О репетиции спектакля, который стал последним для Ивана Петрова в театре «Творческая мастерская». 1 февраля исполняется 40 дней со дня его ухода из жизни.
Эта публикация появилась в газете «Курьер Карелии» 30 марта 2006 года, когда Иван Петрович Петров репетировал в «Творческой мастерской» спектакль по пьесе Жана Ануйя «Эвридика». Тогда еще никто не знал, что это последняя его постановка в этом театре.
29 марта известному театральному режиссеру, директору и художественному руководителю театра «Твор-ческая мастерская» Ивану Петровичу Петрову исполнилось 80 лет. В канун юбилея автор этих заметок напросился на репетиции в «ТМ». И вот он в зале…
Эвридика:
— Это вы недавно играли?
Орфей:
— Да, я.
Эвридика:
— Как вы хорошо играете!
Орфей:
— Правда?
Эвридика:
— Как называется то, что вы играли?
Орфей:
— Не знаю. Я импровизирую…
Эвридика (невольно):
— Жаль…
Орфей (улыбаясь):
— Почему?
Эвридика:
— Сама не знаю. Мне хотелось бы, чтобы это как-то называлось.
Ж. Ануй «Эвридика»
Я люблю спектакли Ивана Петрова за праздник зрелища, за бережное отношение к тексту автора и умение прочесть этот текст на современном нерве. Отсюда постоянная напряженность любого конфликта, происходящего на сцене по воле автора и режиссера.
Петров для меня одновременно и традиционалист, и новатор. Положа руку на сердце, могу искренне сказать, что из пяти моих любимых спектаклей, за сорок лет виденных на петрозаводской сцене, два Ивана Петрова: «Трехгрошовая опера» и «Смерть Тарелкина». Поэтому, когда я узнал, что И. Петров репетирует «Эвридику» Ж. Ануйя, одну из моих самых любимых пьес, я не мог терпеть до премьеры и напросился на репетиции.
Иван Петрович оказал мне любезность, и вот я в зале. Причем репетиции не финальные, перед премьерой, а где-то «серединные», именно те, в которых и рождается зерно будущего спектакля.
В репетициях были заняты:
Орфей — Сергей Кудимов;
Эвридика — Наталья Мирошник;
Мать — Светлана Кяхярь;
Венсан — Валерий Чебурканов;
Дюлак — Александр Лисицын;
Шофер автобуса — Олег Липовецкий.
Я вспоминаю репетиции Ивана Петрова десятилетней давности, когда он репетировал «Арену», дипломный спектакль молодых актеров, влившихся в труппу «Творческой мастерской». Он не мог сидеть на месте, эмоционально переживал каждую реплику, каждое движение актеров. А на стол он вспрыгивал гораздо легче своих питомцев.
Самое главное для режиссера, на мой взгляд, — это моментальное умение поставить себя на место героев, используя массу аналогий из своей жизни, жизни близких ему людей, примеров из литературы, театра, кино. Петров этим владеет в совершенстве. Нет, сейчас режиссер Петров, как мне кажется, не хочет бегать и прыгать по столам, а хочет просто сесть в кресло и спокойно вести репетицию. Но это у него никак не получается и, слава Богу, не получится никогда. Он постоянно прыгает на сцену, активно жестикулирует, а то и шепчет нечто на ушко героине. Что уж он ей там нашептывает… И когда у
актеров начинает получаться то, чего он и добивался, режиссер громко с удовольствием восклицает: «Во!».
Актеры еще пользуются текстом, и пока на сцене временами больше пахнет хорошей литературой, нежели театром.
И. Петров:
— Если в этом будет ваша личная заинтересованность, то будет жизнь. Если нет, то лезет литературщина. Не может быть иллюстрированной картинки к тексту. Должен быть жанр (картинки жизни), а отсюда придет и философия пьесы… Когда двое сидят за столом — это Островский, а когда трое… Не знаю…
В. Чебурканов:
— Чехов.
С режиссером И. Петровым можно спорить, дискутировать, не соглашаться, советоваться. Он не давит, и опытные и любимые им актеры иногда сами находят многое по смыслу роли.
Идет любовная сцена Орфея и Эвридики. Уточняется мизансцена.
