Монако на гастролях в Москве пел «Кармен» по-итальянски…
– Да, была такая практика. Недавно я смотрел в записи «Летучую мышь» в Баварской опере, и там это обыграли. В третьем акте тенор за сценой запел песенку Герцога на немецком языке. Тюремщик возмутился: «Верди по-немецки? Что он себе позволяет!» Интересен опыт Лондона: Королевский театр Ковент Гарден дает спектакли на языке оригинала, а в Английской национальной опере они идут в переводе на английский.
– Михаил Александрович, представьте, что перед Новым годом к вам пришел Дед Мороз и сказал: «Вот вам неделя – исполняйте что хотите, о сцене и солистах я позабочусь». Какой была бы ваша идеальная афиша?
– Идеальная афиша… Во-первых, раз Дед Мороз, то надо его уважить и сыграть «Ночь перед Рождеством» – шедевр Римского-Корсакова. Затем «Отелло» – это для меня совершенно особенная опера. «Лоэнгрин». «Мазепа». «Аида», «Травиата» – очень люблю Верди. И, пожалуй, «Золушка» Массне – дважды дирижировал ее концертным исполнением, а хотелось бы поставить спектакль.
Трудно выбрать из бесконечного числа выдающихся опер. Я очень доволен судьбой: мне довелось дирижировать многими и многими произведениями. Но их могло бы быть и больше.
– Получается, что вы в первую очередь оперный дирижер?
– Да, оперный. Когда я дирижирую симфоническими произведениями, мне не хватает голоса – самого природного инструмента. Недаром стремиться к тому, чтобы приблизиться к его звучанию, призывают во всех учебниках игры на разных инструментах. Для всех музыкальных инструментов идеал звучания – это человеческий голос.
