«Для того и существуют на свете художники, чтобы протаптывать для нас дорожки в этот мир».
В публикации Елены Ициксон, приуроченной к 90-летию Марины Старченко, «Лицей» рассказал о ней как об архитекторе. На сей раз мы представляем ее как незаурядного живописца. Марина Старченко давно живет в Москве и, возможно, поэтому об этой стороне ее дарования у нас знают мало.
В публикации использованы материалы каталога, подготовленного к персональной выставке Марины Георгиевны Старченко в Москве.
Уйти от натурализма и не впасть в абстракцию
Я по профессии архитектор. Еще студенткой ездила с экспедицией по реке Пинеге Архангельской области, зарисовывая и обмеряя сохранившиеся деревянные церкви и великолепные северные избы. Полюбила и прониклась истинной красотой народного быта, архитектуры, связью всего этого уклада с природой. Проектируя в Петрозаводске в послевоенное время жилые дома, летний кинотеатр, стадион, хотела выразить в них национальные особенности архитектуры и декор Русского Севера. До сих пор на проспекте К. Маркса стоит мой жилой дом, и у него свой нарядный облик. Деревянный летний театр, к сожалению, сгорел.
Во время работы в Петрозаводске удавалось не только проектировать, но и ездить по деревням и озёрам края, рисовать и фотографировать уходящую красоту. По берегам озёр и вырубкам искала интересные корни с вкрапленными в них камушками. Увлеклась надолго корневой скульптурой. Потом мне захотелось сочетать дерево с каким-то простым и старым материалом. Я взяла грубую мешковину, холст, джут, верёвку, добавила небольшие деревянные детали, имеющие свою пластическую природную форму, и сделала несколько панно в виде условных человеческих фигур. Постепенно дерево уступило место различным фактурам из мешковины, верёвок, джута. Потом прошел и этот период, захотелось работать с цветом.
В Москве в 70-х годах проходили интересные выставки прикладного искусства, я увидела прибалтийские гобелены и восхитилась ими. Научилась ткачеству, стала делать небольшие коврики с разной фактурой и мягкими переходами цвета. В этих ковриках была теплота и рукотворность. Так сложилось основное направление моей деятельности: желание внести в современный интерьер теплоту и индивидуальность. Это наиболее ярко выразилось в дальнейшем увлечении лоскутным шитьём. Лоскутной живописью я занимаюсь последние 20 лет. Пожалуй, увлекла меня этим Тамара Санчес — своими одеждами и украшениями, сшитыми из мелких кусочков ситца в великолепной цветовой гамме. Она меня вдохновила на поиски своего пути. Появились первые панно-картины с фольклорным влиянием: в них присутствует городецкая живопись, наивные художники. В этих работах я использовала или перерабатывала народные мотивы.
Техника живописи из цветных лоскутов, больших или маленьких, с различным рисунком, даёт возможность неожиданно и по-своему написать картину. Уйти от натурализма и при этом не впасть в абстракцию.
Среди последних работ у меня есть пейзажи деревни Петрецово, есть портреты разных людей и портрет моей любимой собаки Брони среди трав и цветов со старой седой мордой и грустными глазами… Сейчас мне 90 лет.
Марина Старченко, Москва, 2014
Восхождение к совершенству
Марина Старченко — единственный известный мне архитектор, сумевший в молодости в современном проекте отразить свое восхищение народным прикладным искусством.
В дальнейшем, когда Марина Старченко отошла от архитектуры, её самобытное творчество соединило в себе лучшие традиции русского лубка, наивной живописи и современного искусства. Её искусство освящено высоким духом поэзии, любви к России.
После выхода на пенсию она получила возможность беспрепятственно заниматься творческим самовыражением, и с тех пор от десятилетия к десятилетию, от года к году продолжается неудержимое восхождение к совершенству.
Вячеслав Орфинский, архитектор, академик архитектуры
Лоскутный мир
Чуть покосившиеся деревенские домишки с наличниками — пышными рамами для выглядывающих из окон персонажей — стоят в окружении безмятежно изгибающихся вековых стволов. Простодушно-цветасто наряженные франты и франтихи.
Черная с белым воротником, почти передником, собака Броня занята своими делами. Гуси плещутся в пруду, щербатый забор дышит пейзажем, прискакала невесть откуда зеленая лошадка с прекрасной дамой. Висят ситцевые занавески и небо акварельных тонов. Лоскутная деревня Петрецово становится картой мира, картиной мира — и жизни, та ведь тоже шьется из чересполосицы лоскутков, событий, эмоций.