И. Петров:
— Мизансцена — язык режиссера, как говорил Мейерхольд. Наташа, я не вижу, в каком направлении ты работаешь.
Н.Мирошник:
— Иван Петрович, как только я поймаю настроение, уходит текст. Как только я вспоминаю текст, уходит настроение.
И. Петров:
— Ваша сцена начинается с острого беспокойства. «Если бы я не сделал этого, жизнь пошла бы по другому руслу»… Мы с вами не счастье играем. Есть такие тонкие музыкальные натуры, которые всегда думают о том, что было бы, если этого не было бы. Это трагизм. Это тонкость и беззащитность души… Не просто покувыркаемся… Я пока подумаю… Мы играем совсем не любовную сцену… Я вспоминаю. И все прошедшее отзывается во мне именно этим обертоном. Что-то мешает… Вспоминаю… И эти струны начинают звучать вновь. Он мучается тем, что — а вдруг бы они не встретились. Они живут ощущением, которое боятся потерять. Они одеты, но воспоминание о любви должно создавать у зрителя ощущение акта. Этим надо жить!
И вдруг актеры начинают жить настолько естественной жизнью, что у меня перехватывает дыхание, а Петров сидит молча, не шевелясь, и ни во что не вмешивается. Я присутствую при рождении самого главного зерна спектакля, когда происходит полное слияние талантов драматурга, режиссера и актеров.
И. Петров — Г. Дарешкиной:
— Во! Естественный жест руками, восхищение их любовью… И вот сейчас у тебя получается иначе: руки отдельно, текст отдельно. Текст должен ложиться на логическое естественное пластическое поведение. Искреннее восхищение их любовью может оправдать самый выспренний текст.
Тут подошла сцена с шофером автобуса. А шофер, как напомнил И. Петров, потерпел аварию. Только этого и надо было актеру Олегу Ли повецкому. Он тотчас же сделал ногу несгибаемой, и началась такая клоунада инвалида, что все захохотали. Петров, отсмеявшись, сказал: «Хватит, Олег, мы ведь не комедию играем».
И. Петров:
— За всю свою работу в театре я никак не могу понять одну вещь. Почему костюмы начинают шить с эпизодических персонажей, а не с главных.
Н. Мирошник:
— Я бы голой пошла на сцену.
— И. Петров:
— Тебе бы все голой. Хватит «№ 13»! (Рассказывает анекдот, который актриса недопонимает). Наташка, ты такая наивная, что тебя еще портить и портить. Лет этак 50.
Репетируется сцена мужской разборки Орфея с Дюлаком.
И. Петров:
— Что это за движение! Какой- то дикий балет! Ты просто плохо повернулся. (Выскакивает на сцену и легко пародийно копирует движение актера.) Орфей все время отходит от импресарио! Он не может находиться близко к этому человеку. Он приблизится к нему только тогда, когда почувствует собственную раздавленность. Тот сможет его даже слегка приобнять.
Сцена еще не достигает необходимого накала страстей. И тогда И. Петров поднимается на сцену, срывает покрывало с тахты и швыряет его в лицо одному из соперников. Актеры подхватывают этот мощный естественно-театральный жест. Сцена приобретает острое звучание.
И. Петров:
— Борьба за женщину! Это всегда интересно смотреть зрителям… Отношение мужчины к женщине… О чем режиссер Петров поставил «Три сестры». Да о том, что мужики шагают и шагают, гнобят их (сестер), а эти три курочки: «В Москву! В Москву!». Вот о чем…Формулируйте свое действие поведением. Как говорил Андрей Гончаров: «Звук выключен, но я смотрю на ваше поведение и все понимаю».
Весной 2006 года Иван Петрович Петров ставит пьесу о великой любви обычных людей. Конечно, если допустить, что актеры — обычные люди. А не великой любви вообще не бывает. Любовь, она как талант: или она есть, или ее нет. У Жана Ануйя, Ивана Петрова и актеров театра «Творческая мастерская» все это есть.
Ни пуха вам, ни пера!
Иван Петрович Петров на 20-летии «ТМ». 29 ноября 2008 года. Фото Василия Петухова
Фото из архива театра «Творческая мастерская» и Интернет-журнала «Лицей»