Обладатель «Золотой маски», человек мира Александр Мустонен согласен с мнением, что российский театр прирастать будет провинцией.
Когда в Москве проходила церемония награждения лауреатов главной театральной премии России, он работал над новым балетным спектаклем в Словакии. Александр Мустонен приехал в Петрозаводск – город своего детства и юности – на несколько предпраздничных дней, чтобы получить заслуженную награду из рук директора Музыкального театра, и с драгоценным грузом вернулся в Финляндию.
– Балет «Золушка» Музыкального театра имел семь номинаций на «Золотую маску», а получил одну награду – в номинации «художник по свету», которую вы держите в руках. Это удача или неудача?
– Для меня успех на «Золотой маске» достигнут тогда, когда спектакль номинирован. А раздача премий подразумевает субъективную оценку. Не все это понимают. А мне не совсем понятна сама фестивальная система в контексте «Золотой маски», так как «Золотую маску» я не рассматриваю как соревнование театров, потому что там участвуют совершенно разные постановки и разные исполнители. На «лучшую женскую роль» в балете, например, в этот раз выдвигались знаменитая Диана Вишнева и актриса театра имени Вахтангова Ольга Лерман, которая даже не является балериной. Сравнивать технику их исполнения невозможно. Но это ведь не конкурс технического мастерства в балете, хотя и эта составляющая не должна отсутствовать. «Золотая маска» – это скорее конкурс театрального мастерства. Она определяет вектор развития российского театра в ближайшее время. И то, что наш театр с балетом «Золушка» попал уже в который раз в компанию ведущих театров России, – несомненная удача.
– Как изменилась ваша жизнь после получения премии? Наверное, посыпались предложения?
– После «Золотой маски» были звонки, сообщения, предложения поработать. Пока я не отношусь к этому серьезно. Хочу делать в театре то, что мне нравится, а не зарабатывать. Мне хотелось бы выбирать, доход приносит архитектурный дизайн. У меня есть небольшая строительная фирма.
– Как вы выбрали профессию художника по свету?
– В театр я попал случайно. В 1982 году решил подработать в Финском театре в Петрозаводске. Там оказалась только одна вакансия – осветитель. В 20 лет я еще мало что умел, но сразу пришлось выпускать детский спектакль. Паули Ринне, тогда главный режиссер Финского театра, на протяжении всего спектакля сидел рядом со мной и помогал. Мне стало интересно. Особую роль в моей судьбе сыграл режиссер Андрей Андреев. В Финском театре в восьмидесятые годы он поставил «Кабаре», а в Русском драматическом – «Мастера и Маргариту». Андреев дал размах моей фантазии, возможность разгуляться. После этого я стал относиться к своей работе вдумчиво и профессионально, много читал, учился.
А день, когда выпускали «Кантелетар» с Пааво Лиски, я помню очень хорошо, потому что параллельно мы играли свадьбу. Все артисты пришли меня поздравить прямо со сцены, в костюмах и гриме.
В работе художника по свету должно быть пространственное мышление. Это как оператор в кино: иногда надо укрупнить лицо артиста, а иногда – сделать фигурку на сцене совсем маленькой. Достигается все разными способами. Мне часто помогает моя жена, она очень хорошо рисует, учит детей рисовать. А я рисовать на листе бумаги не умею. Но знаю, как работать с пространством.
– Ваши родители тоже имеют отношение к театру?
– Нет. Мои папа и дедушка могли абсолютно все делать руками. Мне, как и им, нравится ремесло в руках. Папа работал мастером на заводах – на «Петрозаводскмаше» и «Авангарде». Дед с детства хотел быть художником, но его мама считала это занятие баловством и советовала получить настоящее образование. В результате дед стал геологом – добывал золото в Сибири. В свободное он время ставил спектакли в самодеятельном театре. После выхода на пенсию все-таки осуществил свою детскую мечту и начал рисовать. Старался писать академические картины – мне они казались несколько наивными. Однажды мы с Эмилем Капелюшем, зашли в гости к моему дедушке. Я почувствовал неловкость, когда Эмиль стал рассматривать картины, он заметил это и сказал: «Ты просто не понимаешь. Мастерство художника не определяется одной техникой. Он вкладывает в эти картины душу». Этот случай был мне хорошим уроком отношения к людям и их труду, а интерес к театру у меня, наверное, тоже от деда.
– Как вы познакомились с Кириллом Симоновым и Эмилем Капелюшем?
– Режиссер Андрей Андреев пригласил меня работать в питерский ТЮЗ художником по свету. Главным художником у него был Капелюш. Наш первый совместный спектакль – «Ундина» Жироду. Мне очень понравилось работать вместе. Никаких творческих разногласий не возникало. Капелюш – абсолютно мой художник. Он очень рассудительный и скрупулезный человек. Мы подружились, и я благодарен, что он помог мне выбрать правильные направления в жизни. Над «Ромео и Джульеттой» в Музыкальном театре Карелии я согласился работать тоже благодаря Эмилю. Он познакомил меня с Кириллом Симоновым. Очень интересно и комфортно работать с Эмилем и Кириллом. Они никогда не дают конкретных заданий, а принимают уже готовую работу. Я стараюсь воплощать их Идею. Симонов удивил меня тем, что молодой, но – хозяин, хороший организатор, умеет убеждать.
Я дал согласие работать над «Ромео и Джульеттой», но выражение «балет в Петрозаводске» очень напрягало – он меня совсем не привлекал. Думал, приеду, посмотрю и найду вежливый предлог для отказа. Но первый же прогон «Ромео и Джульетты» меня очень взволновал. Я решил, что это может получить интересное развитие.
На мой взгляд, балеты Кирилла Симонова вывели театр на совершенно новый уровень, что позволяет нам общаться с коллегами в Москве на равных.
– Ваше возвращение в Музыкальный театр состоялось через двадцать пять лет. Каким оно было? Как встретили в театре, в котором только что закончили ремонт?
– Театр после ремонта очень изменился. Ребята-осветители перешли на новое оборудование, осваивали его на ходу. У вас уникальные работники. Когда мы выпускали второй балет – «Золушку», я увидел, что их мастерство очень выросло. Благодаря своему трудолюбию они работают на достойном, можно сказать, европейском уровне.
– Где и с кем вы сейчас работаете?
– Ближайший спектакль – в Московском ТЮЗе у Камы Гинкаса и Генриетты Яновской, премьера уже скоро. До прогона спектакля я стараюсь, если возможно, не читать пьесу и не слушать музыку, чтобы увидеть его глазами режиссера.
В последние годы я очень увлекся балетом. Драматический театр стал меньше привлекать. Нравится, как артисты в пластике выражают то, что, казалось бы, можно выразить только словами. Смотришь на танцовщиков на репетициях и думаешь: наверное, только шахтеры так вкалывают с утра до вечера, как балетные. Мой друг после ваших спектаклей «Ромео и Джульетта» и «Золушка» стал фанатом балета.
– Есть мнение, что Петрозаводску, городу сравнительно небольшому, Музыкальный театр не нужен – слишком большие расходы. Вы с этим согласны?
– В Европе норма – иметь театр в городе с населением в несколько тысяч человек. Известный дирижер Теодор Курентзис, лауреат нескольких «Золотых масок», сказал как-то, перефразируя Петра I: «Российский театр прирастать будет провинцией». Я готов подписаться под каждым его словом. Надо лелеять то, что в провинции сейчас развивается. Считаю, раз Музыкальный театр Карелии так сильно заявляет о себе уже не один год, его надо поддерживать, например, системой грантов, чтобы здесь могли работать классные музыканты и танцовщики.