Хрупкое в жизни состояние гармонии здесь собрано из ярких кусочков, и ощущение дороже действия, потому тут есть эмоции, а события не нужны, не важны. Просто остается чувство спокойствия — как на старорежимных фотографиях в рамочках. Только в отличие от тех фотокарточек, серьезно фиксировавших мир, в лоскутном мире много юмора — да и как иначе беречь хрупкую гармонию… Сегодня принято соединять новые слова со старинным содержанием. Винтаж, hand made или вот пэчворк. От такого соединения добавочного смысла не получается, и как-то неловко, смотря на камерные лоскутные мирки, размеренно-чеканно произносить: «Да, это же пэчворк…»
Им вообще не нужна классификация, потому что у них есть кое-что, оставляющее ее, эту пресловутую классификацию, за скобками, — абсолютная самодостаточность.
И абсолютная же открытость — без всякой дистанции — перед нами, смотрящими. Редкое нынче сочетание. Глазами художника, руками архитектора увидено, построено из ткани, сохранено ощущение душевного уюта. Стежок за стежком.
Дарья Курдюкова, искусствовед
Что же вы ещё придумаете, дорогая Марина Георгиевна?
Я одна из немногих на земле знакома с Мариной Георгиевной со дня своего рождения. И это определило очень-очень многое в моем восприятии творчества и красоты мира.
Помню начальные работы Марины Георгиевны: скульптуры и маски из корней, гипсовые плакетки с композициями из камешков и деревяшек, серьги, брошки и подвески из коряжек, деревянные доски, украшения из бумаги и макраме (когда об этих техниках у нас еще никто и не слышал), вазы из стволов деревьев с капом, «вишенки» (человечки из веток вишневого дерева)…
Я росла среди этих рукотворных, неповторимых, энергичных вещей, не похожих ни на что. Все, что я делала в детстве под руководством Марины Георгиевны (да, вот так мне повезло), путешествует вместе со мной по жизни. Помню, как в её маленькой квартире в совмещенном санузле появился верстак — станок для работы. Стамеску впервые я держала в руках тоже в этой «мастерской». Кстати, я всегда поражалась еще и высокому качеству исполнения деталей в работах Марины Георгиевны. Если дерево — то обработано приятно для руки, аккуратный срез, если тканные работы — то ровные ручные стежки, где нужно — невидимые и т.п. А ведь она всегда работает с простыми, часто суровыми материалами. Это сочетание неповторимого творческого полета и строгой самоорганизации и есть сама Марина Георгиевна. И постоянное движение художественной мысли, и вполне тяжелый физический труд, и кропотливая тонкая работа.
Вот был период Ренессанса Мешковины. Была она разная. И простой холст распоротых мешков, и толстая, как циновка, мягкая рогожа для упаковки мебели (невероятной красоты), и кем-то брошенная холстина: и лохматая, и жёсткая, и с переплетением нитей разного калибра, из разных природных материалов и, соответственно, различных оттенков и фактур. Холст так и остался для меня самой драгоценной и волшебной тканью.
Марина Георгиевна подарила мне на 30-летие большой семейный портрет, сшитый из холстов. Очень нежный по оттенкам, изысканный и неповторимый. Иногда для панно холст и нитки красились. Цвета получались природные, приглушенные. Позже появились тканые человечки с пальчиками рук и ног из корешков. Эти важные, иногда сердитые, человечки — моя самая сильная любовь. Мне по наследству от мамы перешло тканое панно с церквушкой на горке (там купола сплетены из золотистых льняных прядей) и два уже очень древних человечка (одни из первых).
И последнее на данный момент открытие Марины Георгиевны – лоскутная живопись. Ситцевое совершенство. Это действительно именно живопись. Там и свет, и цвет, и воздух. Это уровень экстра-класса. Не знаю, кто еще в мире додумался до такого. И кто еще сможет такое сделать. Я очень хотела иметь у себя одну из этих работ. В прошлом году моя мечта сбылась. У меня теперь есть «Облепиха у колодца». Вот можете себе представить: главный герой картины — старый сруб колодца. И он не нарисован, не написан красками, а соткан из света и цвета от сочетания простых лоскутков. Невероятно!
За последние 60 лет (за этот период я ручаюсь) Марина Георгиевна Старченко придумала около десятка новых творческих рукодельных направлений. Все они органично использовались в каждой новой её теме, совершенствовались и развивались. Что же вы еще придумаете, дорогая Марина Георгиевна?
Ася Мунасыпова, архитектор
Мир прекрасен!
В начале 1980-х годов мы с моей коллегой и подругой Людмилой Трифоновой делали в музее «Кижи»выставку работ Марины Георгиевны. Прошло с тех пор тридцать лет, а я до сих пор помню тот удивительный подъём, который тогда нами владел: многоцветные коврики Марины Старченко, которые мы размещали на серых бревенчатых стенах крестьянского дома, сияли чистыми цветами, создавая атмосферу непреходящего счастья.
Я заметила тогда, что, переступая порог выставки и попадая в зону действия этого искусства, каждый начинал невольно улыбаться – будь то посетители, сотрудники музея или даже высокое начальство. Работы Марины Георгиевны производили какое-то магическое действие: вошедший будто бы попадал в простой и тёплый мир, становился его жителем или гостем, умягчался сердцем. Я и поныне, попадая на выставки Марины Георгиевны или к ней домой, любуясь на подаренный ею зелёно-розовый коврик с лебедями, вновь и вновь подпадаю под это доброе излучение, которое как рукой снимает тяжесть с плеч и камень с души. Каждая работа Марины Старченко как бы говорит нам: дорогие мои, снимите пелену с глаз, мир прекрасен!
Работы Марины Георгиевны, её лоскутные картины, гобелены, панно, деревянная скульптура — плоть от плоти народного искусства. Очарованная со времён молодости великим Русским Севером с его храмами и вышивками, деревянной резьбой и ткаными нарядами, Марина Старченко приняла эстафету от народных мастеров. Её сюжетные коврики с шутливыми и лирическими сценками или пейзажами — двоюродные братья лоскутных одеял из крестьянских изб. Её тканые фигурки и гобелены — родня полосатых тканых ковриков, устилавших полы в северных домах, а то и ярких многоцветных юбок, части карельского народного костюма. Деревянная скульптура тончайшим пониманием формы и текстуры дерева близка вытесанным из единого капа предметам крестьянской утвари — скобкарям, братинам, ковшам, чарам, солонкам.
Именно поэтому, — опять возвращусь к той кижской выставке, — работы Марины Георгиевны абсолютно органично присутствовали тогда в крестьянском доме, в окнах которого плескались жемчужные волны Онего и серебрились крытые лемехом церковные купола. Для меня произведения Старченко — несомненно, авторские, ни на что не похожие, — являются продолжением почти прервавшейся ныне традиции народного русского искусства. С его доверчивой наивностью, незамутнённым оптимизмом, праздничностью, с его апелляцией ко всему лучшему, что есть в человеческой душе. Каждая работа Марины Георгиевны — это жест любви и доверия, приветствие новоприбывшему, сигнал из того солнечного, сияющего мира, о котором подспудно догадывается и мечтает каждый из нас. Для того и существуют на свете художники, чтобы протаптывать для нас дорожки в этот мир.
Марина Витухновская-Кауппала, доктор философии, доцент Хельсинкского университета
Счастье узнавания
Картины Марины Старченко у меня вызывают шок — шок узнавания и восторга. Я уже больше 20 лет живу на другом континенте с совсем другим пейзажем в окнах, и небо и земля тут других цветов.
Но первые 25 лет я прожила в России, и картины Марины Старченко — это счастье узнавания, все именно так, как я запомнила. Я помню именно эти деревья, и вот такую ситцевую бабушку с ситцевой собакой, и такое же невозможной яркости бельё на верёвке, и колодец такой же, из какого я воду доставала. Настоящий шок еще от того, что смотришь на настоящую живопись, ничего общего не имеющую ни с лоскутными одеялами квилт, ни с мохнатыми ковриками пэтчворк (patchwork — заплаты). Это настоящая живопись, составленная из тряпочек, кусочков цветной ткани, невероятная реальность, но реальность несомненная, материальная, даже шовчик иногда виден…
Алла Левин, художник, архитектор, Ванкувер
Возвращаясь к простоте
Ситцевое благолепие. «Благолепие» — высшая положительная оценка интерьера, возглас, непроизвольно вырывающийся при виде любой красоты, нарядности и одновременно упорядоченности жизни. Гармония, прибранность, чистота — вот простой и общепонятный идеал любого жилого интерьера.
Лоскутная живопись Марины Георгиевны Старченко — логичное продолжение давней и почтенной традиции украшения дома рукотворными объектами – вышивкой, аппликацией, ковриками.
Перед нами не искусство больших пространств, эти работы подчеркнуто камерны, задача автора – создать в любом интерьере особую среду, оживлённую и согретую рукотворным ситцевым теплом. Простодушному зрителю (а ему не в меньшей степени, чем искушенному, адресовано это искусство) кажется, что, имей он побольше терпения, и он мог бы создать такую же красоту, только всё недосуг.
Однако за эстетикой лубочной картинки, уличной вывески, народной росписи в авторских работах стоит нечто большее — стоит вспомнить, что группа «Бубновый валет» начинала с тех же бульварно-лубочных тем, с подражания и возведения на пьедестал тогдашнего городского ширпотреба. Попытка уйти таким образом от традиционных академических норм всегда непроста, и обыкновенно автор, воспитанный в строгости академической школы, годами ищет свой собственный язык, сознательно возвращаясь к простоте и ясности форм и сюжетов народного искусства.
Анна Пожидаева, искусствовед, доцент РГГУ
В 2006 году в «Лицее» о Марине Старченко-живописце рассказал в своей «Художественной галерее» Дмитрий Москин.
